Остановите печать! - Майкл Иннес

– Тогда я буду вести счет.

Голос принадлежал Патришии Эплби.

Они попытались сыграть в какую-то современную разновидность бильярда с огромным количеством шаров, но это быстро наскучило, и было решено вернуться к традиционным правилам. На какое-то время все взгляды гипнотически притягивало зеленое сукно стола. Из чуть затемненного угла Патришия время от времени объявляла счет. Тимми, когда не участвовал в игре, неизменно переходил на одну из сторон стола, и в какой-то момент Патришия обнаружила его секретный склад сладостей, а он только взбесился от взрыва последовавшего за этим веселья. Две игры – бильярд и та, вторая, что велась исподволь по инициативе Белинды, продолжались параллельно. «Типичный конец зимнего выходного дня в состоятельном английском доме, – подумал Уинтер. – Дети взрослеют, папаша сидит в библиотеке за просмотром счетов, где-то уже раздается звон чашек, которые готовят к традиционному чаепитию, а на кухне вовсю работают над обильным и вкусным ужином». Но только здесь обычный порядок нарушала сегодня толпа гостей, хаотично перемещавшихся по особняку.

– Он, конечно, вполне мог бы отправить Паука в отставку, – неожиданно сказала Белинда, обладавшая склонностью долго думать, а озвучивать лишь самый конец своих размышлений. – Мог, если бы захотел. Мистер Уинтер, боюсь, вы по самые уши увязли в болоте чужих семейных комплексов. Нас ваше присутствие только радует. Но вам-то, наверное, не по себе?

– Нисколько, – ответил Уинтер, но откровенно неискренне. Он уже давно обнаружил, что совершенно не годится на роль друга семьи. Причем любой семьи.

– Тимми, конечно же, рассказал вам эту идиотскую и странную историю о миссис Бердвайр. Ему это кажется занимательным.

– Это кажется занимательным Уинтеру тоже, – огрызнулся Тимми.

– Мне действительно, – извиняющимся тоном сказал Уинтер, – некоторые аспекты этого дела представляются забавными. Хотя в целом все крайне неприятно, я понимаю.

– Эта женщина ведет себя совершенно возмутительно. – Белинда выглядела как никогда суровой. – А все случившееся – и страшно, и унизительно для нас всех. Дурацкие шутки с викарием и с этой милой женщиной из школы не доставили и половины подобных неприятностей. Они оба – более или менее разумные люди, и через какое-то время мы сумели заставить их взглянуть на события с нашей общей точки зрения. Но эта Бердвайр! А теперь еще Андре взбрело в голову соорудить из всего нечто вроде шарады для театральных зрителей. Потому что он, как и публика, во всем видит только веселый розыгрыш, увлекаясь им и не замечая, насколько на самом деле все серьезно и даже грустно.

При этом Белинда промахнулась кием по шару и чуть не порвала под ним сукно.

– Если бы существовали серьезные и грустные шутки, – сказал Уинтер, – мне они наверняка пришлись бы по вкусу. Именно они увлекли бы меня более всего. Как, например, меня интригует эта музыка. В ней звучит угроза. Она источает опасность. Между тем в деле миссис Бердвайр никто не пострадал. Я правильно все понял?

– Папа диктует свои романы, – неожиданно сменила тему Белинда. – Он диктует, потом текст перепечатывают. Он от руки правит и вносит пометки, после чего следует новая перепечатка, которую он уже только вычитывает. На этом процесс обычно завершается. Лишь в редких случаях требуется еще одна переработка. Материалы хранятся в огромном буфете, который не запирается на замок и стоит в комнате секретаря. Одна длинная полка отведена под каждый из романов, находящихся в работе. Есть и место для рассказов. И, конечно, самая пыльная предназначена для заметок об Александре Поупе. И все это, уверяю вас, преспокойно пребывает в буфете, никем не тревожимое. То есть так было до недавнего времени. А потом рукописи вдруг стали сами собой оживать во мраке ночи.

«Видимо, ни один из членов этой семьи, – подумал Уинтер, – не в силах избежать соблазна прибегнуть к драматической фигуре речи». Дети, как и отец, мыслили метафорически, сами не сознавая этого.

– Оживать? – переспросил он тихо.

– Ну, допустим, это преувеличение. Просто кто-то начал изымать листы из чистовых экземпляров, подменяя их слегка измененными собственными версиями.

– Его или ее версиями, – уточнил Тимми. – Этот вопрос пока остается открытым.

