Приговор - Отохико Кага

Снег перестал идти, но дул сильный ветер, гималайская криптомерия во внутреннем дворике вся, вплоть до нижних, толстых ветвей, содрогалась под его порывами. Это был тот же самый южный ветер, который так неистовствовал во время прошлого снегопада, но новая камера Такэо была с противоположной стороны, поэтому в окно не дуло, только тревожно шумел мир за неподвижным стеклом. Повертев ручку, он распахнул окно. Действие, которое всегда давалось ему с таким трудом, на этот раз прошло без всякой заминки, воздух в камере мгновенно пришёл в движение, повеяло прохладой. Только тут он и осознал, какая духота была в камере. Нижнее бельё пропиталось потом, это было неприятно. Но ему сказали, что после обеда его отведут в баню, поэтому он решил потерпеть и не переодеваться.

Его окликнул Коно. Ну и слух же у него!

— Эй, где это ты был?

— Да так, вызывали… — уклончиво ответил он. Начальник зоны строго-настрого запретил ему говорить с заключёнными о том, что произойдёт завтра.

— К кому? Кто тебя вызывал?

— Этого я тебе не могу сказать.

— Чего задаёшься-то? А, знаю — тебя вызывал дядюшка Фудзии. Да вот и давеча, разве не он к тебе заходил? Уж его-то шаги ни с чьими не спутаешь! И что же он тебе сказал?

Такэо стал раскаиваться, что открыл окно. От Коно не так-то легко отделаться.

— Что, не можешь сказать? Тогда я скажу. Небось, обо мне выспрашивал — что да как. В каких я отношениях с товарищем Карасавой, была ли у меня связь с пикетчиками, говорил ли я что-нибудь в адрес этого мерзавца Нихэя… Ты ведь у нас образованный, а значит, принадлежишь к одному классу с этими мерзавцами. Наверняка ты с ними заодно! Точно, от тебя они и узнали, что я собираюсь начать борьбу в суде, выдвинув иск о возмещении морального ущерба! Хорош молоть языком, вот и проболтался. Ну как, сознаёшься?

— Да ты что? Ну и фантазия у тебя! Снимаю шляпу. Но только ты ошибаешься, меня вызывали совсем по другому поводу.

— По какому? Что их ещё может интересовать?

— Кстати, я хотел спросить, почему тебя-то не наказали после этой истории на спортплощадке?

— Откуда я знаю? Может, эти мерзавцы просто меня боятся? А впрочем нет, они ведь со вчерашнего дня разбираются с товарищем Карасавой. Может, сегодня и меня вызовут.

По коридору, перекрывая шум ветра, прозвучали, приближаясь, шаги надзирателя Таянаги. Когда открылся глазок, Такэо нарочно отвернулся к унитазу и стал мочиться. Коно тоже замолчал. Шаги снова удалились. Вдруг он понял, что его терпение лопнуло, он больше ни минуты не может оставаться в положении «поднадзорного», с которым мирился все эти годы. С другими заключёнными разговаривать запрещено, никогда, даже справляя нужду, нельзя быть уверенным в том, что за тобой не наблюдают. Подсудимый, приговорённый, заключённый, отбывающий наказание. Завтра всему конец. Настанет день освобождения. Он, конечно, не Андо, но и у него нет никакого желания возрождаться ещё раз в человеческом облике. Может, в следующий раз повезёт, и он родится алым тюльпаном? Такэо принялся расхаживать по камере, ощущая лёгкость во всём теле. Три шага — стена, три шага — стена. Скоро он выйдет на волю. Даже если ему предстоит попасть на стол в анатомическом театре медицинского университета, он всё равно будет на воле. Три шага — стена, три шага — стена. Он шагал быстро, словно это могло ускорить бег времени. Пол покачнулся и пошёл вверх. Как будто он в гондоле дирижабля. Раньше пол всегда проваливался. Падение в бездну, преисподняя, конечный пункт. Но на этот раз пол почему-то поднимается вверх. Зарокотал мотор дирижабля. Тук-тук-тук… Нет, это не мотор, это Коно подаёт ему сигнал.

— Ты чего вдруг замолчал?

— Обход.

— Да он ведь давно уже убрался. Так о чём тебя расспрашивал начальник зоны?

Этот человек тоже заключённый. Его ощущения, мысли, привычки, окружение, время — втиснуты в узкие рамки. Симпэй Коно всё время размышляет. Размышляет и пытается докопаться до сути. Но у него слишком мало материала для размышлений, поэтому ему ничего не остаётся, как расширять имеющиеся у него скудные данные за счёт собственного воображения, в этом он похож на привидение, существующее за счёт мыслительной энергии.

— Ну скажи! Чего тебе стоит? Не такой уж секрет, небось.

