Моя безумная фантазия - Карен Рэнни

Остаток путешествия прошел в одиночестве. Милый Мэтью сошел на берег в одном из портов, несмотря на ее протест, а заменить его оказалось некем. На корабле плыли мать и дочь — два жеманных существа, боявшиеся даже выйти из каюты, не говоря уже о том, чтобы оказаться на солнце, и старый бородатый господин, который просидел в каюте до конца пути. Берни слышала, что кок говорил о люмбаго, когда нес пассажиру жаркое.

Надо заметить, что кормили их на корабле Сент-Джона отменно. Ей пришлось на палец расставить юбки в талии. Вынужденная неподвижность плохо скажется и на всем остальном ее гардеробе.

Скоро она приедет в Сандерхерст и будет наслаждаться долгими прогулками по зимнему парку. Досадно: когда она уезжала из Южного полушария, там была зима, и, проведя в пути несколько месяцев, она снова попала в зиму.

Ну да ничего, она знает много способов согреться, подумала Берни и улыбнулась.

— Так вот где вы провели целый день, Арчер?

Мэри-Кейт откинула назад голову, чтобы целиком охватить изумленным взглядом освещаемое солнцем стеклянное сооружение. С четырех сторон высоко вверх уходили тысячи рам — стены из прозрачного стекла. Хрустальный дворец, хранивший в себе красивые зеленые растения.

Здесь пахло, как в лесу после дождя, когда воздух наполняется запахом теплой земли, прелых листьев и травы. Однако землю тут не устилал ковер из пестрых листьев, не лежали под ногами круглые пятна солнечного света, не щебетали птицы, не слышалось журчания ручейка. Здесь было царство ароматов и растений, появившихся по воле человека. На удивление печальное место, несмотря на изобилие буйно растущей зелени.

Сент-Джон не очень обрадовался, увидев ее, отметила про себя Мэри-Кейт, но он редко ей радовался. За последние несколько дней выражение его лица, напоминавшее грозовую тучу, сменилось обыкновенным хмурым видом. Однако сегодня он снова извлек прежнее выражение. Что ж, иногда приходится осваивать труднодоступные места и смягчать гневных людей.

Молодая женщина с безразличным видом подошла к нему, любуясь картиной, которую являл собой сердитый граф. Некоторые люди выделяются благодаря своей одежде, а некоторые — невзирая на то, что на них надето. Даже с закатанными рукавами, в черных перчатках до локтей, расстегнутом воротничке и старом, заляпанном рабочем фартуке Арчер Сент-Джон производил впечатление благородного, высокомерного и в данный момент раздраженного аристократа.

— Вам не следует приходить сюда, мадам. Я позволил вам выходить из вашей комнаты, но это не означает, что вы можете ходить, где вам вздумается.

— Вы ведете себя так, будто имеете право распоряжаться моей свободой, Арчер. Это тайное убежище?

Она осмотрелась, понимая, что само ее присутствие выводит его из себя.

— Это моя лаборатория, мадам.

— Лаборатория?

— Совершенно верно.

Сказал как отрезал. Находясь в стеклянном здании, нужно быть осторожнее, Арчер Сент-Джон таким тоном, как острым ножом, можно разрезать сверкающие панели.

— Вам нравится возиться с растениями, Арчер?

— Я не «вожусь с растениями», как вы изволили выразиться. Вас не касается моя работа в оранжерее.

— Из чего я делаю вывод, что вы больше ничего не скажете и продолжите молчать, поджав губы.

— Я был бы признателен, если бы в будущем вы воздержались от появления в подобных местах. Здесь для вас нет ничего интересного, мадам.

— За исключением вас, Арчер. Вы самая привлекательная часть Сандерхерста.

Выражение его лица вызвало у нее улыбку. Она разглядела замешательство и что-то еще, очень быстро упрятанное под маску холодности, но возбудившее в ней любопытство и смелость.

Она без труда нашла оранжерею. Через служанку спросила Джонатана, похожего на лорда мажордома, благодаря которому хозяйство графа находилось в безупречном порядке. Джонатан, не колеблясь, указал ей путь в лабораторию Сент-Джона, только задумчиво посмотрел на девушку, прежде чем направить ее туда.

Она никогда раньше не думала, что растения могут стать предметом научных исследований. Она шла следом за Арчером вдоль рядов с нежными ростками, рядом с которыми были прикреплены таблички с длинными латинскими названиями. Одни растения были не больше ее ногтя, другие сидели в больших глиняных горшках, стоявших под приспособлениями, напоминавшими раструб лейки. Когда она проходила мимо одного из них, внутри него забулькала вода и душем низверглась на растение.

Мэри-Кейт закрыла глаза и подставила лицо под облако водяной пыли. Кожу закололо тысячью иголочек. Она улыбнулась, потом открыла глаза и увидела, что Арчер Сент-Джон смотрит на нее без своей обычной сдержанности. На мгновение маска безразличия упала, и девушке открылось лицо человека.

Во взгляде Сент-Джона не было ничего неделикатного, однако у Мэри-Кейт все равно родилось такое ощущение. Обещание удовольствия, проблеск чего-то загадочного, приятного и совершенно ей неизвестного. То ли от страха, то ли от предвкушения ее тело наполнилось теплом.

И тут же все пропало. Тепло осталось, тревожа, заставляя затаить дыхание, но настоящий человек снова спрятался за безразличием. А может, и вовсе не появлялся?

— Как видите, это не совсем обычная «возня с растениями», миссис Беннетт. Я очень серьезно отношусь к своей работе.

— Можете называть меня Мэри-Кейт. Я ведь обращаюсь к вам Арчер.

— Знаю.

Прозвучало ли в его голосе неодобрение? Какой он все-таки двойственный человек: одной рукой манит, а другой — отстраняет!

— Надеюсь, вы не против принципов равенства. Он поднял бровь:

— Вы часто высказываете то, что думаете, Мэри-Кейт? Заверяю вас, даже если коровы будут не против, вам с трудом удастся найти работу с такими привычками.

Она улыбнулась, услышав, как он произнес ее имя, и провела пальцами по нежным перышкам папоротника, размышляя, хочет ли он услышать правду или просто подходящий в данной ситуации ответ. Без сомнения, второе, но их отношения с самого начала несли на себе отпечаток непонятной искренности. Впрочем, какое это теперь имеет значение!

— Я всегда скрывала свои мысли, Арчер, была такой, какой окружающие хотели меня видеть. И обнаружила, что самое трудное в жизни — сначала понять, кто ты, а потом решить, как вести себя, оставаясь самой собой. Идешь ощупью, словно нашариваешь в темноте туфлю. Никто не подскажет, как быть собой, нигде это не написано. Нет, я не часто говорила другим то, что думала. Я приобрела эту привычку только в последнее время.

Он ничего не сказал в ответ на ее признание. А повел в ту часть оранжереи, где было свободное пространство, предназначенное для опытных работ — прививки одних растений и черенкования других. Вдоль одной стены стоял стеклянный ящик. Девушка обратила на него внимание, и Сент-Джон объяснил, для чего он предназначен: