Моя безумная фантазия - Карен Рэнни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он ничего не сказал в ответ на ее признание. А повел в ту часть оранжереи, где было свободное пространство, предназначенное для опытных работ — прививки одних растений и черенкования других. Вдоль одной стены стоял стеклянный ящик. Девушка обратила на него внимание, и Сент-Джон объяснил, для чего он предназначен:
— Это для больных растений. Для зараженных ростков.
— И что с ними делается?
— В основном они погибают, — сказал он.
— Но вы держите их здесь.
— Потому что они могут выжить.
Мэри-Кейт повернулась и пристальна посмотрела на Сент-Джона, с тем же выражением, с которым он смотрел на свои образцы, — с интересом и надеждой.
— Чем вы еще здесь занимаетесь, Арчер?
— Выращиваю кое-что, — ответил он, и в голосе его прозвучал сарказм. — Растения, которые, как считают, не могут расти в Англии.
Он с трудом стащил перчатки и открыл еще одну дверь. Они оказались во влажном и светлом помещении. К высокому потолку крепились факелы, пятна копоти говорили о частом их использовании. Постоянная влажность поддерживалась системой орошения, как в соседней комнате.
Граф подвел Мэри-Кейт к незнакомому ей дереву с простыми листьями и маленькими белыми цветами, собранными в выпуклые грозди.
— Это Pimentа, dioica — пояснил он, нежно касаясь листьев пальцами. — Когда ягоды созревают, их сушат и используют как пряность.
Он открыл стеклянную банку, которую достал с верхней полки, и окунул в нее палец. Поднес его к самому рту девушки, наблюдая при этом за выражением ее лица. Попробуй это, говорили слова. Попробуй меня, говорило движение.
— Это растение называется гвоздичный перец, — произнес он, осторожно встряхнув пальцем над ее нижней губой. Частички пряности прилипли к губе.
Мэри-Кейт осторожно коснулась языком протянутого пальца, ощущая вкус корицы, гвоздики и чего-то еще. Сент-Джон осторожно провел пальцем вокруг ее рта, как бы распространяя вкус. Кожа стала влажной и слегка онемела.
— Я экспериментирую с лавром, как вы могли почувствовать.
Он открыл еще одну склянку, и оттуда пахнуло корицей.
Мэри-Кейт отступила, радуясь, что он не стал предлагать ей попробовать. Ее сердце билось так сильно, что удивительно, как он не высказался по этому поводу.
Еще в одной банке оказалась тягучая жидкость, похожая на масло. Арчер повел ею перед носом Мэри-Кейт, и она чуть не задохнулась.
— Сильный запах, верно? Камфарное масло. Мне говорили, что врачи советуют своим пациентам вдыхать его.
— Для чего? — Глаза у нее все еще слезились. Он усмехнулся, совсем как мальчишка:
— Возможно, в нем заключена волшебная сила.
— Уж лучше я буду нюхать корицу.
— Или гвоздику?
Она уклонилась от ответа, выйдя из комнаты под предлогом, что хочет полюбоваться хрупкими орхидеями.
— Ацидантера, — тихо проговорил Сент-Джон. — Ее привезли из Африки. Считайте это еще одним моим чудачеством, но я хочу заставить цвести тропическое растение. Признаюсь, во многом я делаю это из тщеславия — я могу выиграть. Но с такой же степенью вероятности могу и проиграть.
— У вас такие разнообразные интересы, весьма необычные для землевладельца.
— Землевладелец, кораблестроитель, серебряных дел мастер, негоциант. Вы наверняка знаете о размере моего богатства и его источниках. Сент-Джоны занимаются предпринимательством с тринадцатого века, Мэри-Кейт. Почти пять веков торговли пряностями создали состояние, которое не в силах промотать даже самый расточительный из Сент-Джонов. Кстати сказать, я обеспечиваю их всех.
Она ничего не ответила, а он перешел к другому причудливому растению, сорвал с нижней ветки небольшой овальный плод.
— Pouteria campechiana, — сказал он, подбросив фрукт на ладони.
Откуда-то Арчер извлек маленький ножик и вонзил его в плод. Распространился запах мускуса, отнюдь не противный, просто непривычный. Даже это он проделал изящно, чего нельзя было ожидать от такого большого мужчины.
Похоже, Арчер Сент-Джон никогда не бывает неуклюжим. Кто же этот мужчина, стоящий в лучах солнца? Совершенно обычное существо или сложная натура, которую не так легко понять?
Сент-Джон самым чинным образом протянул Мэри-Кейт на ладони ломтик плода, и она двумя пальцами взяла его, думая о том, что бы стала делать, если бы он решил снова покормить ее.
— Очень сладкий, — сказала она, откусив кусочек.
— Его называют яйцефрукт. Не правда ли, нелепое название для чего-то сладкого? С другой стороны, природа создает, а человек дает названия.
— Он тоже не растет в Англии?
— В Новой Испании (Сов. Мексика), — ответил он, и его обычно хмурое лицо засветилось торжеством.
Она улыбнулась в ответ, давая понять, что оценила его успехи. Почему она притворяется, будто заботится о его безопасности? Она отыскала его не потому, что к этому ее побуждал таинственный шепот. Она хотела побыть с ним рядом, потому что этот человек околдовал ее.
— Значит, вы происходите из семьи торговцев пряностями?
— Более того, из семьи пиратов.
Он внезапно улыбнулся. В этой улыбке Мэри-Кейт почудилось что-то дьявольское, в том, как изогнулись губы, как озорно сверкнули глаза. Он мог бы очаровать любую фею.
— Вы никогда не слышали о раданитах? — Она покачала головой, и он стал рассказывать: — Это были странствующие купцы-евреи — единственная торговая связь между странами в одиннадцатом и двенадцатом веках. Когда начались крестовые походы, раданиты поставляли товары и христианам, и мусульманам. Шерсть, оружие, меха шли на Восток, а оттуда в Европу поступал жемчуг, драгоценные камни и пряности. Один из моих предков обнаружил, что святые войны не так прибыльны, как использование торговых путей раданитов. К сожалению, в добавление к обычным товарам он, как говорят, стал приторговывать белыми рабами и нанимал скопцов охранять их.
— Какой ужас!
— Вы не выглядите напуганной, Мэри-Кейт, только зачарованной. Хотите, я попробую оценить вас по тогдашним меркам? Подозреваю, что вы бы стоили мешок золота. Именно столько вам, без сомнения, пообещала Алиса?
Он вытер руки, отвернулся и принялся убирать инструменты. Скальпель, как у хирурга, тоненькое шило, ножичек, чтобы расщеплять растения для прививок, целая россыпь особых приспособлений, придуманных и изготовленных для его занятий.
— Уверен, вас не слишком ранила правда, Мэри-Кейт, — не оборачиваясь, сказал он.
— Я думаю, подходящий ли сейчас момент, чтобы задать вам один вопрос?
— Что еще?
Он бросил полотенце, которым уже вытер последний инструмент, и повернулся к ней.
Злость и раздражение содрали с него оболочку вежливости, под которую он загонял эти чувства. Смотревший на нее человек кипел от ярости.