Такэо вдруг развеселился. До чего же ему надоело быть заключённым! Им вдруг овладело желание пренебречь запретом и разом покончить со всеми тайнами, выплеснуть их, как гущу, скопившуюся на дне сосуда. Но если уж говорить, то пусть его слышат все — и Андо, и Какиути, и Тамэдзиро!

— А что с Малышом?

— Он в карцере. И говнюк Тамэ там же.

— А, вот почему так тихо! Ха-ха-ха… — Он попытался засмеяться, как Андо, но, наверное, получилось не очень похоже, во всяком случае, из некоторых камер послышались смешки. — Ты знаешь, ведь Карасава покончил с собой. — Ему показалось, что он выдыхает раскалённый воздух.

— Да ты что, глупо так шутить!

— Правда. Мне сказал начальник зоны. Хотел в обмен получить от меня кое-какую информацию.

— Товарищ Карасава не пораженец, чтобы умирать,

— Он ведь исчез вчера рано утром! Неужели ты думаешь, что его увели на допрос в такой час? Даже такой образцовый служака, как наш зонный, на это не способен.

— Ну-у…

— Вчера вместо дневных новостей пускали музыку. Так? И вертолёт прилетал. Наверняка сегодняшняя газета вся в чёрных пятнах.

— Похоже, ты не врёшь… Ну а если врёшь…

— Тогда твоя организация со мной расправится, да? Я не вру. Твой товарищ сделал это вчера утром.

— Вот свинья! Впрочем, всё может быть… Как же это я не заметил?

— И ещё… — Такэо готов был перейти ко второму сообщению, но тут же осёкся. За окном послышались громкие, взволнованные голоса. Новость с чудовищной скоростью распространялась по нулевой зоне. У него заныло под ложечкой. Конечно, весело оказывать неповиновение начальству, но он нарушил данное слово, и теперь его мучили угрызения совести. И зачем надо было открывать доверенную ему тайну? Душа словно распалась на две части: горячая окутывала холодную. Горячая, мгновенно воспламеняясь, подталкивала к безрассудным действиям, холодная, не находя выхода, корчилась в муках и, задавленная тяжестью тревог, тормозила любое движение. Он выругал себя. И что он распсиховался как мальчишка? Тут Коно со стуком захлопнул окно. Разумеется, смерть товарища по партии была для него страшным ударом.

— Ой! — Такэо протёр глаза. Со шкафчика на него смотрели кошечки Эцуко. Откуда они взялись? Вроде бы он сложил все вещи! Ох уж эти кошки, нарочно выскочили откуда-то, чтобы он о них не забыл! Ну, здравствуйте, коли так! Он улыбнулся кошечкам, и ему вспомнилось, как он радовался, получая письма Эцуко, как счастлив был весь этот год, пожалуй, таким счастливым он чувствовал себя только в самом раннем детстве, до того, как у матери со старшим братом испортились отношения. Задравшая хвост Задавака, плакса Нюня, пухлая хохотушка Кока… Как хорошо передаёт характер Эцуко этот рисунок, сделанный небрежными, но подкупающими своей непосредственностью штрихами! За годы своего заключения он встречался и переписывался со многими людьми, но только общение с Эцуко не требовало от него никакого внутреннего напряжения. Да, да, абсолютно никакого. Ей можно было сразу, без всякой подготовки, писать обо всём, что придёт в голову, писать, не притворяясь, не задумываясь о том, какое это на неё произведёт впечатление. Интересно, что после того, как он познакомился с Эцуко, он перестал испытывать неловкость перед матерью. Конечно, мать это мать, он не может относиться к ней так, как к Эцуко, и, когда она пришла к нему в прошлый четверг в чёрном пальто, он увидел в этом недобрый знак. Как же ему всегда хотелось, чтобы она его приласкала! Наверное, именно поэтому он так дулся и капризничал! Теперь он «простил» мать и «любит» её. «Тот, кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь», — сказано в 4-й главе Первого Послания Иоанна. Иногда эти строки приводят его в отчаяние, но в последнее время они скорее необычайно воодушевляют его. «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх». Да, это весеннее настроение, это тепло и душевный покой подарила ему Эцуко. Когда-то он считал любовью то, что было у него с Мино Мияваки. И только познакомившись с Эцуко, понял, как ошибался. Прощай. Большое тебе спасибо за всё. Он аккуратно сложил картинку с кошками и положил её в карман тренировочного костюма. В нём он собирался завтра отправиться в путь.

Ну вот, теперь вроде бы и всё. Он уже готов был нажать на кнопку сигнального устройства, но тут вспомнил о своих соседях. Ему захотелось попрощаться хотя бы с К., к которому он был искренне привязан. Он не спеша четырежды стукнул в стену. Доносившийся из соседней камеры шум текущей из крана воды смолк. К. по утрам всегда стирал.