Ланч - Марина Палей

Поток времени хлещет с напором, но он и бездвижен. Его токи-импульсы, то есть струи этого русла, имеют двойственную природу. Они живые, подвижные — и они полностью мертвые. Надо суметь подставить себя той стороне их природы, где эти струи мертвы.

Сейчас он ударит меня. Я рухну и буду лежать не шевелясь. Он бьёт. Я падаю и, может быть, впервые праздно, да, именно праздно, смотрю вверх. «Раз», — громко говорит судья и выбрасывает один палец.

Это бывало и прежде. Это было всегда. Но прежде я делал попытки встать. Ползал на карачках. Позволял им брызгать мне чем-то в лицо. Приводить в чувства. Снова калечить. Этого больше не будет. Я закрываю глаза.

«…два!.. …три!.. …четыре!..»

Я погружаюсь в глубины ласковой теплой воды. Телу легко и уютно.

«…пять…» (Как сквозь толщу реки.)

Телу укромно. В маленькой беличьей шубке, тело блаженствует под защитой заснеженной ели. (Откуда было мне ведать блаженство? Ничего другого не зная?)

Черно-белый, чуть с желтизной старого фотографического снимка, лес.

«…шесть… …семь… …восемь…»

Звук слабо бьётся в темное, словно закрашенное стекло. Удаляющийся, гаснущий голос. Главное, ничего не делать… не шевелиться… это главное условие… главное условие… чего?.. не думать… всё будет само… всё сделается само… всё устроится… когда ничего не будет… тогда будет всё… «…девять… десять…»

Я знаю, что сейчас будет.

«Stop!!!» — крикнет судья, грохнет взрыв — и вихрь, бунтующий вихрь, всей массой, как черный океан неба, хлынет в пробоины моего тела; время, жалко цепляясь за обломки моей скорлупы, вступит в яростную агонию; вихрь и огонь будут пожирать друг друга, круша стены аорты, гулкие коридоры сосудов, глазное дно, балки костей, с хрустом сминая опорный хребет, сметая, как накипь, крышу.

А я останусь по другую сторону век. Не зная еще, проснулся ли наконец там, где покой несменяемо вечен. Но даже если он снова, в который уж раз, преходящ, я буду счастлив. Отчаянно счастлив. Лежа в бесценном покое. Блаженствуя. Не шевелясь.

^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^^

12

…Я смотрел на ангелов, думая, что осознание людьми своей принадлежности к той или иной породе тоже ничего бы не изменило. Я имею в виду, осознание этого с рождения. Вообще Новое Знание не меняет в человечьем биоценозе ровным счетом ничего. Новые технологии: быстрее убивать, больше жрать. Дискуссии: возможность доказать существование Бога научно. Я лежу и вижу моих ангелов. Нужны ли мне научные доказательства? Ну, их видят не все. Не у всех, правда, они вьют гнезда по углам комнаты — да, это так. Но остаются звериные чувства живых. Жарко. Холодно. Больно. Сладко. Нужны ли чувствам — научные доказательства?

Мне не на что отвлечься. Мне нечем рассеяться. У меня, конечно, нет телевизора. Книги не рассеивают. Хорошие — потому что хорошие. Плохие — потому что плохие. Впрочем, плохих у меня почти никогда и не было. А телевизор побывал единственный день: когда я смотрел кассету с вампирами.

Что покажет мне телевизор? Новости? Какие такие новости? Убили, убивают, убиты, будут убивать. Это, что ли, и есть — новости?

Научные технологии: купите унитаз с электронным оснащением. За ручку дергать не надо, кнопку нажимать тоже не надо: смывает сам! Урра! Экономия: секунда времени. Секунда земного времени, это немало! Наполеон за секунду… если бы ему добавили секунду… ах, мне бы секундочку!.. и т. п.

И на что же мы употребим свою бесценную — сэкономленную на прогрессивном унитазе — секунду? Мы что, женщину, что ли, дополнительно поцелуем? Да ничего подобного. Получше прицелимся, чтобы лучше убить. Что значит «лучше» убить? «Лучше» — значит прогрессивней. «Прогрессивней» — значит более массово, более эффективно, менее энергоемко. Сэкономим целый килоджоуль энергии! Как используем сэкономленный килоджоуль? На создание сверхпрогрессивного унитаза.

