Даниил Галицкий. Первый русский король - Наталья Павлищева

– Зря не слушаешь, Саша. Это по твою душу. Объединившись, они стали вдвое сильней и свои нападки на Русь не бросят. Тем более сейчас, когда остальные тебе помочь не могут.

Услышав про помощь, Александр даже поморщился:

– Скажи, отче, что делать? Мы были рядом с Торжком, но боярский совет решил не давать помощи.

Тот положил руку на руку сына:

– Остальные города также. Каждый сам за себя, оттого и бьют нас всех поодиночке. Ты должен сберечь Новгород любой ценой, слышишь? Это единственный город, где еще не бывали враги. Единственный целый и богатый. Жди немцев или шведов, а может, и тех, и других… Будь готов к нападению, чтобы не сидеть вот так среди пепелища. И знай, что тебе никто не поможет, все должен сам. Помни, сын, врага лучше бить далеко от своего дома, обороняться на пороге – последнее дело.

Эти слова князя Ярослава навсегда запали в душу Александра. Он так и будет бить врага – далеко от Великого Новгорода, чтоб не успел тот даже подойти к стенам вольного города.

На улице снова закаркали вороны. Вот уж кому раздолье нынче на Руси – падальщикам. Александр поинтересовался:

– Каменная резьба на Дмитровском соборе цела?

– Не знаю, – удивился вопросу князь. Он забыл, как маленькие Федор и Александр разглядывали собор и изображение отца на стене.

Перед возвращением в Новгород князь Александр снова сходил к собору и нашел Всеволода Большое Гнездо, окруженного своими сыновьями. Почему-то от вида отца и дядьев стало спокойно на душе, точно давний мастер-камнерез выдал ему хорошую тайну.

Отец остался приводить в порядок Владимиро-Суздальскую землю. Немного погодя в восстановленный княжий терем перебралась из Киева и княгиня Феодосия с детьми. Только старшего сына князь посадил в Новгороде самостоятельно, остальные пятеро были пока при нем. Андрей, как всегда, немного завидовал брату, его собственное взросление пришлось на тяжелые времена, отцу было не до воспитания княжича, жизнь бы спасти.

Прошло время. Новгород уже и подзабыл страсти, разгоравшиеся на южных границах. Не видевшие пожарищ и гибели целых городов новгородцы не очень-то хотели знать о бедах Южной Руси. Им и своих дел хватало…

КИЕВ

Батыева орда ушла на юг, но вовсе Русь не покинула. Еще много осталось нетронутых городов, неразоренных весей, не угнанных в рабство людей…

Князь Даниил понимал, что придет и его время, ничто не мешало грозному монгольскому хану двинуться дальше, вот только раны, которые на Руси получил, залижет и снова пойдет. Понимал он и другое: одному не справиться с такой силищей, только вместе можно.

Князь почернел весь, извелся, слушая приносимые страшные вести из Владимирской Руси. Снова каждую ночь снилась Калка, причем он бежал, но убежать не мог, а на большом холме высился всадник, который показывал на него рукой и смеялся. Огромный конь, огромный воин, смех, слышимый на большом расстоянии… и голос: «Я пришел, Данила!» Князь просыпался в холодном поту, снова и снова пытался понять, в чем ошибка была тогда у Калки и как быть теперь. Всегда приходил к одной и той же мысли: врозь были.

А теперь разве не врозь? Только-только Галич у своих же отобрал, но Киев за Ростиславом. Ростислав слаб, сказывают, Киев по сей час едва не в развалинах лежит. Как же от такой страсти защищаться будет?

Если честно, то Даниила Киев интересовал сейчас не сам по себе, а как защита перед Батыевым войском. Пока татары не взяли Киев, они дальше не пойдут, значит, сколько будет стоять мать городов русских, столько и будет времени у Галича и Холма, чтобы подготовиться и помощь от угров и ляхов призвать. Именно поэтому рванулся в Киев Даниил Романович. Он понимал, что то и дело переходивший из рук в руки город едва ли укреплен и вообще силен, потому ничего хорошего не ждал.

Но когда въехал в Киев…

Конечно, он видел разоренный Киев уже не раз, но не представлял, что каждая новая битва меж русскими князьями за него добавляет столько разорения. Златоглавый Киев уже просто не существовал! Жизнь на всегда шумном Торге едва теплилась, только самые отчаянные купцы решались возить свои товары по беспокойным дорогам недружной Руси, а уж строить новые лавки в Киеве, который грабит кто ни попадя, вовсе не находилось желающих. К чему деньги на ветер бросать? Даже восстанавливать старые не слишком спешили…

Большинство домов заброшены, много сгоревших, некогда богатые пристани пустовали. Многие дома богатых торговцев, стоявшие на высоких каменных подклетях, раньше полных товаров, огороженные высокими тесовыми заборами с массивными воротами, ныне были явно пусты, над их крышами не поднимался ни один дымок. Так же на улицах мастеровых – у ковалей, гончаров, камнерезов, кожемяк… Пусто и страшно стало в Киеве. Все, кто мог, бежали от княжьих междоусобиц, увели свои семьи, перевезли свои товары, заперли лавки. По улицам рыскали голодные псы, брошенные своими хозяевами.

