Навои - Айбек

— Государь всегда должен быть осведомлен о том, что делается в столице и во всех областях страны, он должен тщательно следить за деятельностью своих чиновников, — говорил Навои.

Хусейн Байкара внимательно слушал поэта. Затем, слегка сдвинув на затылок большую шапку с каракулевым верхом, он с улыбкой объявил, что пригласил поэта с определенной целью: он предлагает Алишеру должность эмира в диване.

Это предложение взволновало Навои. — Вы опять поднимаете этот сложный вопрос, — сказал он. — А между тем, вам известно, что у вашего покорного слуги есть на этот счет возражения.

Хусейн Байкара нахмурился..

— Мы обдумали эти возражения, но сочли ваши доводы неубедительными. Наше сердце не успокоится, пока мы не возвысим на должность эмира человека которому нет равных в нашей стране. По воле аллаха, наше решение принесет хорошие плоды.

В Благодарю за высокую милость, но, если возможно, прошу освободить меня от какой бы то ни быль официальной должности; —решительно сказал Навои. — Быть эмиром И ставить печать в диване — почетное дело, но мое сердце более склонно к свободе. Я желал бы служить государству и народу с чистым сердцем. Быть может, мои возражения покажутся лишенными смысла, но, если вдуматься, — я уверен, они станут понятны. Ведь, если я приму должность эмира, многие знатные лица будут уязвлены. Душа человека не свободна от слабостей. Поднимутся лишние разговоры. Место дружбы займет лицемерие.

Хусейн Байкара махнул рукой, показывая, что вопрос решен.

— Если мы чего-либо пожелали, то возражений не переносим, — сказал он улыбаясь. — Мы отдали приказ, чтобы ни один эмир не садился в собраниях выше вас. Что же касается печати, то эмир Музаффар Барлас—и только он один — будет, если вы разрешите, ставить свою печать выше. Теперь дело за звездами. Как только звездочеты назначат счастливый час, вы приложите печать.

Навои попытался привести новые возражения, новые доказательства, но Хусейн Байкара не хотел ничего слышать. В конце концов Навои пришлось поблагодарить государя за непрошеную милость.

Хусейн Байкара пригласил его на вечернюю пирушку. Поэт спустился на нижний этаж Дома увеселений. Там, в одной из комнат, собрались друзья Навои: Пехлеван Мухаммед-Сайид, везир Ходжа Ата, Ходжа Абдулла Мерварид и другие. Все они поднялись и радушно приветствовали Навои.

Навои занял место среди своих друзей. Завязалась оживленная беседа. Мухаммед Сайид — искусный борец, музыкант и поэт — большой друг Навои, медленно цедя слова сквозь толстые губы, рассказал много интересного об искусстве борьбы. Он на время взял из медресе своего девятнадцатилетнего племянника, чтобы подготовить его к встрече со знаменитыми чужеземными борцами, которых ожидали в Герате, и рассказывал о том, как он его тренирует. Потом разговор перешел на поэзию, музыку, дервишскую философию и другие отвлеченные темы. Вошел Ходжа Афзаль и поздравил Навои с милостью султана. Друзья встретили весть о новом назначении Навои с большой радостью. Навои был удивлен тем, что так быстро распространился слух о его назначении. Пехлеван, улыбаясь своим широким бородатым лицом, взволнованно сказал:

Это — золотая страница в истории древнего Хорасана.

— Сегодня родилось счастье народа, — добавил Ходжа Афзаль.

Вошли Маджд-ад-дин, Низам-аль-Мульк, Эмир Могол и несколько беков. По их растерянным лицам было видно, что они осведомлены о случившемся. Парваначи Маджд-ад-дин старался держать себя как можно надменнее. Эмир Могол то и дело поглядывал на Маджд-ад-дина, многозначительно подмигивая своими пьяными глазками. Барласские беки хранили угрюмое молчание. Лишь хитрый Низам-аль-Мульк, как всегда разряженный и чванный, словно павлин, подошел к поэту и шепотом поздравил его с высокой должностью. Навои насмешливо улыбнулся и громко сказал:

— По моему мнению, не существует ни высоких, ни низких должностей. Для блага народа я бы с гордостью взял на себя обязанности простого нукера.

Низам-аль-Мульк отвел глаза. Он погладил унизанной сверкающими перстнями рукой свою красивую бороду и медленно покачал головой.

— Конечно, так оно и должно быть, — сказал он. Вскоре явились дворцовые слуги и пригласили на вир. Все шумно поднялись.

Через день в доме Навои состоялось большое торжество.

В просторном белом доме собралось много гостей. Хозяин дома приветливо встречает входящих. Вот он неслышно заходит на кухню, чтобы посмотреть, как работают повара; одному дает указание, другому напоминает о чем-нибудь и снова выходит. То заглянет в кладовые, чтобы справиться, готова ли халва и другие лакомства. Велит стряпать получше и побольше. Когда в его доме собирается народ, Навои всегда так хлопочет, стараясь как можно лучше принять гостей.

