Никогда в жизни - Елена Колчак

— Кредиты?

— Само собой. Поговори со Стрельцовской бухгалтершей, может, и скажет. Вероятнее всего через того же Голубя. И очень может быть, что с участием мадам Голубь, они, кажись, старые приятели.

— Приятели? Или все-таки кажется?

— Ну, только на уровне слухов. Он как раз женился, после этого, — Санечка покачал головой, — ни в чем порочащем не замечен. Остепенился, должно быть.

— А как все это хронологически?

— Плюс-минус квадратный километр? Только порядок? Преподавал, довольно близко сошелся с Голубями, нет, пардон, сначала с мадам, она тогда еще не была замужем за Голубем… Женился, где-то в это же время мадам стала мадам Голубь, Стрельцов создал фирму, преуспел.

— А чья свадьба была раньше?

— Точно не помню, но по-моему, первым женился Стрельцов…

— Ну, Сашунечка, у тебя не голова, а справочник «Кто есть кто»!

— Ото ж! — он расплылся в довольной ухмылке. — А про Стрельцова мы что-то писали, — он оценивающе посмотрел на меня, — полистай подшивки, с народом побеседуй…

Вот ведь медуза ядовитая! Сама я, конечно, не в состоянии сообразить поискать в подшивке.

— Спасибо тебе громадное!

— Ладно уж… — он махнул на меня пухлой рученькой. — Разузнаешь что — расскажешь.

7

Головы людей подобны желудкам: одни переваривают проглоченное, другие от него болеют.

В ожидании машины с «Прибрежного» я допивала уже третью чашку кофе, пытаясь собраться с мыслями и понять — с чего бы эта история меня так зацепила. Ну, перепил мужик, ну, погулял неаккуратно… Картинка расплывалась, никак не желая быть «в фокусе». Мешали два момента. То есть, даже три, хотя третий — вообще не «момент», а сущая ерунда.

Во-первых. Наш российский мужик выпивкой обыкновенно заливает всякие неприятности. Что такого неприятного мог Виктору Петровичу Голубю наговорить Вадим Стрельцов? Наоборот — легко представить. Давай, мол, мужик, расплачивайся, ни о каких отсрочках разговора не будет. Разве что Голубю срочно нужны были деньги, а тот ему — сейчас нету, хоть убей. Но тут, наверное, не напиваться, а что-то делать надо?

Или Голубь вообще не со Стрельцовым столько беседовал? Может, его визит уложился минут в десять, да-да, нет-нет. А после этого уже мог зайти кто угодно. Но от Стрельцова или еще от кого-то — неважно — Виктор Петрович должен был услышать что-то очень серьезное. В конце концов, вместо того, чтобы отмечать с любимой женщиной годовщину встречи, нежный муж надирается в одиночку и идет гулять к обрыву.

В одиночку! Значит, какую-то гадость рассказали про эту самую женщину? Но кто? Стрельцов? Еще один гость?

А по времени? Я проходила мимо их окон самое раннее в половине девятого. Виктор, насколько я успела заметить, был еще вполне трезвый. Даже если Стрельцов появился сразу после этого… В половине двенадцатого я уже наткнулась на тело. Голубь — мужик крепкий, за столь короткое время до полного нестояния накушаться сложно. Разве только в соответствующей компании или специально. Но с такими способностями надо в цирке выступать.

Во-вторых. Обрыв огорожен весьма тщательно. И я решительно не могу понять — как Голубь ухитрился с него сверзиться? То есть, если постараться, то все можно, но ведь надо же постараться…

Так. А почему обязательно должен был кто-то заходить? Мог быть телефонный звонок, внутренний или сотовый, а может, в том коттедже и на город выход есть. Черт! У кого бы спросить? Как вообще звонки фиксируются?

И где, в конце концов, эта чертова машина? Не могла же я ее не заметить. Ей-богу, пока сижу, ни одного уазика сюда не заруливало. В десяти метрах, даже насмерть задумавшись, не прозеваешь. А может, я просто время перепутала, может, машина «в двадцать», а не в «восемнадцать»? По этому дурному телефону могла и не расслышать. Хорошо хоть солнышко уже вниз пошло. В середине дня я бы тут и полчаса не высидела, даже под деревьями шпарит, как на сковородке.

Ладно, подождем, подумаем.

