Плавать по морю необходимо - Сергей Крившенко

Вызревание реалистического начала в русской маринистике связано с утверждением нового метода отображения героического в жизни. Уже в творчестве Бестужева-Марлинского были сделаны наметки реалистического изображения моряков. И там, где он отходил от риторики, появились произведения, отличающиеся правдой жизни. Такова повесть «Мореход Никитин» (1834) — о мужестве простых русских людей. «В этом произведении, — писал М.Б. Храпченко, — Марлинскому прекрасно удалось показать героизм русского человека, побеждающего врагов и бесстрашием своих действий, и умом, сметкой». Героические мотивы, по его словам, «выразительно выступают и в повести „Лейтенант Белозор“ (1831), изображающей действия русских моряков в период войны с Наполеоном»[121]. Кстати, В.Г. Белинский, остро критиковавший «отвлеченные и безличные олицетворения бешеных страстей романтических натур» повестей Марлинского, более снисходительно оценил именно эти рассказы, написанные «без особых претензий», отметил в них «забавные матросские разговоры». В дальнейшем русская проза, не без влияния Белинского, преодолевает ложно-романтическую риторику, движется к правде психологического постижения характера. Наступал период «натуральной прозы».

Так уж получилось, что изображение морской жизни в творчестве Гончарова и Станюковича оказалось тесно связанным с дальневосточной темой, с героикой освоения Дальнего Востока, Тихого океана. Во многих работах о творчестве писателей говорится об этом мимоходом. А между тем знакомство с дальневосточной страницей жизни русского народа, далеко незаурядным, необычным специфическим жизненным материалом, имело значение для развития творчества Гончарова и Станюковича, в частности, не отвлеченное значение имеет проблема героического начала в книге «Фрегат „Паллада“» Гончарова. Почему мы подчеркиваем это? Некоторые исследователи издавна утверждают, что у Гончарова в его «Фрегате» отсутствует героическое начало. Другие робко оспаривают это утверждение, но при этом дальневосточные страницы «Фрегата» остаются за бортом спора. А проблему эту, на наш взгляд, нельзя решить в полном объеме без учета дальневосточных страниц, без учета наблюдений и размышлений автора «Фрегата» о героях освоения Сибири и Дальнего Востока, Сибирской Руси…

Это была эпоха, когда рушились устои крепостничества, складывались буржуазные отношения. Лопахины подбирались к «вишневому саду». «Ему была бы выгода — радехонек усадьбы изводить» (Некрасов). Россия вошла в зону первого революционного кризиса. Возникали разные пути его решения. Крестьянские бунты нарастали. Для власть имущих стало ясно, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу. Крестьян освободили, но без земли. Революционные демократы считали, что реформа была половинчатой, что выиграли от нее помещики. Народный поэт Некрасов отвечал на этот вопрос своими стихами. Его странствующие мужики, «крестьяне добродушные», выслушав исповедь помещика Гаврилы Афанасьича Оболта-Оболдуева, лишившегося своих привилегий, сочувственно констатировали: «Порвалась цепь великая, порвалась-раскололася: одним концом по барину, другим по мужику…» Борьба за землю, за волю, за счастливую долю продолжалась. Многие крестьянские семьи, влекомые мечтой о свободной земле, уходили на окраины России, особенно на Дальний Восток. На Россию зарились со стороны, стремясь оттеснить ее от морей. Слабость царского самодержавия обнаружилась особенно в пору Крымской войны, когда объединенные силы Турции, Англии и Франции обрушились на южные границы России. Несмотря на мужество и героизм русских солдат и матросов, оккупанты после усиленной осады взяли русский город Севастополь. Так Запад еще раз попытался поставить Россию на колени. Кстати, не забудем, что в эти же годы на противоположном берегу Тихого океана, в Америке, разразилась настоящая гражданская война между Севером и Югом, только в 1865 году в результате кровавых сражений было повержено рабство. Художественное свидетельство тому — роман Маргарет Митчелл «Унесенные ветром». Русские моряки окажутся и свидетелями, и участниками этих событий на американском берегу: они помогали северянам завоевать свободу.

