Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он еще никогда не сталкивался с тем, чтобы его ученики так грубо нарушали установленные запреты, однако, оглянувшись назад и все тщательно обдумав, он почувствовал, что выбранное им наказание было слишком жестоким.
Однако в итоге Мо Жань даже не захотел прийти, чтобы повидать его и составить ему компанию, пока он находился в затворе.
Чу Ваньнин закрыл глаза.
— Учитель, выпейте чаю.
Еще долгое время он не отвечал. Потом все же потянулся к тонкой белой руке Ши Мэя и принял полную чашку ароматного чая. Сдув с янтарной жидкости тонкие, как шелк, нити пара, он выпил ее одним глотком.
Чай был налит до краев, так что, когда он принял чашку, несколько капель упали на его одеяние.
Всегда внимательный к мелочам Ши Мэй, заметив это, улыбнулся и предложил:
— У меня есть платок.
— Не надо, — Чу Ваньнин достал белый платок с вышитыми яблоневыми цветами и, опустив голову, стал стирать пятно от чая.
— Какой красивый платок, похоже вы приобрели лучший, из тех что есть в городе, — мягко сказал Ши Мэй. — Учитель сам купил его?
На мгновение Чу Ваньнину захотелось сказать, что все не так, и этот платок ему подарил Мо Жань. Сам его вышил. И подарил ему в благодарность за наставничество.
Но он был не в настроении и не хотел разговаривать. К тому же непонятно почему ему было как-то стыдно об этом говорить.
Так что, помолчав, Чу Ваньнин лишь неопределенно хмыкнул и, сложив платок, спрятал его за пазухой.
Убрав платок, он тихо вздохнул.
В тот день ярко светило солнце, бушевавшая ночью гроза оставила после себя лишь прибитые ливнем опавшие цветы на перилах беседки и обильную росу на листьях лотоса.
— Прошлой ночью был сильный дождь?
Этот вопрос застал Ши Мэя в тот момент, когда он убирал со стола чайные принадлежности. Его пальцы на мгновение застыли, а зрачки расширились и потемнели:
— А?
Чу Ваньнин перевел взгляд на пруд, полный опавших лепестков и поникших цветов лотоса и равнодушно обронил:
— Все цветы опали.
Ши Мэй опять расцвел улыбкой и аккуратно поставив на стол ту чайную чашку, что сжимал в руках, невозмутимо ответил:
— Прошлой ночью была гроза с ливнем. Немного пошумело, а затем все стихло. Сегодня весь день будет хорошая погода, так что, когда земля немного подсохнет, я вымету со двора все опавшие цветы и листья.
Чу Ваньнин больше ничего не сказал.
Утренняя заря была подобна роскошной алой парче, а если вглядеться вдаль, то, казалось, что в умытых водой небесах с восходом солнца закружились золотые перья.
И правда… был на редкость погожий день.
Глава 279. Пик Сышэн. Остаток жизни вверяю снежной ночи
Ущелье у горы Наньпин[279.1].
Поздней ночью за пределами старой хижины с соломенной крышей шелестел свежевыпавший снег.
За последние несколько дней рана Мо Жаня не только не затянулась, но и состояние ее становилось все хуже. Даже если бы Чу Ваньнин попытался использовать для исцеления технику Жертвоприношения Цветочного Духа, в его текущем положении это вряд ли возымело бы хоть какой-то эффект.
После обеда Мо Жань ненадолго очнулся, но его сознание все еще было недостаточно ясным. Когда, прищурившись, он смог разглядеть Чу Ваньнина, то сначала просто заплакал, потом пробормотал «прости», а затем «нет, не уходи». Он снова и снова бессвязно и сбивчиво повторял эти слова, пока, наконец, не захлебнулся слезами.
В бреду он вновь проживал самые бурные годы своей жизни.
Какое-то время ему казалось, что его только что подобрал Сюэ Чжэнъюн, а потом, что он вернулся в те пять лет странствий, когда потерял Чу Ваньнина.
Единственное, о чем он не мог грезить, были воспоминания, отнятые Цветком Вечного Сожаления Восьми Страданий Бытия. Он не мог увидеть во сне то, чем пожертвовал, все то, что защищал, все чистое и невинное, что потерял.
— Мо Жань… — Чу Ваньнин подошел к его кровати с тарелкой только что приготовленной жидкой рисовой каши в руках.
Готовить эту кашу он научился в прошлой жизни, однако ее все еще сложно было назвать съедобной.
Присев на кровать, он поднял руку и потрогал лоб Мо Жаня.
Невыносимо горячий.
Он снова позвал его, но так и не смог разбудить. Чу Ваньнин ждал. Каша постепенно остывала, а когда она становилась совсем холодной, он подогревал ее на пару.
Чу Ваньнин не знал, когда Мо Жань очнется, но думал, что когда это случится, он обязательно должен будет что-то съесть.
— Эта каша долго томилась на курином бульоне, как ты любишь, — шептал Чу Ваньнин, с помощью духовной силы непрерывно поддерживая биение сердца Мо Жаня, который все никак не просыпался.
Если Мо Жань не сможет очнуться, то в тот момент, когда поток духовной силы Чу Ваньнина прервется, он, возможно, больше никогда не откроет глаза. И тогда уже не будет никакой надежды на его возвращение.
Как он мог смириться и по доброй воле согласиться с этим?
Мо Жань еще жив, хотя и очень слабо, но он все еще дышит. Все эти дни с восхода солнца до заката луны Чу Ваньнин оставался рядом с ним. Только когда он своими глазами видел, как поднимается и опускается грудь Мо Жаня, Чу Ваньнин чувствовал, что есть еще надежда, все еще можно вернуть.
Еще есть время.
Чу Ваньнин помнил, как однажды ночью Мо Жань очнулся. В комнате не было света, и он, оцепенело уставившись на подсвечник, едва заметно пошевелил пересохшими губами.
Тогда очень взволнованный Чу Ваньнин схватил руку Мо Жаня и спросил у него:
— Что ты хочешь сказать?
— Свет…
— Что?
— Свет… хочу свет… — Мо Жань смотрел на светильник, который не мог зажечь, и слезы катились по его щекам. — Хочу, чтобы зажегся свет…
В это мгновение одно время наложилось на другое.
Казалось, они опять вернулись в тот год, когда Мо Жань только поклонился ему как наставнику, а потом внезапно заболел. Свернувшись калачиком на кровати, тощий парнишка все время или спал, или метался в тяжелом бреду.
Когда Чу Ваньнин пришел навестить его, Мо Жань все время тихо всхлипывал и звал мать.
Не зная, как утешить больного, Чу Ваньнин сел
