Восставшие из пепла - Слав Караславов

— Господин, поймали лазутчика конепаса.

— Вот как! Приведите его сюда!

Камица встал, телохранитель помог ему надеть кольчугу, прицепить меч. Немного спустя в комнату ввели стройного высокого болгарина. Он не был похож на оборвыша из войска Иванко. Поверх добротной кожаной одежды на нем искрилась крепкая кольчуга. Широкий, из железных пластин и колец, пояс говорил, что болгарин в военных делах не новичок. Его тяжелый меч с латунной рукояткой держал в руках один из стражников.

Пленник вышел на середину комнаты и низко поклонился.

— Где вы его поймали? — спросил протостратор.

— Никто меня не ловил, господин, — произнес болгарин на чистом ромейском языке. — Я сам пришел.

— Вот как! А почему?

— Потому что бессмысленно воевать с всесильным василевсом ромеев.

— Смотри-ка! — недоверчиво процедил протостратор, но болгарин ему понравился.

— Иванко напуган твоими победами, его люди разбегаются. Он вымаливает помощь у Калояна. Чтобы получить благосклонность царя болгар, он сегодня приказал отправить ему все награбленные в Пловдиве богатства, несколько стад скота и пленных ромеек.

Болгарин замолк. Камица пристально посмотрел ему в лицо.

— А если врешь?

— Мне жизнь моя пока дорога, — усмехнулся болгарин. — Клянусь всевышним.

Камица прошелся по комнате. Если ему удастся спасти знатных ромеек Филиппополя, императорские зятья, сидевшие сейчас в этом городе, лопнут от зависти. Протостратор подкрутил свои жидкие усы.

— Если лжешь, уже сейчас можешь проститься с жизнью!

— Я не лгу, господин…

— А сильна ли охрана?

— Их мало, господин… Они тронулись в путь затемно и сейчас где-нибудь там, в низине…

— Ладно. Пойдем. Покажешь дорогу, чтобы нам не блуждать.

Камица поправил меч и шагнул к двери.

Въехав на холм, Камица остановил коня, некоторое время смотрел на огромное облако пыли, вздымающееся над островерхой кромкой леса и медленно плывущее в сторону высокого каменного хребта. Казалось, будто все жители соединили свой скот в одно стадо, чтобы перегнать его на новое место. Лазутчики донесли, что скот и пленных ромеек сопровождает всего несколько десятков конников мизийца. Добыча была легкой, Камица отдал приказ о нападении. Его воины сначала соблюдали боевой порядок, а затем беспорядочными толпами побежали в сторону окаймленного лесами поля, над которым висело пыльное облако. Туда же, охваченные жаждой добычи, ринулись и телохранители Камицы. Протостратор, зная алчность своих людей, удерживать их не стал, съехал с холма, спешился. Конь начал щипать траву, а Камица, отстегнув меч, присел на камень. Он представлял себе, как его воины, разделившись на две группы, с двух сторон ринутся на добычу, перебьют болгар, начнут грубо сдергивать с повозок изнеженных филиппопольских ромеек и тут же, в кустах, насиловать их. Самых знатных Камица приказал не трогать, а привести к нему, да разве его озверевшие воины вспомнят об этом? Впрочем, это не беда, — главное — пленницы будут отбиты, о чем немедленно надо послать сообщение василевсу…

Неожиданно конь протостратора вскинул голову и захрапел. Камица вздрогнул, мгновенно схватил лежащий на траве меч. Но подняться не успел — из кустов выскочила толпа оборванных горцев, навалилась на протостратора. Через минуту он был опутан крепкими веревками. Они подняли его, словно куль перекинули через седло его же коня и повезли в сторону поля, над которым стояло пыльное облако, сделавшееся еще гуще.