Для России это была эпоха новых великих географических открытий. «Географический взрыв» произошел в середине века, хотя начались кругосветные плавания уже в начале века. Кругосветные путешествия, плавания в разные страны набирали силу. Только в 1815–1826 годах было предпринято 16 кругосветных плаваний, 10 экспедиций в Арктику[122]. Пик открытий землепроходцев на Востоке — 50-е годы. Капитаном Геннадием Невельским было доказано, что устье Амура судоходно, что Сахалин не полуостров, а остров. В 1858 году между Россией и Китаем был заключен Айгунский договор. В ознаменование этого события в Иркутске была сооружена арка, на которой было написано: «26 мая 1858 года», а с другой стороны: «Путь к Восточному океану». В 1860-м заключен Пекинский договор. «Основой для заключения этих договоров, — пишет А.И.Алексеев в книге „Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки“[123], — была взаимная заинтересованность сторон в урегулировании пограничных проблем и совместном отпоре англо-французской агрессии, географическую же базу для их заключения заложила Амурская экспедиция 1849–1855 гг., действие ее начальника Г.И. Невельского». Как известно, в период Крымской войны англо-французский флот пытался овладеть русскими землями Дальнего Востока, взять Петропавловск-на-Камчатке, однако нападение было отбито героическими усилиями русских солдат и матросов. Заключение договора России с Китаем глубоко знаменательно. Открывалась перспектива развития двух великих держав.

Западные державы стремились ослабить позиции России на Дальнем Востоке, как и позиции Китая. Определенные шаги русского правительства были направлены на укрепление дальневосточных границ. В этой связи современный исследователь отмечает некоторые особенности заселения дальневосточной окраины. «Если переселение крестьян в Сибирь вызывалось в условиях царизма исключительно невозможностью решения аграрного вопроса в европейских губерниях России, то переселение на Дальний Восток диктовалось и соображениями внешнеполитического, стратегического порядка. Кроме того, крестьянин-поселенец по завершении своего путешествия становился нередко батраком или пролетарием в городе. И в этом смысле переселение на Дальний Восток выходило за рамки аграрного движения»[124].

Россия укоренялась, обустраивалась на дальневосточных берегах. Необходимо было заключить договоры с соседями. Это, разумеется, диктовалось государственными интересами России — государственная власть не бездействовала. Этого нельзя не видеть. Но главная роль в освоении Дальнего Востока принадлежала народу, тысячам и тысячам простых людей, которые шли на новые земли, строили посты и селения. «Пусть в названиях станиц будет жить память о наших предках, радением и подвигом своим сделавших эту землю русской», — говорил в те годы Н.Н.Муравьев-Амурский, подчеркивая глубинный смысл подвижнического труда народа, его лучших сынов. Свою лепту вносили в это дело передовые общественные деятели, ученые, мореплаватели. Русская литература необыкновенно близко принимала к сердцу народные дела, думы и чаяния и не могла пройти мимо этой страницы истории, полной испытаний, героизма, страданий.

Очерки путешествия И.А. Гончарова «Фрегат „Паллада“» были первой ласточкой в ряду книг писателей-реалистов о море, о моряках. Книга стала «первым произведением, которое художественно „открывало“ Дальний Восток, определяло одну из новых перспективных тем русского реализма: тему Востока», — пишет в статье «Дальневосточная тема в русской литературе конца XIX — начала ХХ века» В.Г. Пузырев[125].

Как известно, Гончаров прошел на фрегате «Паллада» от Балтийского до Охотского моря, от Кронштадта до Императорской (ныне Советской) гавани. Затем он сухопутным путем, через Сибирь, возвращается в Петербург. В плавании Гончаров исполнял обязанности секретаря адмирала Путятина, которому было поручено заключить торговое соглашение с Японией. К тому времени Япония была отторжена от мировой цивилизации, говоря

словами Гончарова, собственным «бамбуковым занавесом». Россия искала путей сближения и развития торговли со своим восточным морским соседом. Гончаров описал путь фрегата «Паллада». В поле зрения автора оказались Англия, Малайя, Китай, Япония, Филиппины, Корея, русский берег… Воды трех океанов омывали борта фрегата — Атлантического, Индийского, Тихого. Сколько экзотики в одних названиях: Сингапур, Гонконг, Ликейские острова, Манила. Сколько открыто новых миров! Заключительная часть книги — обратный путь через Сибирь в центральную часть России, в Петербург. И тут свои «новые миры». Прежде всего Сибирская Русь, мир Сибири, Якутии. Как нелегко было это все обнять! Сам Гончаров, еще только ступив на борт корабля, робел перед сложностью задачи. «Я просыпался с трепетом, с каплями пота на лбу, — писал он в первом письме. — Я боялся, выдержит ли непривычный организм массу суровых обстоятельств, этот крутой поворот от мирной жизни к постоянному бою с новыми и резкими явлениями бродячего быта? Да, наконец, хватит ли души вместить вдруг, неожиданно развивающуюся картину мира? Ведь это дерзость почти титаническая!»[126].