В большой, роскошно убранной комнате собрались беки, высшие чиновники, знаменитые поэты и ученые Герата, Ирака и, Азербайджана. Общий разговор еще не ладится, каждый беседует со своим соседом. В переднем углу несколько беков толкуют о войне и охоте. Султанмурад тихо разговаривает по-арабски с иракским ученым. Огромный Мухаммед Сайид Пехлеван дружески беседует с суетливым маленьким старичком-астрологом Верховный звездочет государя быстро и без труда угадывает по звездам, пользуясь их тайными даровыми советами, все, что угодно: счастье или несчастье, зло или благо, удачу или неудачу. Если Улугбек, по выражению Навои, низвел своими работами небо на землю, то есть сделал законы движения звезд понятными для людей, то этот старик отодвинул небесную даль еще дальше и окутал ее плотной, завесой тайн. Когда бедняку надлежит снимать, когда надевать штаны, в какой день и час государю садиться на золотой престол, когда писать любовное письмо милой, когда готовить яд; для врага, — на все это астролог дает по звездам советы. Во дворце исстари принято приурочивать важные дела и торжественные события ко времени, выбранному звездочетом. И сегодня он тоже выбрал для Навои час, когда поставить эмирскую Печать.

— Согласно нашей науке, господь назначил на каждый день. Одну звезду царём, другую — везиром, — говорит астролог; подкрепляя свои слова движениями руки. — Сегодня повелитель всего сущего — солнце, везир — луна. Всмотритесь внимательно в суть вещей — все знаменитые события происходили в такие дни. Вступление господина Алишера на — высокую должность пришлось на очень счастливый День. Для приложения печати мы назначили час Венеры. Это час всякого благого дела. Венера сегодня в апогее, И есть на седьмом кебе. Ее образ вполне соответствует основной цеди и естеству Алишера. Ибо Венеру изображают в виде пляшущей красавицы с чангом[65] и кеманчой[66] в руках, она знаменует красоту, искусство, радость и успех.

Мухаммед Сайид попросил старика продолжать, не в это время из дворца пришли личные слуги султана. Они принесли Навои эмирское платье, шитое золотом. Навои, развязав узел, со смущенной улыбкой облачился в роскошные одежды. Друзья радостно принялись его поздравлять. Только барласские беки, Маджд-ад-дин и некоторые чиновники, следовавшие за ними, как тень, ограничились официальными приветствиями, тщетно стараясь скрыть светившуюся в их глазах зависть. Один из прибывших взял в руку свиток, поднял его над головой и с почтительным поклоном передал Навои. Это был указ, начинавшийся формулой: «Абуль-Гази султан Хусейн Байкара — наше слово». Новый эмир должен был в первый раз приложить свою печать к официальной бумаге на этом торжественном собрании.

Все молчат. Все взволнованны. Все глаза — и как много различных мыслей и чувств выражают они! — устремлены на Навои. Поэт сидит, слегка склонив голову; он кажется взволнованным и смущенным. Многозначительные взоры беков и чиновников на мгновение встретились и тотчас же разошлись, словно испугавшись друг друга. Даже Музаффар Барлас — баловень султана, сильный своими прошлыми заслугами и нередко отказывавший султану в повиновении, — и тот побледнел: «Неужели этот поэт поставит свою печать выше всех эмиров?»

Когда Навои приложил печать к указу, вздох облегчения пронесся по залу. Новый эмир приложил печать в таком месте, что никто не мог поставить свою печать ниже.

Поэт Атаулла и знаменитый ученый Бурхан-ад-дин прочитали тарихи,[67] написанные ими по случаю этого важного события. Затем несколько поэтов взволнованно продекламировали касыды, посвященные Навои. В этот славный день друзья, близкие, представители простого народа один за другим приходили поздравить поэта. Приняв участие в большом радостном пире, собравшиеся разошлись.

Глава десятая

После пятничной молитвы в медресе Гаухар-Шад-бегим царило полнейшее безмолвие. Большинство обитателей медресе вышло в город — погулять или навестить друзей. Султанмурад сидел один в своей комнате. Теперь он встречался со знаменитыми хорасанскими учеными, принимал участие в научных диспутах. Его Способности и широкие познания в разных областях науки день ото дня приносили ему все большую известность. Он часто виделся с Навои. Хотя многие молодые «искатели науки» обращались к молодому ученому с просьбой давать им уроки, Султанмурад еще неначинал читать лекций в медресе. Юноше очень хотелось получить должность мударриса, но в Герате было так много ученых, которые открыто враждовали между собой из-за права занять эту должность, что Султанмураду нелегко было осуществить свое желание. У него не хватало смелости состязаться со славными старцами, большей частью его учителями, преподававшими по тридцать, по сорок лет. Навои, который покровительствовал всем бедным гератским студентам, оказывал Султанмураду особое внимание и помощь, так что молодой ученый был совершенно избавлен от нужды. В безмолвном медресе, в своей маленькой комнате, юноша жестоко страдал. Он видел Дильдор всего один раз, вечером, несколько мгновений, но любовь к молодой пленнице, словно жестокий недуг, пылала в его сердце, усиливаясь с каждым днем. Султанмурад знал, что эта девушка для него недосягаема, но сердце его не слушало доводов разума. Чтобы забыться, он целыми сутками читал книги в своей худжре. Но, проглотив десятки томов, он снова отдавался бесконечным мучительным думам о своей любви.