Потом предводителя ромеев грубо сбросили наземь возле каких-то повозок. Сквозь оседающую пыль Камица увидел страшное зрелище. Цвет ромейского войска был перебит и полег снопами на окровавленном поле. Зеленя побурели, словно их полили красными отблесками заката, а на траве выступили капли кровавой росы, разносящей по полю тяжелый сладковатый запах. Камица представил себе, как озверевшие горцы, таившиеся в засаде, с ревом и свистом ринулись на расстроенные ряды ромеев, увлеченных захватом богатой добычи, и безжалостно принялись их рубить, как мясники, он застонал от обиды и гнева. Так провести его, старого военачальника?! И где этот перебежчик конепаса? Кажется, он, стараясь еще раз показать свою искренность и преданность василевсу, повел опьяненных жадностью ромеев на захват добычи. И вот их обнаженные тела валяются в окровавленной траве. Горцы содрали с них всю одежду и, уже переодевшись в нее, бродили среди трупов, подбирая ромейское оружие — копья, мечи, колчаны со стрелами, кованые щиты. Добычу они грузили на повозки, возле которых лежал Камица. Губы его пересохли, он облизывал их шершавым языком. В голове гудела одна и та же навязчивая мысль: земля холодная и сырая, я же простыну, простыну… Эта мысль тревожила его до тех пор, пока какой-то горец не подошел к нему и не разрезал опутывающие его веревки. Камица встал, чувствуя боль в руках и ногах, встряхнулся. И вдруг замер: под ближайшим деревом стоял Иванко. Сквозь густую листву на него падали утренние лучи солнца и тонули в медных волосах конепаса. Камица невольно сделал к нему шаг, но что сказать, не знал. Они были и старыми знакомыми и старыми врагами.

А Иванко приветливо улыбался, словно встретил своего лучшего друга.

— Добро пожаловать, протостратор Мануил! — В его голосе не было ни злорадства, ни радости, а напротив, какая-то грусть. — Мы с тобой посылаем людей в бой, они гибнут, а мы вот живы. — И показав рукой в сторону соседнего дерева, прибавил: — Погиб и Долгун Лико, твои люди зарубили его. Смелое и доброе дело он сделал…

Камица увидел труп вчерашнего перебежчика.

— Теперь, протостратор Мануил, мои воины пойдут на штурм Пловдива, — зловеще проговорил Иванко. — Мы передушим там всех оставшихся в живых ромеев.

Куманы никого и ничего не щадили. Выполняя приказ Калояна, они снова начали жестокие набеги на ромейские поселения, уничтожая все живое, предавая людей мечу, а постройки огню.

Калоян сдержал свое обещание и помогал восставшему Иванко.

И все же это была не та война, о которой мечтал царь. Приготовления к главным битвам еще продолжались. Если не этой весной, то следующей, пусть даже через две весны ромеев необходимо вымести с болгарских земель, вытолкать до самых берегов трех морей[72]. Только тогда Болгария станет равной среди других государств.

Весна началась хорошо. Действия Иванко значительно ослабили ромеев, и они никак не могли справиться с Добромиром Хризом. Струмицкий воевода был хитер, воины его появлялись перед ромеями внезапно, словно из-под земли, и, сделав свое дело, тут же исчезали. Калоян был преисполнен к нему доверия и добрых чувств. Иначе он относился к Иванко. Иванко клялся в верности, но царь клятвам убийцы Асеня не верил, постоянно ожидал от него какого-нибудь вероломства. Но пока севаст клятвы своей не нарушил. Несколько дней назад он отправил ему обоз с ромейками. А с ними — и захваченного в плен Мануила Камицу.

Протостратор не раз воевал против братьев Калояна — Асеня и Петра, однажды осаждал даже Тырновград. Царю было любопытно встретиться с ним. Этого человека он не раз видел в Константинополе. Но тогда Калоян был заложником, сейчас же пленник — Камица.

Царь распорядился привести Камицу к себе. Было позднее послеобеденное время. Приемная зала была убрана красными завесами, этот цвет обострял чувственность, создавал напряжение. Камица вошел с достоинством, сдержанно поклонился. Одежда его была безукоризненно чистой, борода причесана, волосок к волоску. На поясе висел короткий меч. Калоян держал его у себя не как пленника, а как гостя, хотя и под неослабным наблюдением.

Камица был благодарен ему за такое отношение. К протостратору вернулась былая уверенность, и он целыми днями гулял по живописному Тырновграду. Охрана следовала за ним, как свита за знатным господином.

Калоян восседал на троне. Позади и около него разместились боляре. Камица бросил взгляд на цветные стекла окон. Струившийся сквозь них свет словно отрезал царя от тех, кого он удостоивал приемом и разговором.

Калоян выслушал от Камицы слова благодарности за хорошее отношение и кивнул, чтобы тот сел. Однако протостратор этой милостью не воспользовался.

— Твоя светлость, — произнес он, смиренно склонив голову, — я приходил сюда, чтобы осаждать Тырновград, не понимая божественной доброты его людей, за что прошу меня простить…

Краем глаза протостратор увидел, что Калоян слушает его с интересом. И продолжил:

— Эта божественная доброта, которую я почувствовал за время своего краткого пребывания под небом твоей столицы, помогла пересилить страх, и я осмеливаюсь попросить у тебя большой милости…

Камица сделал паузу, будто колеблясь — высказывать ли ему свою просьбу или все же воздержаться.