Разве только церкви не разрушены, вон они, светло-серая Бориса и Глеба, снежно-белая Богородицы Пирогощей, блестела золотом глава Святой Софии. Нет, Киев жив, пока стоят эти церкви, живет и город! Как только люди поверят в спокойствие внутри городских стен, они вернутся, снова застучат молотки и топоры, снова загалдит на пристани и Торге народ, заснуют разноплеменные купцы, зазвучит многоголосица большого города… Князь Даниил вздохнул: только когда это будет? И стоило ли связываться с этим восстановлением, если на пороге новая беда?

Никто не понял Даниила Романовича, когда тот, позвав лучшего своего воеводу Дмитра с его воинами, вдруг рванулся в Киев. Нашел время свою власть устанавливать! А он бы и рад не устанавливать, да только, когда пал Чернигов и киевский Михаил бежал прочь, ясно стало, что и Киев падет. Поддержать хотел, сказать, что на помощь придет при первом зове, а что вышло? У города только что не дыры в крепостной стене! Едва-едва держался, воины разбежались, ни дружины хорошей, ни готовности к осаде. А ведь скоро осень 1240 года, придет зима, Днепр встанет, тогда ничто не помешает татарам по льду перейти, как же защищаться?!

Но Ростислав и не собирался, он был готов отдать Киев Батыю без боя и сесть под его властью. Разорит? А вдруг нет?

У Даниила потемнело в глазах от ярости. Отдать без боя?! Да ни один город так не поступал! Все горели и гибли, но своих родных и свои дома на разор не отдавали!

Он вышвырнул Ростислава из Киева, как слепого котенка, но если бы этим можно было что-то исправить! Понимал, что Киев долго не выстоит, но и его собственной дружины тоже не хватит защитить нетронутые города Южной Руси.

Князь позвал Дмитра. Воевода смотрел, как вышагивает крупным шагом по гриднице Даниил, и молчал. Что он мог сказать? Что город не выдержит осады, что сил нет противостоять Батыю? Это князь знал и сам. Если позвал, значит, или что-то придумал, или посоветоваться хочет. Дмитр был готов стоять на смерть, но это мало что меняло. Против дубины кулаком не больно повоюешь…

– Из Киева ухожу, тебя здесь оставляю. Верю, поднимешь город, сколько можно, и удержишь хоть на время.

Дмитр молчал, хотя мог бы спросить, к чему это, не лучше ли собрать силы на своей Галичине и держать Галич или Холм. Просто воевода видел, что князь не все сказал. Так и есть. Даниил покусал ус и продолжил:

– К уграм пойду за помощью. – Даниилу и объяснять не надо, о чем Дмитр подумал, сам добавил: – Не может Бела не понять, что они следующие. А чтоб привязать к себе, Льву Констанцию сватать буду. Небось тесть зятя не оставит в беде.

Дмирт вздохнул: ой ли…

– Нет другого выхода, Дмитр. Думаешь, мне хочется перед Белой выю гнуть? А как иначе?

– Поспеши, князь, татарин не сегодня завтра здесь будет.

Только и ответил. Прощались строго и быстро, не до долгих разговоров, каждый день на счету.

Осень уже показала свое приближение, первые желтые листья полетели с берез. Рано в этом году, видно, зима тоже ранняя будет. Хорошо, как снежная, сразу снегом землю, а льдом воду укрепит, а то бывает, что холодно, но слякоть долго стоит, ни в телеге, ни в санях. Но на сей раз киевляне не слишком радовались быстрой зиме, пусть бы, наоборот, прочный лед на Днепре долго не вставал, потому что по льду поганые вмиг реку перейдут. Нелепо, но сейчас защитой Киеву был именно тонкий лед на Днепре, когда ни вплавь перебраться, ни пешим не перейти.

В те годы на Руси было куда холодней, ноябрь считался зимним месяцем, и никого не удивлял твердый наст в начале ноября и лед в его середине. Вот и прикидывали, сколько осталось городу до подхода поганых…

Ветер бросал в лицо мелкие брызги, противная морось хуже дождя, она проникала всюду, пропитывала одежду, забиралась под воротник, в рукава, кажется, в саму душу. Тоскливое, серое, ненастное небо, не лучше в мыслях и на сердце… Четверо всадников погоняли коней, явно торопясь. Завидевшие их мужики и бабы, может, и не признавали во всаднике князя, но по богатству одежды, породистости коней и упряжи понимали, что перед ними кто-то важный, торопливо срывали шапки, кланялись.