Ромовый дневник - Хантер Томпсон

Я понял, что прямо сейчас не готов связать себя таким обязательством, как квартира и, возможно, машина – особенно когда меня могли в любой момент бросить в тюрьму. Кроме того, газета могла прикрыться – или я мог получить от какого-нибудь старого друга весточку насчет работы, скажем, в Буэнос-Айресе. Раз уж на то пошло, не далее как вчера я готов был в Мехико отправиться.

Но я определенно чувствовал, что подхожу к той точке, где мне следовало определиться насчет Пуэрто-Рико. Я был здесь три месяца, но мне они показались тремя неделями. До сих пор мне здесь не за что было держаться – отсутствовали какие-то реальные за и против, которые я находил в других местах. Все то время, что я жил в Сан-Хуане, я браковал его, не испытывая к нему реальной неприязни. Я чувствовал, что рано или поздно увижу некое третье измерение, некую глубину, которая делает город реальным и которую никогда не увидишь, пока там какое-то время не поживешь. Но чем больше я здесь жил, тем больше подозревал, что впервые попал в место, где это жизненно важное измерение попросту не существовало или было слишком призрачным. Вполне могло статься, это место было именно тем, чем казалось, жутким смешением деляг, воров и обалделой голытьбы.

Я прошел милю с лишним – думал, курил, потел, вглядывался поверх высоких изгородей и в низкие окна на улицу, прислушивался к реву автобусов и непрестанному лаю бродячих собак, не видя почти никого, кроме людей, что проезжали мимо в переполненных авто, направляясь бог знает куда, – целых семей, втиснутых в машины, просто с гулом и криком раскатывавших по городу, – они то и дело останавливались, чтобы купить пастилы или глоток «коко-фрио», затем снова забирались в машину и двигались дальше, вечно с недоумением выглядывая из окон и дивясь всему тому замечательному, что янки проделывали с городом: вот поднималось конторское здание десяти этажей в вышину, вот новое шоссе вело в никуда – и, конечно, повсюду были новые отели, чтобы поглазеть. Поглазеть можно было также на женщин-янки на пляжах или, если приехать достаточно рано, чтобы занять хорошее место, посмотреть «телевисьон».

Я гулял себе дальше, но с каждым шагом все больше разочаровывался. Наконец, в отчаянии, я поймал такси и отправился в «Карибе-Хилтон», где проводился международный теннисный турнир. Воспользовавшись пресскартой, я весь оставшийся день просидел на трибуне.

Там хоть солнце меня не раздражало. Оно казалось воедино слито с грунтовыми кортами, джином и летающим туда-сюда белым мячиком. Я вспомнил другие теннисные корты и давно ушедшие времена, полные солнца, джина и людей, с которыми я больше никогда не увижусь, ибо, встречаясь, разговаривать мы могли лишь в тоне мрачном и разочарованном. Я сидел на главной трибуне, прислушивался к ударам пушистого мячика и знал, что удары эти уже никогда не прозвучат для меня так, как в те дни, когда я знал, кто там играет, и когда меня это хоть сколько-нибудь заботило.

Соревнования закончились в сумерки, и я поймал такси до Эла. За угловым столиком в одиночестве сидел Сала. По пути в патио я заприметил Гуталина и велел ему принести два рома и три гамбургера. Когда я подошел, Сала поднял взгляд.

– У тебя вид беглеца, – сказал он. – Вид человека, за которым погоня.

– Я разговаривал с Сандерсоном, – перебил я. – Он считает, что дело может и не дойти до суда. А если дойдет, то годика через три.

Не успел я закончить фразу, как уже о ней пожалел. Мы снова упирались в тему моего залога. Прежде чем Сала успел заговорить, я поднял руки.

– Проехали, – сказал я. – Давай о чем-нибудь другом.

Сала пожал плечами.

– Черт, не могу припомнить ничего, что бы не угнетало и не пугало. Меня словно в какую-то яму затянуло.

– Где Йемон? – спросил я.

– Домой поехал, – ответил он. – Почти сразу, как ты ушел, он вспомнил, что Шено все еще заперта в хижине.

Гуталин прибыл с едой и выпивкой, и я снял всё с подноса.

– По-моему, он совсем спятил! – вдруг воскликнул Сала.

– Точно, – согласился я. – Бог знает, как он кончит. Нельзя идти по жизни, никогда не сдавая ни дюйма – нигде и никак.

Тут к нашему столику с радостными восклицаниями подвалил Билл Донован, завотделом спорта.

– Вот вы где! – заорал он. – Господа из прессы – тайные дебоширы и пьяницы. – Он залился счастливым смехом. – Что, мудозвоны, заварили ночью кашу? Ваше счастье, ребята, что Лоттерман в Понсе свалил! – Он сел за столик, – Как там все было? Я слышал, вы с полицейскими разобрались.

