Варварская любовь - Дэни Бехард

Она часами просиживала в одиночестве своей комнаты с закрытыми глазами. Недоступный участок мозга постоянно работал, и когда она засыпала, мысли превращались в образы. Она пыталась видеть себя независимой. Но чего ей не хватало? Философы писали, что есть некое бессознательное, которое только и ждет, чтобы проявиться, что личность существует на самом деле и должна быть возделана. Всегда есть искушение существовать, когда кто-то обращает на тебя внимание, существовать для любви или для борьбы с тиранией, дабы найти смысл жизни с точки зрения жертвы. Все это оказалось простым, когда борьба свелась к противостоянию с законами Ливона, – читать, есть, писать всю ночь и постоянно думать о чем-нибудь вроде стихов, гуляя в горах. Но когда Ливон и Джуд умерли, свобода стала просто отсутствием, и всё, даже сама свобода, потеряло смысл. Барт по-прежнему не звонил.

Прошли июль и август, милосердно умеренные, почти не похожие на лето, с переменными дождями. К сентябрю вечерами стало холодать. Автоответчик записал несколько звонков от профессоров, интересующихся, что с ней случилось, напоминавших о семинарах, спрашивавших, собирается ли она закончить учебу. Она никогда не дослушивала до конца. Живот рос, но она несла эту тяжесть легко. К доктору она не пошла. Ей казалось, что нет причины для беспокойства. Пару раз она чувствовала внутри себя какое-то движение, но почему-то не поверила, что ребенок шевелится. В доме царила привычная тишина, поля не вмещались в окна, веранды заслоняли полотнища гор.

Несколько раз позвонил адвокат Ливона. Он объяснил ей все законы, касающиеся пропавших без вести, но сообщил, что теперь рассматривается вопрос о смерти. Иза встретила его на кухне. Был солнечный день в конце октября. Он подвел баланс денег и имущества.

Ух, сказала она без особого восторга.

Но есть одна оговорка. Адвокат был человек среднего возраста, со складками у рта, в очках в черной оправе – Кларк Кент, но бесчувственный. Если я не ошибаюсь, ваш муж сильно вас любил. Он развернул завещание. Начиналось оно, как она и ожидала… если ты читаешь это сейчас… но дальнейшее испугало. Вот мое видение твоей жизни после моей смерти. Наряжайся, как леди с Юга. Я всегда восхищался ими, хотя их больше нет. Сиди на крыльце и читай. Запишись в общества, где обсуждают книги. Культивируй исключительность – не эксцентричность, а сознательно установленную дистанцию, чтобы все видели глубину нашей любви. Однако, моя милая Изабель, я не могу навязать все это, могу лишь выставить несколько требований. Тебе гарантировано содержание, но если ты снова выйдешь замуж, ты перестанешь его получать. Ты потеряешь все. Надеюсь только, что эта мера не слишком затруднит тебя и ты будешь лелеять память обо мне по собственной воле. Твой Ливон Дж.

Она положила завещание на колени. Ясное дело, оно было написано давно.

А если я снова выйду замуж?

Его наследство, сказал юрист, пойдет на создание муниципальных парков имени Ливона Дж. Уиллиса.

Парков?

Да, он намеревался создать по парку, с бронзовым бюстом в каждом из ближайших городов в пределах свого состояния. Если вы решите выйти замуж в семьдесят, то хватит только на один. Он улыбнулся.

Когда она не ответила на улыбку, он объяснил ей, сколько она будет получать, и удалился. Солнце за окном садилось в небеса цвета ледяной полыньи.

Неожиданно она очнулась, полная гнева – на будущее, предначертанное Ливоном: она сама в корсете, кружевные финтифлюшки на груди. Будто только на такую жизнь она имела право.

Она вышла во двор босиком. Бесконечные дожди обнажили гвозди и осколки стеклянного мусора в земле. Ветер дул и убаюкивал, мрачные тучи ходили туда-сюда перед молодым месяцем. Бутоны сорняков колыхались вдоль забора. Она медленно пошла к конюшне.

В проходе между стойлами она прислушалась к тихому шелесту соломы под копытами лошадей; все три лошади заинтересовались ею, кивая и прядая ушами. Они всегда были частью ее жизни, всегда готовые услужить, так что ей не надо было учиться ездить верхом. Она просто залезала в седло и пребывала в гармонии с животным. Была ли она предана кому-нибудь еще? Годы привязанности, но не любви.

На скамье лежала винтовка, подаренная Барбарой Джуду. Он пользовался ею, когда донимали бродячие коты, сурки или кролики. Она нашла коробку с патронами и в свете, доходившем из дома через окно, зарядила винтовку.

