До особого распоряжения - Борис Пармузин

Муфтий покосился на своего секретаря:

- Вы правы, Махмуд-бек. Вы словно прочли мои мысли.

- Если даже богатырь Фузаил сидит сложа руки...

Махмуд-бек недоговорил. Этого достаточно. Муфтий заерзал в седле и стегнул коня. Он будто

заторопился к большим, решающим делам.

- Что, если выпустить Фузаила денька на два? - Муфтий выжидающе смотрел на Махмуд-бека.

- Опасно. Время не подходящее. Граница хорошо охраняется.

- Фузаил, как ветер, ворвется в ближайший кишлак. Пусть напомнит, что воины ислама живы!

- Опасно, - повторил Махмуд-бек. - Впрочем, вы правы.

Смелая мысль теперь целиком завладела муфтием.

На встрече у Курширмата деятельный муфтий решил высказать свое предложение. Смущало

присутствие Саида Мубошира. Первая ссора между Саидом и Садретдин-ханом произошла давно, еще в

бухарском медресе. Этим людям нельзя было жить в одном городе. Вечно боролись они за первенство.

Во всем: в учебе, в службе, в делах.

Саид Мубошир - поэт, писец и ко всему прочему - чиновник в высоком правительственном

учреждении. Связь с эмигрантами и дружба с местными властями давали ему, как он считал, право

решать вопросы, советовать и в конце концов встать во главе туркестанской эмиграции. Но вот появился

Садретдин-хан...

Пока что соперники обменивались вежливыми поклонами и улыбочками. Но Махмуд-бек чуял грозу:

две силы должны столкнуться.

Саид Мубошир - поджарый, подвижный человек. Эмигранты его побаивались. Он творил подлости,

словно стихи: вдохновенно, ловко, увлеченно.

С каждым он вел задушевную беседу, потом неожиданно сообщал новость, от которой человек

хватался за сердце. Мубоширу нравилось, когда люди бледнели. Он натравливал брата на брата, отца

на сына...

Махмуд-бек, сидя рядом с муфтием, с интересом наблюдал за этой редкостной фигурой. Мубошир

мог очень пригодиться в опасной игре. Наклонившись к старику, Махмуд-бек прошептал:

- Не стоит при Мубошире начинать разговор.

Фраза только подстегнула решимость муфтия. Он потерял контроль над собой.

- Мои уважаемые друзья, - начал Садретдин-хан, - тучи, сгустившиеся над нашей родиной, не уплывут

сами по себе. Они будут скрывать солнце веры. Нужен сильный ветер. Но буря, как известно, начинается

с легкого ветерка.

Он долго говорил о скорой буре. Цветистую речь эту не все хорошо понимали. Старый наманганский

купец Тохта-бек вертел морщинистой шеей, вытирал рукавом слезящиеся глаза, дышал со свистом.

Муфтию казалось, что какой-то мальчишка балуется, отвлекает внимание взрослых от серьезного

разговора. Тохта-бек втянул воздух и замер.

Выбравшись из потока пышных фраз, Садретдин-хан наконец предложил:

- Пусть Фузаил Максум с небольшим отрядом перейдет границу. Пусть хотя бы в двух-трех кишлаках

ощутят гнев воинов ислама. Там уже успокоились, погрязли в грехах...

- Пусть, - Курширмат кивнул.

42

И многие поддержали:

- Пусть...

Тохта-бек завертел головой. Ему объясняли решение уважаемого муфтия.

- Надо бить. Надо бить! - свистнул он.

Когда наступила тишина, заговорил Саид Мубошир.

Его речь была рассудительна:

- Мне больше, чем кому-либо из присутствующих, известно о взаимоотношениях государств.

Муфтий еле сдерживал себя. Стремление этого чиновника к превосходству и сами слова Мубошира

бесили его. Но, склонив голову, он вынужден был дослушать до конца.

Саид Мубошир напомнил, что между Советами и страной, что приютила их, существует

дружественный договор. Вылазка Фузаила Максума может повлечь за собой пограничный конфликт.

Правительство его страны будет очень обижено.

Он так и сказал, негодяй: моей страны!

- Продался! - взвизгнул муфтий. - Продался, забыл о родине, вероотступник.

Саид Мубошир почувствовал, что все на стороне муфтия, и поспешил заверить:

- Я вместе с вами, друзья. Вместе. Но я хотел предупредить...

- Вероотступник! - бушевал муфтий. - Ты со своим правительством нас продаешь Советам.

Мусульмане нищенствуют. У нас нет жизни, нет хлеба. Да падет проклятие аллаха на ваши головы!