В-третьих, пустяк. То, что говорила Тина про свое участие — точнее, неучастие в делах, — не связывается с Санечкиным рассказом. Это, впрочем, объяснить нетрудно: с чего бы ей передо мной исповедаться — раз, хотелось поплакаться и выглядеть такой беспомощной и несчастной — два. Очень понятно. Может, и остальные несообразности объяснятся так же элементарно. К примеру, позвонили Голубю из вендиспансера, извини, дядя, но у тебя СПИД. Ага, прокомментировала я сама себя, из вендиспансера или уж прямо из лепрозория. Причем, что интереснее всего, на ночь глядя. В такое время официальные лица не звонят, только знакомые… Пришел тот же Бардин и…

Нет, в бизнес-дебри лучше не соваться, ничего я про них не знаю и такого напредполагаю, что весь город смеяться будет. Или свихнусь на этой почве. И так уже, похоже, мания преследования начинается: так и кажется, что кто-то в спину смотрит. Или не кажется?

Ага! За самым дальним столиком, метрах в десяти от остальных, сидел, если мне не изменили глаза, Максим — тот самый охранник из «Прибрежного», которого Коля взял с собой осматривать труп. Я кивнула ему — Максиму, а не трупу, конечно, — он улыбнулся и подошел ко мне.

— Привет! Как самочувствие?

— Ты в городе? — ничего более идиотского я, естественно, спросить не могла. Нет, он не в городе, и я разговариваю с привидением. И почему-то «на ты». Максим, однако, принял это как должное.

— У меня выходной, — коротко пояснил он и предложил. — Машина будет через час, если ты никого не ждешь, может, пересядешь за наш столик?

— За ваш? — у меня точно что-то с глазами, столик стоял совершенно пустой.

— Я тут с одной старой знакомой, очень удачно, что мы тебя встретили, надо бы поговорить. Лучше здесь, чем в «Прибрежном».

Я забрала сумку, чашку с кофе и послушно отправилась за ним.

— Видишь ли, Рита… Сложилась очень неприятная ситуация, и журналист может оказаться, ну…

— Понятно, полезным. Надо к чему-то привлечь внимание общественности?

— Я не знаю, — как-то непонятно ответил Максим. — Сейчас вернется Марина, — к нашему столику подходила тоненькая светловолосая девушка лет, наверное, восемнадцати. — А, вот и ты. Это Рита, а это как раз Марина, — мы мило улыбнулись друг другу. — Мы вместе учились, сейчас она судмедэксперт.

Я ошарашенно поглядела на Максима, на девочку, опять на него. Бред!

— Максим, ты меня разыгрываешь! Хотя извини, чушь несу, просто обалдела от контраста.

— Да ничего, я привыкла, — Марина улыбнулась. — Во-первых, мне двадцать восемь лет, во-вторых, я действительно судмедэксперт. К вам в «Прибрежный» выезжала как раз я, и труп мой, ну, то есть, не мой, — она смешалась. — Я даже не знала, что Максим там работает…

— Ты не отвлекайся, — перебил ее Максим, — времени у нас не так много, а решить что-то надо.

— Погодите-погодите, — вмешалась я, — Голубь что, не сам свалился? Или вообще не свалился?

— Да свалиться-то он свалился, — Марина отбросила мешавшие волосы. — Множественные ссадины, перелом плечевой кости, тяжелый вывих тазобедренного сустава — с этим все в порядке… Вполне типичные повреждения. Только умер он не от этого, ни одна из травм не была смертельной.

— Может, шок от удара?

— Нет, — Марина покачала головой, вздохнула… — Он умер от отравления метиловым спиртом.

— Ясно, — выдавила я. И подумала, что это многое ставит на свои места. И почему вдруг «надрался» вместо того, чтобы с любимой общаться, и как с обрыва слетел. Да сослепу!

Древесный, он же метиловый спирт — это, братцы, така-ая штука… Во время оно на всяко-разных производствах его, бывало, с похмелья по недомыслию употребляли. Пьянеют с него практически так же, как с обычного, может, немного быстрее, но вот последствия… Усваиваясь организмом, метанол превращается во всякую гадость типа формальдегида, того самого, которым препараты «спиртуют», и вызывает через небольшое время слепоту, и вскоре после этого смерть. А опасная доза, помнится, невелика — не то сто, не то сто пятьдесят граммов — для русского человека пустяк. И не так еще давно попадалась левая водка, из метилового спирта изготовленная… Я искренне посочувствовала:

— Вот не повезло мужику, надо же так нарваться, давно про подобные случаи не упоминали.

— Это не случай, — твердо возразила Марина. — Во-первых, бутылка от «Дионы». Фирма старая, известная, с ними такого случиться просто не может. Кстати, и состав. Я у коллег спросила и, не вдаваясь в технические подробности, могу сказать, что фабричная перцовка от домашней отличается достаточно сильно. Здесь был явный самопал. А главное, на бутылке обозначены сорок пять градусов, а внутри все семьдесят. Даже если это подделка, я не очень верю, что можно так промахнуться. И еще. Фальшивки не выпускают по одной бутылке, значит, партия, значит, должны быть еще случаи отравления. Я лично обзвонила сегодня все токсикологические отделения города — ничего подобного.