– Если мы хотим быть безукоризненно точными, – подала вдруг голос Патришия, – то следует отметить, что Белинда уже отклонилась от фактов как таковых и, в моем представлении, излагает сейчас их рациональную интерпретацию. И действительно, – добавила она после некоторого колебания, – рациональное объяснение может быть только одно. Но на самом-то деле все, что мы имеем, это впечатление, сложившееся у мистера Элиота и его секретаря: взятое ими из буфета не до конца соответствует туда положенному. Однако если вы считаете, что у происходящего есть непременно единственное и обязательно рациональное объяснение, то, к примеру, миссис Моул может с вами не согласиться. Поговорите с ней.

– Должен признаться, что именно это я уже сделал, – сказал Уинтер, отведя взгляд в сторону. Мисс Эплби всерьез его заинтересовала.

– Вот только боюсь, – продолжила Белинда, уже не пытаясь говорить с напускным спокойствием, – я всегда последовательна именно в своей рациональности. Как и папа, если вдуматься.

– Ему и положено быть таким, – вставил Хольм, – если он поклонник Поупа. Мне тоже нравятся его стихи. Но им порой не хватает некой мистической недосказанности.

– Не перебивайте и дайте мне закончить мысль! – взвилась Белинда. – Итак, кто-то затеял манипуляции с машинописными страницами в буфете. Причем поначалу с величайшей осторожностью. А это многое говорит о целях таких манипуляций, если основательно все взвесить. Некто поставил перед собой задачу не просто мило подшутить или создать потешную суматоху, а серьезно подорвать ход нормальной работы. Если бы наш таинственный незнакомец сразу внес значительные изменения в написанное отцом, это немедленно было бы выявлено и оказалось бы лишь не слишком умным розыгрышем. Но все делалось так, что на протяжении некоторого времени папа ничего не замечал. Ведь если вы внимательно приглядитесь к нам со стороны, – Белинда вновь обратилась к Уинтеру, – то мы должны вам показаться сборищем совершенно беспомощных людей. Происходят странные вещи. Как эти шумы, которые мы недавно слышали. Они нас волнуют, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы выяснить суть происходящего. Проверить, например, где находится источник звуков. Не знаю, бросилось ли вам это в глаза, но даже отец не может выработать в себе четкого отношения ко всему. Он уходит от проблем, устраняется от их решения.

– Ну, не во всем он ведет себя подобным образом, – сказала Патришия.

– Вероятно, ты права. Но он даже не может до конца занять определенную позицию в отношении собственного творчества. А это было бы сейчас очень важно. Создается впечатление, что оно причиняет отцу неудобства, порой словно смущает. Но при этом нельзя сказать, что ему стыдно за своего Паука. Наоборот, нередко можно заметить, насколько он горд тем, что создал подобный образ. Хотя странно, что он вышел именно из-под его пера. Всмотритесь в папу, разберитесь в его вкусах, пристрастиях – и поймете, насколько для него это необычное и уникальное достижение.

– Но при этом возникнет неизбежный вопрос, – раздался чей-то голос, – откуда вообще взялась идея Паука?

– Из каких-то потаенных мест, где он прятался, пока не выполз наружу, – пробормотал Хольм, явно все еще не расставшийся с мыслями об английских поэтах. – «Из глубины времен, из толщ веков».

– Суть дела в том, как именно он творит, – не унималась Белинда. – Его сочинения находятся в полном отрыве от реального мира, и, когда пишет, мне кажется, он сам не принадлежит больше этому миру. Он все делает словно во сне. Но стоит дойти до просмотра написанного, и он возвращается в нормальное состояние. Наступает период критического и трезвого контроля над своим словом. И именно таким положением вещей пользуется таинственный злоумышленник. Отец читает перепечатанную начисто копию и с удивлением замечает неожиданные отклонения в тексте то здесь, то там. Не отложившиеся в памяти отклонения – так он думает поначалу, нечто, написанное под влиянием творческого самозабвения. И лишь постепенно, сталкиваясь с этим явлением все чаще, он начинает понимать: происходит что-то странное. Какое-то время он предпочитает помалкивать об этом. Как раз потому, что долго ни с кем не делился, он и воспринял вторжение в свой мир так остро. Да, и еще непостижимым образом из-за этого доктора Герберта Чоуна. А сегодня я снова увидела Чоуна в нашем доме. Если Тимми может притащить в Раст-Холл кого-то, совершенно сейчас здесь не нужного, то непременно притащит.

Тимми нервно захихикал. Уинтер, которому в ее словах померещилась и насмешка над собой, невольно отступил в полумрак комнаты, где освещенным оставался преимущественно игровой стол, и споткнулся о неведомое препятствие. Изучив его, он обнаружил, что это пара неестественно длинных мужских ног, вытянутых сидевшим на диване человеком. На мгновение все пришли в замешательство, но потом кто-то догадался включить дополнительный источник света.