Никогда в жизни - Елена Колчак

Елена Колчак

Никогда в жизни

Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!

Да что же это такое! Почему со мной вечно что-нибудь случается? Ну хорошо, не со мной лично — рядышком. Но мимо-то как пройдешь? А никак. Говорят, это называется «активная гражданская позиция». Может быть, может быть. Только странная она у меня какая-то. На выборы не хожу — разве что по работе занесет. На митинги и прочие «активногражданские» акции — аналогично. На собрания некоего «домового актива» (свят, свят, свят, с нами крестная сила! изыди!) меня и вовсе не дозовешься. Ну их. А все почему? На митингах и прочих собраниях все ясно, как майское утро, и очевидно, как ньютонова механика.

Зато стоит где-нибудь неподалеку повеять чем-то таинственным, загадочным… Непонятным! Все. Тушите свет, Маргарита Львовна вышла на тропу войны.

— Рита, солнце ты мое неугомонное, тебе не надоело? — вопрошает устало мой ненаглядный старший оперативный уполномоченный нашего убойного…

Впрочем, в убойный отдел его перевели уже позже. Давайте по порядку, что ли?

Часть первая

Дайте попробовать

Автор честно предупреждает:

1

Жизнь вынуждает нас ко многим добровольным действиям

На стене около лифта красовалась нарисованная зеленым мелом стрелка. И, конечно, острием вверх. Значит, не стоит и надеяться, что это детишки играли в казаки-разбойники.

Я тупо посмотрела на стрелку и взмолилась. Только не это! Я устала, я спать хочу! После пятнадцатичасового рабочего дня единственное, чего можно желать, — покой. И видеть никого не можется, будь они хоть трижды приятными людьми. Тем более, что работа журналиста ежедневной газеты (моя, то есть) минимум наполовину состоит как раз из общения, черт бы его побрал!

Впрочем, от приступов мизантропии есть простые, неоднократно проверенные средства. Например, большое кресло после горячего душа. Это ли не восхитительно — знать, что бесконечный рабочий день все-таки успешно завершен, а «завтра» начнется не в семь, а в десять, значит, можно поспать на три часа дольше…

Кстати, о сне. Прятаться от жизни под теплое одеяло как-то уже расхотелось. Чего там от меня Лельке потребовалось, на ночь-то глядя? Соскучилась? Виделись мы последний раз чуть ли не месяц назад, перед ее отпуском, так что вполне могла.

Хотя просто от скуки Лелька вызывать не станет. В отличие от большинства знакомых мне представительниц женского пола у нее имеются мозги и отсутствует привычка вешаться со своими проблемами на окружающих. Когда после развода Лельке с годовалым сынишкой Денисом пришлось поселиться у матери, она очень скоро заявила: «Говорят, что родителей лучше любить на расстоянии. Врут. Это не лучше, это единственно возможный способ. Когда был жив отец, мамуля меня в упор не видела. А теперь вываливает на мою голову такие водопады родительской заботы, что я скоро захлебнусь. Надо разъезжаться, пока мы друг друга не возненавидели». После чего, невзирая на понятные финансовые проблемы, быстренько нашла квартиру. Этажом выше моей. Генка, хозяин, как раз собирался за кордон на несколько лет. Любопытно, что я о предполагаемом отъезде даже не подозревала. Лелька нашла эту квартиру совершенно самостоятельно, хотя ее знакомство с Генкой ограничивалось «привет-привет», а я с ним почти дружила.

Совершив круг, мысль вернулась к исходной точке: Лелька просто так вызывать не станет. Что-то случилось. Дотянувшись до лыжной палки, стоявшей в углу, я легонько постучала в потолок. Минут через пять балконная дверь начала медленно приоткрываться. Прямо голливудский триллер какой-то!

— Лелька, не дури, я тебя вижу.

— Все журналисты — вруны, — заявила Лелька, появляясь на пороге. — Не могла ты меня видеть, штора закрыта. А я решила, что через люк, во-первых, быстрее, во-вторых, тебе из кресла вылезать не придется.

— Давно приехала?

— Сначала кофе.

— Только варить сама будешь. Тогда я прощу тебе даже попытку поведать мне об очередном явлении твоего благоверного, увешанного слезами, воплями и мольбами о прощении.

— Фу! Стала бы я ради этого издеваться над героем умственного труда!

Про лелькиного бывшего я сказала не просто так. Он до сих пор так и не понял, почему вдруг в их замечательном семействе случился развод, и время от времени совершает поползновения «начать все сначала». Но тщетно. Лелька — кремень.

