Хроники разведки: Эпоха холодной войны. 1945-1991 годы - Бондаренко Александр Юльевич

Характер запроса убедил Филби в том, что в Лондоне не только основательно расследуют дело Маклина – Бёрджесса, но и вплотную занялись проверкой его возможной причастности к организации их побега. В «Очерках истории Российской внешней разведки», касающихся дальнейших событий, связанных с развитием обстановки вокруг Филби, отмечается: «Вскоре заместитель начальника английской разведки Джек Истон, отвечавший за сотрудничество с американскими спецслужбами, направил с оказией Филби в Вашингтон личное письмо, написанное от руки, в котором сообщил, что вскоре он получит вызов в Лондон, и рекомендовал не затягивать с отъездом.

Внимательно перечитав это письмо, Ким Филби пришёл к выводу, что МИ-5 и СИС, не располагая конкретными уликами против него, пытаются побудить его к активным действиям и тем самым выдать себя. Так же в своё время они поступили в отношении Маклина, когда лишили его доступа к секретной информации и установили наружное наблюдение.

Связав эти факты, Филби решил, что в Лондоне подозревают его не просто в причастности к побегу Маклина и Бёрджесса, но и в принадлежности к советской разведке».

Через некоторое время Филби получил телеграмму за подписью директора разведки о необходимости прибыть в Лондон.

Когда Филби вернулся в британскую столицу, у него началась серия бесед с Джеком Истоном, директором МИ-5 Диком Уайтом и генералом Мензисом. Киму пришлось подробно, по нескольку раз, рассказывать о себе: об учёбе в Кембридже, участии в марксистском кружке, о поездках в Испанию, о собственной карьере в разведке, включая участие в деле Волкова.

В то же самое время генерал Мензис получил от директора ЦРУ Беделла Смита письмо, в котором приводились сведения относительно дружеских отношений Филби с Бёрджессом, а также содержались показания предателя Вальтера Кривицкого о том, что ОГПУ направляло во франкистскую Испанию своего агента – талантливого журналиста.

В конце письма Беделл Смит в категоричной форме ставил вопрос о невозможности возвращения Филби в США в качестве представителя СИС.

Сообщив Филби о письме Смита, Мензис попросил его подать в отставку, что Филби и сделал.

По словам бывшего сотрудника СИС Лесли Никольсона, подозрения в отношении Филби вызвали у руководства английской разведки панику. Причина её заключалась в том, что Филби одно время являлся руководителем отдела, работавшего против русских, то есть получалось, что человек, руководивший секретными операциями против русских, был их агентом.

Вскоре Филби сообщили о начале официального юридического расследования обстоятельств побега Маклина и Бёрджесса. Расследование возглавил королевский прокурор Милмо, работавший во время войны следователем в контрразведке.

Проведя ряд жёстких допросов и ничего не добившись от Филби, Милмо поручил работу с ним опытному следователю МИ-5 Джиму Скардону. Однако и его попытки «разговорить» Филби успеха не имели. Дело закончилось тем, что Филби оставили в покое и выплатили ему небольшое выходное пособие.

Москва внимательно следила за развитием событий вокруг Филби. Резидентура смогла установить, что Ким с честью выдержал натиск контрразведки, но продолжает находиться под плотным наблюдением. Тем не менее ей удалось через связного конспиративно передать Киму деньги, так как выходного пособия надолго не хватило и он остался без денег и без работы.

В документах разведки того периода относительно поведения Филби отмечается: «Твердо отрицая причастность к делу Маклина – Бёрджесса и тем более к советской разведке, искусно строя защиту, Ким Филби ждал, когда его противники допустят просчёт или ошибку, чтобы перейти от обороны к наступлению».

