Ох, Мороз, Мороз... (СИ) - Волкова Дарья

Так и сказал Инге врач, который лечил ее мать. Хотя как сказать — лечил…

— Знаете, есть такая циничная фраза — если пациент хочет жить, то медицина тут бессильна. Обратное тоже верно. Если человек не хочет жить — мы бессильны.

В диагноз, который поставили патологоанатомы, Инге даже не стала вслушиваться. А лечащий врач к выданным бумагам лишь присовокупил словами свое частное мнение, что, скорее всего, пожар, а точнее, отравление токсичными продуктами горения не прошло бесследно.

Как будто ей от этого легче…

А потом прилетел последний «сюрприз». Оказывается, мама не во всем созналась Инге. Да, дарственную на квартиру она не подписала, Инга вовремя вмешалась. Но квартира все же числилась в залоге по банковскому кредиту. И кредит этот перестали выплачивать. Банк потребовал залог. А Инга все-таки оказалась перед реальной возможностью остаться без дома.

Ингу тогда очень сильно выручил Горовацкий. Не утешал, нет. Но взрослый, умудренный жизненным опытом человек просто взял на себя большую часть житейских бытовых вопросов, связанных с организацией похорон. Возил на своей машине по необходимым организациям, решал вопросы с бумагами. Просто был рядом. А потом — потом он же помог ей с квартирным вопросом. Нет, вернуть квартиру просто так не получилось — это невозможно, так единодушно сказали несколько юристов, к которым Борис Юрьевич возил Ингу на консультацию. Она тогда уже ничего не соображала от горя — потери родителей, возможной потери дома. Горовацкий тащил ее. Ездил с ней по юристам, в банк. В итоге Инге в том же банке выдали ипотеку — на ее же собственную квартиру. Там была какая-то сложная схема, в которую она не вникала, все вопросы за нее решал Борис Юрьевич. И Инга смогла сохранить за собой родительскую квартиру. Тогда это ей казалось чрезвычайно важным, жизненно необходимым. И Борис Юрьевич помог ей. Чуда не сотворил, но реально — помог.

Зачем руководитель компании возится с молодым джуном, Инга не знала. Так для себя потом и не смогла ответить на этот вопрос. Может быть, видел в ней перспективу. Может быть, просто не смог пройти мимо чужого горя, случайным свидетелем которого оказался. Говорят, мир не без добрых людей.

Может и так, Инга не знала. Но за ту поддержку в самые страшные и темные дни Инга была очень благодарна шефу. И стала его самым надежным и безотказным сотрудником. Никогда не спорила, не задавала лишних вопросов, вкалывала, вкалывала, вкалывала. Из бесполезного джуна превратилась в авторитетного сеньора и вполне могла бы претендовать на позиции тимлида, но…

Инга так долго откладывала перемены в своей жизни, словно закапсулировавшись в том безопасном состоянии, которое она себе умудрилась создать после ухода матери, что…

…что в итоге оказалась в полной жопе.

Нет, конечно, прямой связи нет между Морозом и ее страусиной политикой. Но наверно, она все же есть, эта связь.

Инга облокотилась о перила и смотрела на тусклую полосу Яузы. Слез уже не было. Кончились все. Да и толку плакать? Да, над тобой посмеялись. Да, тебя унизили. Да, там где ты видела чувства, была лишь жестокая издевка сильного мира сего. Да, человек, в которого ты практически влюбилась, оказался подлецом, подонком, мерзавцем.

Дальше что? Для варианта «лечь и умереть» ты слишком взрослая, Инга Дубинина. Так что давай нарулим какой-нибудь вариант «для взрослых».

А вариант находился только один. С Горовацким Инга расплатилась сполна. Значит, и в самом деле пришло время уходить. С Морозом пусть что хотят то и делают. Ярик будет счастлив заменить ее. А работу она найдет с полпинка. Может быть даже, взять паузу. Хотя бы небольшую. Съездить куда-нибудь. На море. Желательное холодное. В Копенгаген, например. Или Таллин. Или на море Лаптевых — если туда, конечно, можно попасть простым смертным.

Инга сама себе невесело усмехнулась. Ехать куда-то совершенно не хотелось. Все же вариант «лечь и умереть» — самый соблазнительный. Но реально пока только лечь. Но это ее намерение отложил на время звонок в дверь. Инга поморщилась. Это Лера. Неугомонная, просила терку — свою сломала от усердия, а ужин срочно надо готовить. Наверное, принесла обратно.