Хотя по виду и не скажешь — Дюймовочка и Дюймовочка. Однако при всей своей прелести она обладает крайне неудобным для мужского пола свойством: совершенно не переносит вранья: «Не терплю, когда из меня за идиотку держат. Ну, не хочешь чего-то говорить, промолчи, я в душу, пока не зовут, не лезу. Только не надо со мной обращаться, как будто мне три года».

Ее муженек, помнится, нарвался на сущем пустяке: придумал срочную работу, а сам отправился попить пивка. Он еще долго потом обижался — ведь не к любовнице пошел, с друзьями посидеть, чего вдруг сразу разводиться? В последнее время бывшенький, к счастью, несколько притих, хотя кто их, обиженных, знает…

Через десять минут любимый Лелькин кактус переселился с подоконника на стол, а вокруг него в художественном беспорядке разместились чашки, пепельница и полдюжины яблок.

— Ладно, дабы не отнимать лишнего времени у твоей любимой кровати…

— Лелька, я тебя сейчас выгоню!

— Как же, выгонишь! — фыркнула Лелька. — А потом тебя замучит любопытство, начнешь звонить, а я тоже спать умираю… Да еще стирка. Кстати, я ужасно рада тебя видеть. Так что расслабься и внимай. — Лелька разлила кофе, потянулась и продолжила. — У моего папы, светлая ему память, была сестра. То ли родная, то ли двоюродная, то ли не сестра, а тетка, в общем, что-то дальнее, даже мамуля ее не очень помнит, а я-то тем более.

— А может, ее вовсе не было? — я зевнула.

— Была, не перебивай. Привезла я матери Дениску, как договаривались, а она подает мне письмо. Такое все официальное, от какой-то нотариальной конторы. Дескать, у нас хранится завещание, завещатель недавно помер, и согласно его последней воле мы должны вам это завещание передать. Потому как вы — единственный названный наследник. А близких родственников, которые могли бы претендовать, совсем нет.

— Ничего себе! Мы в дикой России или в какой-нибудь Филадельфии? И на дворе конец двадцатого века, а не девятнадцатого, нам пока до правовой цивилизованности — как до Китая. Воля твоя, так не бывает.

— Я тоже решила, что кто-то так оригинально пошутил. Мамуля-то не помнит даже, как эту сестрицу звали. Однако прихожу в эту контору — действительно, вот завещание. Моей единственной племяннице, Элеоноре Сергеевне Верховской, дочери Виктории Павловны и Сергея Васильевича Верховских, завещаю все свое имущество. Адвокатской конторе «Пупкин и компания» доверяю…

— Что, на самом деле Пупкин?

— Да нет, конечно, у меня записано название, только сейчас не помню. Не отвлекай меня. Так вот. Доверяю проследить за исполнением моей последней воли. Ну и все такое прочее. Немного денег на книжке и документы… Попробовала выяснить у них, откуда, мол, дровишки, — безуспешно. Извините, информация конфиденциальная. Вы принимаете наследство? Если нет, напишите отказ или просто скажите «до свидания». Если принимаете, вступайте во владение и не морочьте голову. Можно подумать, это я им голову морочу! Ты знаешь, что Генка через полгода возвращается? Я за последний месяц уже все каблуки сбила в попытках какое-то жилье найти. Либо цена бешеная, либо район кошмарный, либо с ребенком не пускают.

— Погоди-погоди. Ты, кажется, рассказывала про завещание. При чем тут квартирный вопрос?

— При том. Знаешь, что они мне преподнесли? Документы на владение домом. На Ленинской, бывшей Губернаторской.

— Она опять Губернаторская, — механически сообщила я.

— Да, это, конечно, самое главное, — Лелька хихикнула.

— Но, Лелька, этого просто не может быть. Ты представляешь, сколько дом в центре может стоить? И они честно тебя разыскали, вместо того, чтобы втихую прибрать его под себя?

— Ритуля, я понимаю, что я ничего не понимаю. Но я уже была во всяких организациях — можешь мне поверить, все абсолютно законно, я действительно владелица, только документы оформить. Кстати, денег на книжке как раз хватит, чтобы заплатить налог на наследство и все бумаги в порядок привести. И, может, еще на какой-никакой ремонт останется, — Лелька замолчала, отрезала ломтик яблока, сжевала, глотнула кофе…

Наверное, мне тоже надо бы что-то сказать? Но что?