Дом Неба и Дыхания - Маас Сара

– Рад слышать, – сказал Итан, неожиданно появившись за спиной Брайс.

Так неожиданно, что даже Хант вздрогнул.

Парень подкрался к ним совершенно бесшумно. Он и в самом деле выглядел получше. В золотисто-каштановых волосах еще темнела запекшаяся кровь, но припухлость вокруг глаз исчезла. Осталось лишь несколько пурпурных полосок. Большинство царапин тоже зажили; исключение составляла глубоко рассеченная бровь. На это уйдет еще день-другой.

– Кофе готовите? – Итан кивнул в сторону пофыркивающей кофемашины.

Хант налил три чашки. Первую протянул Куинлан:

– Капелька кофе в чашке молока. Как ты любишь.

– Придурок, – усмехнулась она, покачав кружкой. – Не знаю, как ты хлещешь крепчайший кофе.

– Потому что я большой мальчик.

Вторую кружку Хант передал Итану. Крупные руки волка обхватили белую керамическую кружку с надписью: «Я пережила выпускную недельку в 15 032 году, а получила всего-навсего эту дурацкую кружку!»

– Я помню эту кружку, – сказал Итан, и у него дрогнули губы.

Хант настороженно умолк, а Брайс тихо засмеялась:

– Странно, что помнишь, учитывая, насколько ты тогда был пьян. Милый малыш-первокурсник.

Итан усмехнулся. Хант отдаленно представил, как выглядел его симпатичный, амбициозный старший брат.

– Вы с Даникой заставили меня в десять утра делать стойку на бочке[1]. Как я мог оставаться трезвым? – Волк отхлебнул кофе. – Последнее, что я помню из того дня… Вы с Даникой отрубились на койке, которую вытащили на самую середину двора.

– А почему это твое последнее воспоминание? – с любопытством спросила Брайс.

– Потому что я отрубился вслед за вами. – Итан улыбнулся.

Брайс улыбнулась в ответ. Улыбка ее задела сердце Ханта; в ней ощущалась боль и радость, утрата и тоска, а также надежда. Но Брайс откашлялась и посмотрела на часы:

– Мне надо в душ и на работу, иначе опоздаю.

Она удалилась, покачивая бедрами.

Сиринкс царапал Ханту ногу, требуя еду.

– И не мечтай, – прошипел химеру Хант. – Ты уже завтракал.

Возможно, дважды, если Брайс накормила его перед уходом, отправляясь провожать родителей. Сиринкс поковылял к своей пустой стальной миске и заскулил. Хант сделал вид, что не слышит.

Он вдруг поймал на себе пристальный взгляд Итана.

– Что? – без какого-либо намека на учтивость спросил Хант.

– Ничего, – ответил Итан, делая очередной глоток.

Хант припал к кружке. Потом взглянул в сторону коридора, убедившись, что Брайс ушла к себе. Голос ангела превратился в негромкое рычание.

– Повторю то, что говорил тебе вчера: ты навлек беду на это жилище и на Брайс. Я с тобой разберусь.

– Я уже трясусь, Аталар, – усмехнулся Итан.

Хант не улыбнулся:

– Ты теперь любезничаешь с нею, потому что она принцесса? Из-за Рога Луны и наследия Звезднорожденной?

– Плевать мне на все это! – прорычал в ответ Итан, поморщившись.

– Тогда какого Хела ты решил защищать ее в той статье? Ты должен был представлять, как на это отреагирует Сабина. Ты практически бросил Сабине вызов.

– Даника помогала Брайс во время Нырка. Мой брат и вся Стая Дьяволов помогали ей весной. Если у них не было злости на нее, с чего мне злиться?

– Значит, сам изменить отношение к ней ты не мог? Понадобилось разрешение от погибшего брата?

Итан зарычал так, что в шкафах зазвенела посуда:

– Сам знаешь: Брайс была моей лучшей подругой. Да, она дружила еще и с Даникой, а у меня, кроме нее, не было никого. Давно ли ты знаком с Брайс? Несколько месяцев. А мы с нею дружили пять лет. Так что нечего говорить обо мне, Конноре и о ней так, как будто ты что-то знаешь о нас. Ничего-то ты не знаешь, Умбра Мортис.

– Я знаю, что потом ты два года относился к ней как последний засранец. Помню, как Амелия Равенскрофт издевалась над нею, а ты стоял и смотрел. Слова поперек сказать этой суке боялся.