Раньше я (в средней группе детсада) думал так: если люди получат Новое Знание, жизнь на планете изменится совершенно. Это (представлял я) будет, как вспышка молнии: да, живут на Марсе существа, живут себе поживают (мечтания в духе того времени), и вот они прилетают на Землю. Экран телевизора. Ошарашенное, пугающе-родное лицо диктора. «Говорят все радиостанции и Центральное Телевидение!.. Только что мы получили… неслы-ханное до сих пор…» Видеопомехи. Родители что есть силы колотят по маленькому, с линзой, телеящику; крики детей: где они?! где?! Лай собак; разбивается вдребезги («К счастью, к счастью!..») дорогущий сервиз, «…небывалое в истории человеческой цивилизации…» — «Мама, бежим на улицу, они там!!» — «Стой, стой, сейчас здесь покажут!» — «Да они возле мэрии высадились!! возле мэрии!!» — «…новую эру!!.. Впервые за многовековую…» — «Не крути ручку!..» — «…И вот сейчас мы имеем уникальную возможность, о которой…» Уличная сирена, дрожь стекол, грохот сотен тысяч бегущих ног… «Вывалишься в окно!!» — «…показать вам лицо, принадлежащее жителю планеты Марс!..» — «…Мамаааааа!!!!..»

А дальше всё меняется кардинально. Потому что они дадут Новое Знание. А ведь все этого только и ждали.

В средних классах школы я понял, что никто к нам не прилетит. Мы неинтересны. И особенно не интересны для тех, кто интересен сам.

На средних курсах института я понял, что люди вовсе не ждут Нового Знания. Вo-первых, они и со старым-то справляются плохо. Во-вторых, они вовсе не собираются что-либо в своем биоценозе менять. Никакой переворот сознания, никакие новые уровни им, в массе, не нужны. Наоборот: они жаждут подогнать, подмять Космос исключительно под свои коммунальные потребности. И, если бы открыли новое измерение, они бы и там все загадили. Моя бы воля, я бы учредил Фонд защиты Космоса от обезьяноподобных гуманоидов. Господи Боже, хотя б оттяни момент этой неизбежной экспансии! Пускай невинные вирусы продолжают хранить свое девство на невинных планетах!

А в среднем возрасте я понял, что если б марсиане тогда и высадились возле мэрии, это ровным счетом ничего б не изменило. В чужой монастырь со своим уставом не лезут. А у нас тут такой, с позволения сказать, монастырь, что настоятель его, Святой Гастер, мгновенно приспособил бы гостей «с солнечного Марса» под что-нибудь полезное: рекламировать безопасный секс или беспечальные похороны (выгодная страховка с выгодной скидкой) — или, скажем, безотходные картофелечистки.

А потом — суп с котом. То есть ясное дело: «ограниченный воинский контингент» стартанёт в звездные выси с не вполне, скажем так, официальным ответным визитом. Ну и начнутся невероятные теленовости, уже с Марса: просто дух захватывающие новости — новые аж до заворота кишок: убивали, убиты, убивают и будут убивать. Уникальные новости.

В последние годы я не вижу в жизни ровным счетом ничего занимательного, кроме, разве что, перечитывания собственных дневников. Там у меня записаны мои сны, странные предчувствия, нестранные совпадения и другие важные вещи.

Но и дневники все уже зачитаны до дыр. В самое последнее время я развлекаю себя гаданием по книгам. Я загадываю страницу и строчку. Эту строчку читаю. И пытаюсь понять, что бы она значила в ретроспективном контексте моей жизни. Вообще-то, конечно, принято загадывать желания. То есть надо прежде страницы и строки загадать именно желание, в этом весь смысл.

Но у меня нет желаний. Похоже, жизнь полностью исчерпала свой арсенал завлекательных средств. И книги я тоже все уже зачитал до дыр (точнее, «до дур» — характерная опечатка). Я бы хотел, отложив книгу, подобно четвертому ангелу моей комнаты, бесконечно глядеть в окно. Но в окне тем более пусто. Даже странно, как быстро перетлела моя пробочка над крепким йодом. А может, у меня окно какое-то неудачное.

Следовательно, я использую книги, чтобы дешифровать книгу собственной жизни. И классифицирую я их, уже давно, по тому главнейшему критерию, что именно они дают для моих гаданий (читай: для прояснения контекста). Может быть, по отношению к их авторам это неучтиво. Как-то слишком утилитарно, будто я подставляю книгу под утюг или сковородку. Но на месте авторов я бы не обижался, а наоборот. Коли в таком использовании и есть некая утилитарность (неизбежная, впрочем, при «использовании» как таковом), то она столь благородного свойства, что, будь я писатель, то и своим книгам пожелал бы того же.

И вдруг мне пришла мысль: и впрямь испробовать с этой целью свой собственный Трактат.

Я слез со стола, взял в углу комнаты объемную папку, лежавшую под моими джинсами, и обнял ее. Она весила, ей-богу, не меньше человеческого младенца.

В это время комнату залило солнцем. Я внезапно заметил, что живот мой опал. Это было так странно, будто я сам родил своего сына, — хотя, если подумать, кто же еще? В античной истории такие казусы имели место — правда, там некая особь мужского пола производила потомство из других частей тела, например, из головы. Так и в моем случае — то же самое! А в дополнение к тому мозг наконец сжег весь жир, накопленный животом за годы и годы его паучьего ростовщичества.