Саид Мубошир засопел, неспешно, тяжело поднялся. Пожалуй, все, кроме муфтия, почувствовали

угрозу в этих неторопливых движениях.

На другой день муфтия вызвали в полицейский участок и строго предупредили: если турецкий

подданный муфтий Садретдин-хан Шараф Ходжа Казы Оглы еще раз осмелится проклинать

правительство, то он будет выслан из столицы или даже из пределов государства.

А через неделю вернулся чудом вырвавшись из засады, Фузаил Максум. Бандит хорошо понимал, что

это была именно засада. На советской стороне его ждали.

Встревоженные лидеры эмигрантства снова собрались в доме Курширмата. Все были уверены, что

донести мог только Саид Мубошир. Но тот пустил слух, что это старый завистник Садретдин-хан хотел

погубить Фузаила Максума. Вздорное обвинение взбудоражило и без того взвинченных, настороженных

людей. Никто не задавался вопросом, зачем понадобилось уважаемому муфтию уничтожить Фузаила. О

недавней же склоке между правительственным чиновником Мубоширом и муфтием многие не знали.

Саида Мубошира боялись, но и Садретдин-хан был представителем «Милли истиклял». За спиной у него

- турки и англичане.

Сборище было малочисленным. Не пришел и Саид Мубошир. Садретдин-хан бушевал и требовал

смерти предателю. Курширмат покачивался, будто не слышал строгих обвинений. Только один голос

поддержал муфтия.

- Смерть! - крикнул Фузаил Максум. Он еще не отошел от испуга и с налитыми кровью глазами искал

предателя. - Только смерть!

Курширмат даже не повернулся в его сторону.

По городу полз и другой слух, будто на чужой стороне Фузаил Максум все-таки поживился: удирая от

погони, он ухитрился выкрасть в горном кишлаке девочку.

Муфтий не придал этому значения, а Курширмат насторожился: неизвестно, кто виноват. Было ли тут

предательство или зарвавшийся Фузаил Максум попросту искал женщин, а о главном деле не думал.

Лишь несколько человек знали, на каком участке должен перейти границу отряд. Перечислили всех.

Среди них Саида Мубошира не оказалось. Посчитали по пальцам. С Махмуд-беком выходило пять

человек.

- Вот оно какое дело, - задумчиво пробормотал Курширмат.

И все притихли.

«Не такой уж он дурак, - отметил про себя Махмуд-бек. - Даже муфтий растерялся».

Уважаемое собрание ничего не решило. Курширмат внес предложение: немного выждать. Все

обрадованно загалдели: конечно, подождать!

Путаясь в полах длинного халата, муфтий семенил рядом с Махмуд-беком и ворчал:

- Кто-нибудь из этих негодяев уже побежал к Саиду доносить. Потопит он нас, потопит. Совсем

поглупели, обезумели люди, как собаки грызутся.

- Пойдемте быстрее, уважаемый отец, скоро ночь, - поторопил Махмуд-бек.

Почти месяц они жили в караван-сарае. Это было длинное, двухэтажное здание. Второй этаж чудом

держался на хилой основе, к тому же вперед выступала покосившаяся терраса. Садретдин-хан выбрал

комнату с небольшой прихожей внизу. Здесь под окнами галдели проводники караванов и всяческий

оборванный сброд, однако опасности провалиться сквозь трухлявый пол не было.

Двор тянулся, словно широкая улица. Обычно его занимали ленивые, медлительные верблюды. Да и

люди частенько устраивались под открытым небом. Не всякий может позволить себе снять комнату, а то

и две, как это сделал купец из Стамбула - Аскарали.

43

Купец понравился муфтию. Аскарали в первый же вечер навестил уважаемого Садретдин-хана, о

котором много слышал еще с детских лет. Муфтий по привычке соврал, будто знает почтенного отца

Аскарали. Купец промолчал.

Садретдин-хан и Махмуд-бек прошмыгнули в ворога. Старик перевел дыхание:

- Тише, тише, сын мой... фу-у... Еще день прошел.

У входа в комнату сидело несколько мусульман из Индии.

Муфтий поинтересовался:

- О чем вы спорите, дорогие дети?

- Здесь готовятся к празднику Независимости; а мы до сих пор гнем спины на англичан.

- Да-а... - коротко посочувствовал муфтий и нырнул в комнатку.

Снимая халат, он ворчал:

- Независимость, независимость... Ходят босиком, а независимости захотелось. Им не нравятся

англичане...

Отдохнуть муфтий не смог. Раздался стук, и с легким поклоном появился шофер Эсандола.