Когда-то давно нам довелось встречаться с генерал-майором В. А. Дождалёвым, участником Великой Отечественной войны. В войну он был сержантом, командиром противотанкового орудия; потом, служа во внешней разведке, работал с таким легендарным нелегалом, как «Бен» – Конон Молодый, и ещё, скажем так, с некоторыми…

Василий Алексеевич рассказывал:

«– Летом 1951 года я отправился в командировку в Англию. Однако в этой интересной стране мне тогда довелось поработать немного. Я только-только начал вживаться в обстановку, как пришлось выехать на работу в ЮАР, где я исполнял обязанности генерального консула…

– Какие же там были интересы у нашей разведки?

– Больших интересов не было, и по самой ЮАР разведки мы не вели. Так ведь и западники юаровцев не ахти как воспринимали – только как союзников в решении каких-то своих проблем. Это были 1952–1956 годы, холодная война. В те годы муссировался вопрос о расширении сферы НАТО и на Южную Атлантику – ЮАР, конечно, экономически, технически и территориально была бы форпостом… Естественно, эти вопросы всячески зондировались: мы отслеживали политику США, Англии, других западных стран в этом направлении.

– Конечно, в этой работе была своя специфика…

– Ещё какая! Причём главную трудность эта специфика представляла не для оперативной работы, а для выполнения дипломатических функций. Ведь в ЮАР нельзя было смешивать чёрных и белых. То есть невозможно было, чтобы, скажем, на приёме были одновременно и те и другие. Нарушение законов! А мы, советские люди, не можем руководствоваться расовыми принципами! И вот перед приёмом 7 ноября я послал телеграмму Вячеславу Михайловичу Молотову. Ответ был удивительный: “Приглашайте тех и других, только делайте это осторожно”. Но как?!

Кстати, одной из причин, почему власти ЮАР в 1956 году прервали с СССР консульские отношения, как раз и было нарушение нашей страной закона о расовой сегрегации.

Отмечу, что в небольшом коллективе консульства я был единственный дипломатический работник. Остальные – технический состав. И по телефону мне надо было ответить, и письмо на английском написать, да самому и отпечатать, потому что машинистка печатала только по-русски – отчеты для МИДа…»

В разговоре с нами Василий Алексеевич уточнил, что именно он и открыл, и закрыл «легальную» резидентуру советской разведки в ЮАР.

В конце 1952 года Сталин решил произвести коренную реорганизацию (Министерства госбезопасности. – А. Б.). Уже был подписан приказ о создании в министерстве Главного разведывательного управления (ГРУ МГБ СССР), в которое должны были войти Первое и Второе главные управления и ещё нескольких подразделений. Уже был назначен начальник ГРУ – первый замминистра МГБ Сергей Огольцов. Его заместителями должны были стать освобождённый из тюрьмы Евгений Питовранов (одновременно начальник управления внешней разведки) и Василий Рясной (переброшенный с разведки на контрразведку).

При жизни Сталина этот проект осуществить не успели, а после смерти вождя о нём вообще забыли.

К сожалению, по указанию вождя успели разогнать в ПГУ управление… нелегальной разведки! Малокомпетентный, но чутко прислушивающийся к каждому слову Сталина министр Игнатьев даже не попытался переубедить его. (К слову сказать, распространённое мнение, что спорить со Сталиным было невозможно и опасно, глубоко ошибочно. С ним можно было спорить и его можно было переубедить. Однако для этого требовалось соблюдать два условия: приводить серьёзные и обоснованные аргументы – первое, делать это в твёрдой, но вежливой форме – второе. Известно острое столкновение маршала Константина Рокоссовского с Верховным главнокомандующим при утверждении знаменитой операции «Багратион». А Рокоссовский знал, на что шёл: до возвращения в строй ему пришлось провести несколько лет в тюрьме, где его подвергали жестоким допросам. Понятно, что Игнатьев, конечно, не Рокоссовский…)

Ломать – не строить, это известно давно. Нелегалов разобрали по линейным отделам. Ничего хорошего эта реформа дать не могла хотя бы потому, что возвращала всё – отбор нелегалов, их подготовку (всегда индивидуальную), методику проникновения вначале в промежуточную страну, а затем в страну оседания, формы поддержания с ними особо законспирированной связи – к уже пройденному рубежу.