Русский след Трампа. Директор ФБР свидетельствует - Джеймс Коми
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я хорошо знал нашу религиозную работу, так что мне не нужен был плюс один, но мне пришло в голову, что Боб Троно, один из моих наиболее ценных сотрудников, никогда не был на совещании в Белом доме. Боб был федеральным прокурором вместе со мной в Ричмонде, и вел дело Леонидаса Янга, включая судебное преследование молодого священника, солгавшего ради мэра Янга. Я предложил ему переехать в Вашингтон и помочь мне в надзоре над Службой маршалов Соединенных Штатов и Федеральным управлением тюрем. Они были принципиально важными частями Министерства юстиции, но редко привлекали внимание Белого дома. Я подумал, что ему будет приятно получить шанс оказаться там.
Однако, когда я предложил эту идею, Боб ее не прочувствовал. Он ничего не знал об этих религиозных усилиях — буквально, ничего — и ему было неуютно отправляться на брифинг с президентом Соединенных Штатов на эту тему. Я ответил, что говорить буду я, и мне не нужна была его помощь. После дополнительных протестов и заверений, он с неохотой согласился. «Не волнуйся», — сказал я. — «Я разберусь. Я не собираюсь поиметь тебя».
Боба, кроме меня, поимели две вещи. Во-первых, перед самым началом совещания на религиозную тему, меня неожиданно вызвали в Белый дом на заседание в Ситуационный центр, продлившееся дольше, чем я ожидал. Во-вторых, президент Буш, которого не было со мной в Ситуационном центре, продолжил свою тревожную тенденцию начинать совещания раньше времени. Это было не столь разрушительным, как пресловутые опоздания президента Клинтона, но то, что президент иногда начинал раньше, означало, что всем приходилось появляться сильно заранее. Вскоре после того, как стал заместителем генерального прокурора, я пропустил утренний брифинг с президентом по терроризму, потому что прибыв за пятнадцать минут, решил сходить в уборную прямо рядом с Овальным кабинетом (известную в моей семье как «самый высокий в стране горшок»), а когда вернулся, дверь Овального кабинета уже была закрыта, и совещание было в разгаре. Я понятия не имел, каков протокол для входа на идущее в Овальном кабинете совещание, а я был новеньким, так что не стал пробовать. Я ушел.
Нервничавший Боб нашел стул у стены в комнате Рузвельта, подальше от действа. Он видел пустое место за столом, где на обеих сторонах треугольной «палаточной карточки» было написано мое имя. И верный себе Джордж У. Буш с нетерпеливым видом раньше срока вошел в комнату. Бедный Боб.
Буш мог быть нетерпеливым, и меня сводило с ума, что он все начинал раньше срока, но меня поражало его острое, а иногда дьявольское, чувство юмора. В тот 2004 год он находился в самой гуще борьбы за переизбрание с демократом Джоном Керри, долбившем его за осуществление того, что Керри называл «безработным» экономическим подъемом.
В одно из наших ежедневных утренних заседаний по терроризму с президентом, директор ФБР Боб Мюллер рассказал ему, что подозреваемый агент Аль-Каиды по имени Бабар, за которым мы внимательно следили, только что получил в Нью-Йорке вторую работу.
Мюллер, не обладавший славой комика, затем выждал паузу, повернул ко мне голову и произнес: «И тогда Джим сказал…»
Буш посмотрел на меня, как и вице-президент Чейни. Я замер. Перед заседанием мы с Мюллером обсуждали вторую работу Бабара, и я сказал директору ФБР шутку, которую не ожидал, что придется повторять президенту, который иногда проявлял вспыльчивость.
Время замедлилось. Я не отвечал.
Президент подтолкнул меня: «Что ты сказал, Джим?»
Я выждал паузу, а затем испуганно нырнул с головой: «Кто сказал, что вы не создали новых рабочих мест? У этого парня их два».
К моему огромному облегчению, Буш искренне рассмеялся. В отличие от Чейни. По пути из Овального кабинета я дернул Мюллера за руку.
— Ты убиваешь меня, — с улыбкой произнес я. — Больше никогда так не делай.
— Но она была забавная, — ответил он с гримасой, считавшейся у него улыбкой. Боб не был шутником, и его строгая манера вести себя пугала большинство людей. В Бюро ходили слухи, что вскоре после 11 сентября он делал операцию на колене и отказался от анестезии, предпочтя прикусить кожаный ремень. Но я повидал достаточно, чтобы знать, что он обладает сухим и слегка черным чувством юмора. Которое и наблюдал теперь.
— А еще личная, Боб. Это была шутка между нами. — Он понял, хотя по-прежнему считал, что это было забавно. На таком расстоянии я вижу, что он был прав.
Одним холодным зимним утром, когда город покрылся свежевыпавшим снегом, я наблюдал дьявольскую сторону президента Буша. Тем морозным утром Буш сидел в своем обычном кресле, спиной к камину, рядом с дедушкиными часами. По всей видимости, президент собирался куда-то отправиться на «Морская Пехота-1»[8], так что, как водится, репортеры в зимних куртках толпились снаружи возле Розового сада, чтобы снять его отлет.
Едва я начал посвящать президента в детали одного дела о терроризме, как услышал звук его приближающегося вертолета. Звук стал громче. Президент с каменным лицом поднял руку. «Джим, подожди минутку», — сказал он.
Он держал руку поднятой, чтобы я выждал паузу, слегка повернулся в кресле и посмотрел в окно на Южную лужайку, где собрался пресс-корпус. Я повернулся проследить за его взглядом и наблюдал, как опускавшийся вертолет поднял с земли клубы снега, вызвав пургу, укутавшую в снег всех репортеров. Некоторые из них стали похожи на снеговиков. Растерянных снеговиков. Без абсолютно какого-либо выражения на лице, Буш снова повернулся ко мне, опуская руку. «Окей, продолжай», — сказал он.
Возможно, у Буша была немного скверная черта — ему явно понравилась та сцена — но он понимал, что юмор имеет важное значение для того сложного дела с высокими ставками, которым мы занимались. Одну минуту мы с полной серьезностью могли говорить о терроризме, а в следующую наполнить Овальный кабинет смехом. Это был единственный способ справиться с этой работой — намеренно привнести в нее немного веселья и радости. Но в тот день в Белом доме мой друг Боб Троно не нашел ничего радостного или забавного в своей встрече с президентом.
— Кого мы ждем? — спросил Буш,