За дверью не было ни Леры, ни терки. Инга приросла к полу. Его Морозейшество явился добить ее.

Глава 8. Такой мороз, что звезды пляшут

Такой мороз, что звезды пляшут.

Она хотела захлопнуть у него перед носом дверь — Павел это сразу понял. И не дал ей такой возможности. С этой девушкой вообще надо держать ухо востро и не щелкать клювом. Поэтому Павел быстро шагнул за порог. И закрыл за собой дверь.

— Здравствуй, Инга.

— Спасибо за оказанную честь визита, Павел Валерьевич. Прошу простить, в горнице не прибрано, не ждали, не чаяли.

Опомниться ему, конечно же, не дали, времени на раздумья — тоже. Впрочем, у него было время подумать. Но не думалось. Совсем.

Паша на секунду зажмурился. Лучше уж по морде, чем это нелепое детское ерничанье.

— Послушай, Инга…

— С превеликим усердием внимаю!

Нет, совершенно невозможно вести диалог, когда она разговаривает с ним этим идиотским тоном. И Паша замолчал. Молчала и Инга. А потом заговорила. Совсем другим голосом, без ребяческого глумления.

— Скажите, Павел Валерьевич, вы хоть удовольствие получали? Не зря же это все было? Вам было приятно вот это все — унижать, издеваться, смеяться за спиной, обманывая? Приятно было? Зачем-то же это было вам нужно. Вряд ли выгода. Значит, удовольствие. Было вам приятно со мной, Павел Валерьевич?

Черт. Че-е-ерт… Верните то идиотское ерничанье.

— Послушай, Инга. Все было совсем не так, как ты думаешь. Я не имел дурных намерений. Я написал тебе… случайно.

— Это как? — картинно изумилась она. — Может быть, это ваша великолепная задница мне написала? Ну, знаете, как это бывает — положил телефон в задний карман джинсов, а он там шалить начал, если ты куда-то жопой прислонился. А ваша-то роскошная задница могла и в соцсетях сама зарегистрироваться, и девиц клеить. Не попа, а спам-бот!

— Инга! — поморщился Паша. Беседа принимала все более абсурдный оборот. — Да какой к черту спам-бот! Я… я пьян тогда был.

— Чудесно! — он тут же остро невзлюбил эту ее широкую и насквозь фальшивую улыбку. — Я всегда знала, что знакомиться со мной можно только по пьяни.

— Я не то имел в виду! — Паша понял, что начинает орать. Чудесно. Оказывается, он для этого пришел. Чтобы проораться.

— А что вы имели в виду? — Инга продолжила кривляться. — Ладно, черт с ним, с первым разом. Потом-то вы были трезвый. На совещании, например. Чудесно же провели время, а, Павел Валерьевич. Вам понравился Никлаус Вирт, проект «Оберон»?

Паша молчал. У него не было ответов. Он даже самому себе не мог ответить — зачем он сюда пришел.

— Что же вы молчите, Павел Валерьевич? — продолжила Инга вдруг другим, совершенно тихим и горьким как желчь тоном. — Было приятно, а? Или хоть смешно? Вот на совещания тогда, а? Смешно же было. Верховный канцлер Вирт, очуметь как смешно! — тут она задохнулось своими словами и зажала рот рукой. На бледных щеках начал разгораться румянец. Инга смотрела на него поверх ладони. А потом отняла от лица руки. — Уходите. Зачем вы пришли? Уходите. Проваливайте к черту!

И снова уткнулась в ладони. Все бездну сотворенного им безобразия Паша понял в эту минуту. Когда она стояла, закрыв лицо руками, и повторяла в них глухо: «Уходите. Пожалуйста, уходите, прошу вас».

Каток ты, Паша. Подлый и асфальтоукладочный. И девочку ты раскатал в плоскость. Попробуй, верни ее теперь обратно в трехмерный мир.

Он уже видел ее спину. А своей он ей не покажет. Паша сделал шаг вперед. И обнял Ингу.

Прижал ее голову к своему плечу, обхватил двумя руками. Так, как надо было делать тогда, у памятника покорителям космоса. Если б он так сделал тогда, возможно, не было бы сейчас столько боли в темных глазах и столько горькой желчи в голосе.