ЭДЕМ-2160 - Григорий ПАНАСЕНКО

Саймон хмыкнул, но профессор продолжил:

— А теперь отвечу на ваш вопрос, уважаемый...

— Адольф Кнопфлер, – запоздало представился немец.

— Российское национальное самосознание было на грани краха. Людям нужны были сила и идея. Не важно какие, главное, что бы они их объединяли. И одновременно с этим существовали многочисленные проблемы общенационального масштаба. Национальный вопрос всегда стоял в России остро. Даже социально-экономические вопросы были к тому времени всецело подчинены национальной трактовке. Да и современную политику мягкой не назовешь.

На этот раз хмыкнул Адольф, вспомнив, как получал гражданство. Профессор продолжил:

— Церковь Христа Разгневанного дала объединяющую идею и за ней, за церковью, была некая сила. По крайней мере, поддержка целого ряда социальных слоев и политических группировок существовала. Есть и документы, однозначно свидетельствующие об этом.

— Но ведь больше здесь от стечения обстоятельств, чем от следствий и объективных причин. Очень похоже на случайность, – Саймон попутно набрал заказ и вызвал официанта.

Тот появился через пол минуты, молчаливо изъявляя желание обслужить клиента.

— Ошибаетесь, – поправил Саймона Адольф. – История не терпит случайностей, ибо сама есть цепь закономерностей. Это как принцип домино. Находясь на грани кризиса, Россия нуждалась в новой идее, и эта идея должна была стать именно религиозной. За всю историю Россию объединяли только две вещи – полицейский деспотизм и вера. Вера пришла чуть раньше, деспотия чуть позже. Я же говорю о монархии. Именно она стала тем цементирующим раствором, в расползающейся стране. Кризис власти в самом начале двадцать первого столетия должен был разрешиться и он разрешился в пользу монархии.

Кнопфлер победно оглядел Саймона, но тот не дал ему насладиться триумфом:

— Вы же сами сказали только что, – возбужденно начал он, – что был кризис власти. Но разве монархия была единственной альтернативой? И вообще, разве не мог быть исход с потерей единства нации и страны?

Адольф удивленно моргнул, но быстро нашелся:

— Но ведь и это не случайность, а лишь альтернатива. Здесь все зависит от того, какие причины возобладают, – немец провел рукой по волосам и поискал пачку сигарет. – В России образовался вакуум власти, когда старая исчерпала доверие, но нация уже осознала необходимость активного сохранения своей целостности, стихийно сопротивляясь раздроблению. А вот в пользу монархии сыграло то обстоятельство, что традиционализм русских возобладал и, соединившись с проповедью Церкви Христа Разгневанного, побудил вернуть империю.

— Совершенно согласен с вами. Сам бы, наверное, не сказал лучше, – Кацман восхищенно отхлебнул принесенный официантом чай с лимоном. – Однако должен кое-что добавить: сама по себе Церковь Христа Разгневанного вряд ли могла стать реальной силой, но вот катализатором политических процессов она стать могла и стала. Православная церковь в лице патриарха Алексия III прекрасно осознала, что если проигнорирует новое сильное течение, то допустит религиозный раскол общества и национальную резню как минимум. О гражданской войне тогда предпочитали не говорить. Поэтому они и вынуждены были пойти на реформы, а для поддержания авторитета ассимилировать эту сектантскую церковь. Монархия в отличие от президентской республики согласилась подержать подобную идею.

Тут принесли ужин, и минут на пятнадцать разговор прервался. Саймон почувствовал, до чего же он голоден и набросился на шницель, как на злейшего врага. В салоне уменьшили освещение и включили тихую музыку. Кое-где люди уже спали.

Джулия так и не отлипала от окна. Саймон тоже обратил внимание на пейзаж: за окном проплывали залитые светом широкие улицы, подвесные гирлянды монорельсов, ажурные мосты и эстакады. Зона лесопарков давно уже закончилась.

Саймон с удивлением отметил, что голографических и неоновых реклам здесь не меньше чем в Европе, но они не такие кричащие. Ночной город дышал спокойствием.

Напротив Джулии сидел печальный мужчина, так же пристально следящий за проносящимся пейзажем. В этот момент из темноты вынырнула до того сказочная картина, что Саймону захотелось протереть глаза.

Красивый, как игрушечный, кремль с высокими белыми колокольнями, массивными сторожевыми башнями, зубчатыми стенами, таинственно мерцающими куполами соборов и церквей, проплывал за окном.

Поезд как бы специально сбавил скорость, что бы они получше разглядели этот памятник старины. В дополнение к картине снег почти прекратился и густыми белыми шапками лежал на дубах и елях большого парка перед кремлем. Аллеи зимнего сада были ярко освещены.

Вдруг тишину расколол протяжный многоголосый звук, хрустально разлившийся в воздухе, и в ночи поплыла музыка. Саймон не сразу понял, что это колокольный перезвон. Казалось, все в вагоне замерли.

Дивные, томящие звуки ширились и перетекали над заснеженными купами деревьев, заставляя дрожать легкую снежную порошу и натягивая нервы как тетиву лука, они пробуждали в душе что-то давно позабытое, какое-то щемящее чувство приобщенности к великому откровению, к вечности.

— Как замечательно, – еле слышно сказала Джулия и прижалась к Саймону.

Тот поцеловал ее в затылок. Сейчас она была очень похожа на маленькую девочку.

— Правда, красиво? – так же тихо спросил Саймона профессор.

— Что это? – не отрываясь от окна, негромко сказал Саймон.

— Это столица – Старая Русса. А в кремле резиденция царя, – услышал Саймон голос Адольфа, в котором прозвучала скрытая гордость – гордость за Родину.

— Действительно красиво, – повторил Саймон, когда пейзаж исчез за поворотом, и наваждение сказки потускнело.

Поезд снова набирал скорость.

— Знаешь, а я хотела бы здесь жить, – мечтательно произнесла Джулия.

— Для этого вам придется стать православной христианкой, – шутливо напомнил профессор.

Все облегчено рассмеялись.

— И все же, как государство согласилось принять столь агрессивную церковь? Ведь это же угроза стабильности, – вернулся Саймон к прерванному разговору, поковыряв вилкой остатки уже остывшего шницеля.

— В том-то и дело, что агрессивную, – профессор Кацман опять вернулся к своей саркастической манере общения. – Государство было поставлено перед выбором, и надо заметить, очень серьезным. Попытка религиозно-государственного переворота и анархия с одной стороны и слияние церкви и государства с другой. Лидеры того времени тоже не могли похвастаться народной поддержкой. Это было тем более страшно для них при наличии конкуренции в лице монархии. Они не поняли вынужденность сделки, необходимость коренных социальных реформ. Монархия в итоге победила.