Жеребец, стоявший рядом, смотрел на нее. Серебристый арабский скакун, которого купил Ливон и обычно выпускал пастись вдоль дороги. Она коснулась его шеи. Он отпрянул. Она приложила приклад к плечу, а он опустил морду так, что ухо пришлось прямо под дуло. Она пыталась вспомнить, как отдает ружье, как в те времена, когда Джуд водил ее в поле и она стреляла в деревья. Летучая мышь стремительно влетела в дверь стойла и взмыла к стропилам. Лошадь не испугалась и все еще смотрела на нее. Она нащупала курок, думая о том, что мгновение будет неуловимо, вспоминая свой давний сбивчивый выстрел, серое небо над океаном листьев. Она подумала, что пуле необходима твердая рука. Жеребец еще ближе придвинулся к стволу.

Она опустила ружье, потом вынула пулю. Иза положила руку на теплую конскую шею и смахнула пыль ладонью. Потом медленно вернулась в кладовку. Она хотела Барта, хотела прижимать голову к его груди, пока семя разрушения, какой бы природы оно ни было – боль или одиночество, – не найдет выхода.

Иза стащила с полки попону и разложила диван. В звуках, и запахах, и воспоминаниях все было здесь – и часы, проведенные с Бартом, и дни юности, когда она наблюдала, как работает Джуд. Она просто дышала, лежа неподвижно, пока не убедила разум задремать. Однажды Джуд зашел в дом с винтовкой. Она смотрела «Я мечтаю о Джинни»[28] и хотела показать ему, что похожа на героиню. Она завязала рубашку узлом на животе. Джуд сидел за столом, а она вставила красную пластиковую бусину в пупок и закружилась, так что юбка взлетела. Ее искренняя улыбка и откровенность оказались неожиданными для обоих, она чувствовала, что глаза ее сверкают. Он встал, резко откинув стул, а она отпрыгнула, закрылась руками. Он выбежал, пронесся по траве, перепрыгнул забор и зашагал по полю туда, где оно вечерами исчезало в лесу. Он три раза выстрелил в небо. А потом махнул ружьем, описав огромные дуги, далекие и необычно тихие, неподвижные, как его рваный силуэт, исчезающий во мраке.

Настали последние – порывистые и тоскливые – осенние дни, отрясающие деревья. Однажды холодным днем ее проведал полицейский. Он спросил ее, как скоро это произойдет, хотя она не думала, что это так очевидно. По крайней мере, род вашего мужа не прервется. Нет ничего хуже, чем покинуть этот мир, не оставив потомство с твоим именем.

Иза представила, как местные будут говорить: ребенок Мексиканца. Ага, и этот тоже – Мексиканец.

Она поняла, каково будет остаться здесь. Ливон наведывался к ручью годами, но пропал в ту неделю, когда появился Барт, и она с этим смирилась. В мире слишком много исчезновений и вообще неизвестного. У ее ребенка должен быть отец.

Иза пошла на кухню. Она поглотила больше, чем съедала за неделю. Потом на кусках картона и бумажках написала цены на продающиеся вещи, все очень дешево. Поехала на почту и в сельскую лавку и повесила объявления, где могла.

На следующий день толпы заполнили ферму. Она продала все – «Ягуар», лошадей, антиквариат и электронику. Она позволила местным очистить дом от мебели и кухонных мраморных столов, сосновых шкафов и дубового паркета. Всю неделю она наблюдала, как исчезают заборы, конюшня – весь дом был отдан за восемьсот долларов, разобран и увезен. Она наняла сыщика, чтобы узнать, кто была ее мать, и дала ему копии карточек Джуда. Она была довольна вырученной непомерной суммой, будто, в конце концов, только ради этого и вышла замуж. Она уведомила следователя, что покинет город, но с ним свяжется. Барт так и не позвонил. Она оставила себе немного одежды, книги и пепел Джуда, а также древний «Полароид». Она воображала путешествие в Квебек с Бартом, как она развеет прах и начнет новую жизнь – не сначала, но наконец-то.

Вечером перед отъездом она наполнила мусорные мешки всем, что осталось после Ливона, – его костюмами, подборками журналов про НЛО и круги в пшеничных полях. Стекла в окнах сверкали электрическими разрядами дальней бури. Закончив, она оделась и вытерла лицо грязной рубашкой. Живот был уже огромный, и она почувствовала, как он затвердел, когда натягивала свитер. Она вышла, таща за собой мешки через выгон к каменной стене. В переполненных лужах валялись ржавые гвозди – с той самой мельницы, решила она. Она охапками швыряла книги и бумаги, пока ручей не превратился во взбаламученный поток грязи, смешанной с обрывками и обносками. Она стояла в холодной безмолвной тишине, не зная, чего ожидать или бояться. Ей не нужны были доказательства существования – ни Бога, ни богов, ни дьявола.