Итан оскалил зубы. В ответ Хант оскалил свои. К нему на колени прыгнул Сиринкс и вновь начал клянчить еду. Ханту не оставалось иного, как сокрушенно засмеяться.

– Ладно, пусть у тебя пузо лопнет, – сказал он химеру и потянулся к контейнеру с гранулированным кормом.

Взгляд Итана следил за каждым его движением и жег, как клеймо. Такой же свирепый взгляд был у него во время матчей по солнечному мячу, которые транслировались по телевидению.

– Ты знаешь, все эти пять лет Коннор ее любил. – Волк прошел к дивану и устроился на подушках. – Пять лет, и только перед самой гибелью ему удалось добиться ее согласия на свидание.

Лицо Ханта оставалось непроницаемым. Сиринкс уписывал свой второй или третий завтрак.

– И что?

Итан включил выпуск утренних новостей, вытянул ноги на кофейный столик и заложил руки за голову.

– Ты только на пятом месяце этого пути, братан. Удачи.

В Фэйском архиве было шумно от множества сотрудников и посетителей. Настолько шумно, что Брайс привыкла весь день не вынимать из ушей наушники. Даже здесь, закрыв дверь кабинетика на первом подземном этаже.

Нельзя сказать, чтобы ее особо донимал шум. Ни в одной библиотеке не бывает абсолютной тишины. Но громада атриума, заполненная теми, кто пришел работать, учиться или по какому-то делу, усиливала звуки, объединяя их в один общий гул. К этому добавлялось шарканье шагов, водопад, низвергавшийся с потолка в чашу фонтана, стук клавиатур, шелест перелистываемых страниц, приглушенные возгласы туристов, такие же приглушенные всплески смеха и щелчки фотокамер.

Это и доставало Брайс.

Нет больше ее одиноких дней в галерее, когда она запускала музыку на полную мощность и наслаждалась звуками, отражавшимися от всех углов выставочного зала.

И Лехабы тоже больше нет.

Нет нескончаемой болтовни про очередную серию «Страхов и трахов». Нет нытья огненной спрайты, жалующейся на невозможность выйти наружу, и ее монологов о жестокости Брайс.

Брайс смотрела на темный экран монитора на стеклянной столешнице. Она вытянула ногу, чтобы погладить Сиринкса, однако под пальцами был только воздух. Химер остался дома – следить за Итаном.

Интересно, помнил ли Сиринкс Лехабу?

После атаки на город Брайс несколько дней подряд ходила к Черному причалу, где совершался ритуал Отплытия. Она всматривалась в черные лодки, надеясь увидеть маленькую лодочку и понимая, что ничего не увидит.

От Лехабы ничего не осталось. Жизнь огненной спрайты оборвалась, как исчезает пламя задутой свечи. Это произошло, когда на нее обрушилось сто тысяч галлонов воды.

Брайс не раз мысленно возвращалась к гибели Лехабы. Обычно это происходило во время урока танцев у госпожи Кайры, когда она напрягалась и потела, выполняя требуемые движения. И всякий раз она приходила к одному и тому же выводу: ей было не по силам предотвратить смерть Лехабы.

Брайс это понимала и могла вполне разумно об этом говорить, однако… Мысли продолжали кружиться, словно танцуя вместе с нею: «Ты могла бы найти способ. Показала бы раньше свою магию Звезднорожденной. Велела бы Лехабе улететь и спрятаться, пока сама разбиралась с Микаем».

Она говорила об этом и с Хантом. И он отвечал: любые иные действия привели бы ее к собственной гибели, но… Брайс искала и не находила ответа на вопрос: почему жизнь Леле менее ценна, чем ее собственная? Ее титул Звезднорожденной принцессы ничего не значил. Уж если на то пошло, Леле была лучше, чем она, и десятки лет страдала в плену. Огненная спрайта должна была бы уцелеть и наслаждаться жизнью и свободой.

Брайс сняла трубку стационарного телефона, набрала номер. Джезиба ответила после третьего гудка:

– У тебя опять вопрос, Куинлан? Это уже третий за неделю.

– Меня попросили атрибутировать бюст Турра. Возраст скульптуры – девять тысяч лет. Доставлен из Родинии.

Задумчивое мужское лицо. Почти забытое второстепенное божество морских бурь. В их культуре о нем напоминала лишь громадная планета, названная в его честь. И еще название четвертого дня недели. Брайс успела заснять бюст и отправить снимок Ханту с надписью: «Брайс Куинлан представляет. Очаровательный альфа-придурок древности».