– Угу, – буркнул я. – Они у нас здорово просрались – вот смеху-то было.

– Эх, ч-черт, – посетовал Донован. – Жаль, я все это пропустил. Люблю хорошую драку – особенно если с полицией.

Мы немного поговорили. Мне нравился Донован – но он вечно болтал о том, чтобы вернуться в Сан-Франциско, где «много всего происходит». Он так сладкозвучно рассказывал про Побережье, что, зная, что он лжет, я никогда не мог понять, где кончается правда и начинается вранье. Если даже половина его рассказов была правдой, мне бы хотелось немедленно туда отправиться; но с Донованом я не мог положиться даже на эту необходимую половину, а потому всегда слушал его с определенным разочарованием.

Мы ушли от Эла около полуночи и спустились на пляж. Ночь была душная, и во всем окружающем я чувствовал то же давление, то же ощущение проносящегося времени, тогда как оно, казалось, стоит на месте. Всякий раз, как я задумывался о времени в Пуэрто-Рико, я вспоминал старые магнитные часы, что висели на стенах классных комнат в школе моего детства. То и дело стрелка могла несколько минут не двигаться – я достаточно долго за ней наблюдал, уже задумываясь, не сломалась ли она наконец, – а затем меня всегда поражал ее внезапный перескок на три-четыре деления.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Контора Сандерсона располагалась на верхнем этаже самого высокого здания в Старом городе. Сидя в кожаном кресле, я обозревал всю береговую линию, «Карибе-Хилтон» и большую часть Кондадо. Чувство было такое, будто находишься на диспетчерской вышке.

Сандерсон закинул ноги на подоконник.

– Итак, два пункта, – говорил он. – Это дельце с «Таймс» не особо значительное – всего несколько статей в год. Зато проект Зимбургера действительно крупный.

– Зимбургера? – переспросил я.

Он кивнул.

– Вчера я не хотел об этом упоминать, потому что он мог наведаться.

– Минутку, – пробормотал я. – Мы про одного и того же Зимбургера толкуем? Про «генерала»?

У Сандерсона сделался недовольный вид.

– Все верно, он один из наших клиентов.

– Черт возьми, – сказал я. – Наверное, с бизнесом совсем худо. Ведь этот человек просто мудак.

Сандерсон покатал в пальцах карандаш.

– Вот что, Кемп, – медленно проговорил он. – Мистер Зимбургер строит марину – и очень немалую. – Он помолчал. – Он также собирается построить один из лучших отелей на острове.

Рассмеявшись, я откинулся на спинку стула.

– Послушай, – резко произнес Сандерсон. – Ты здесь уже достаточно долго, чтобы начать кое-что для себя уяснять. И одна из первых вещей, которые тебе следует усвоить, это что деньги порой в весьма странной обертке поступают. – Он постучал карандашом по столу. – Зимбургер, известный тебе как «просто мудак», может тридцать раз купить тебя и продать. А если ты все-таки настаиваешь на том, чтобы судить по одежке, лучше тебе куда-нибудь в Техас переехать.

Я снова рассмеялся.

– Может, ты и прав. А теперь будь так любезен рассказать, что у тебя на уме. Я спешу.

– В один прекрасный день, – пообещал Сандерсон, – это твое дурацкое высокомерие будет стоить тебе кучу денег.

– Ну вот что, – отозвался я. – Я здесь не за тем, чтобы меня психоанализу подвергали.

Сандерсон напряженно улыбнулся.

– Все верно. «Таймс» нужна общая статья в раздел весеннего туризма. Миссис Людвиг соберет для тебя кое-какой материал – я скажу ей, что тебе нужно.

– А чего они хотят? – спросил я. – Тысячу радостных слов?

– Более или менее, – ответил Сандерсон. – Обработаем фотографии.

– Ладно, – сказал я. – Задачка не из простых. А что там насчет Зимбургера?

– А то, – отозвался он, – что мистеру Зимбургеру нужна брошюра. Он строит марину на острове Вьекес – это между нами и Сент-Томасом. Мы получим снимки и сделаем макет – ты напишешь текст, слов так на пятнадцать тысяч.

– Сколько он заплатит? – поинтересовался я.

– Тебе он ничего не заплатит, – ответил Сандерсон. – Нам он заплатит прямой гонорар, а мы выплатим тебе по двадцать пять долларов в день плюс расходы. Тебе придется съездить на Вьекес – скорее всего, с Зимбургером.

– О Господи, – простонал я.

Сандерсон улыбнулся.

– Никакой спешки. Скажем, в следующую пятницу. – Он добавил; – Брошюра будет ориентирована на инвесторов. Марина очень неслабая – два отеля, сотня коттеджей, все дела.

– Откуда у Зимбургера деньги? – спросил я.