Восставшие из пепла - Слав Караславов

Попытка Ласкариса покончить жизнь самоубийством родила в ней чувство вины перед мужем, потом оно сменилось материнским состраданием. Какой ни есть, а все-таки муж…

Благодаря заботам жены, Ласкарис быстро поправлялся, ему казалось, что теперь начинается жизнь, для которой он и был предназначен. Он разглядывал располневшую фигуру Анны, следил за ее неторопливыми движениями, и в глазах его светилась тихая радость. Но порой ему представлялось, что Анна могла бы так же ухаживать за раненым конепасом, и счастья — как не бывало. Он опускал веки, прислушивался к звуку ее шагов, к шороху одежд. Но стоило ей прикоснуться к нему своей теплой ладонью, как он поднимал глаза — и в них снова вспыхивал прежний огонек, и сердце его наполнялось радостью.

Он любил ее и был доволен, что недомогание помешало ему отправиться с василевсом в новый поход на Добромира Хриза. Главное завоевание в жизни он совершил — Анна принадлежала теперь только ему. Находясь здесь, далеко от войны, он в полной мере ощущает ее сердечность и доброту, внимание и заботу. Но все же, несмотря на это, Ласкарис боялся поверить в то, что жена любит его. Боялся нового разочарования.

С Анной Ласкарис почти не говорил об ее отце. Он знал, что отца она не любит. Глашатаи василевса постоянно осведомляли жителей столицы даже о самых незначительных его победах. Об этом они целыми днями орали на всех площадях Константинополя, и в сознании ромеев Добромир Хриз представал чуть ли не сказочным многоголовым змеем, запершимся во всех горных пещерах. Ромейское воинство рубит и рубит его бесчисленный головы и никак не может покончить с ним. Однажды, прислушавшись к хриплым голосам глашатаев, Ласкарис глухо проговорил:

— Анна, а что ты думаешь?

— О чем? — очнулась она от своих дум.

— Об этом шуме вокруг похода.

— Что я думаю? Ничего! — сказала она, пожав плечами.

— Мне кажется, так кричат об успехах, когда боятся и не могут одолеть противника.

— Ты лучше разбираешься в этих делах, Фео…

Анна впервые назвала его так, и чувство радости, вспыхнувшее у него в груди, разлилось по всему телу.

— Фео… — прошептал Ласкарис свое собственное имя.

— Что? — Анна посмотрела на него.

— Ничего! — сказал он, и то ли от слабости, то ли от волнения на глазах его проступили предательские слезы и покатились по щекам…

Пораженная Анна, заметив это, тоже разволновалась. И выходя из комнаты, она повернулась к нему и кротко произнесла:

— Ты как большой ребенок, Фео…

Ласкарис остался один и долго вслушивался в тишину. Он пытался разобраться, что же произошло…

С этого дня Феодор Ласкарис заметно повеселел. К празднику святого Николая он почувствовал себя совсем здоровым. Он успокоился, обрел прежнее равновесие и к началу весны готов был занять свое место в войске. Василевс, не достигнув успеха в походе против Добромира Хриза, стал готовиться к битве с Иванко. И Феодор Ласкарис тоже выступал против него, с ужасом открыв для себя, что с нетерпением ждет встречи с болгарином. И когда василевс приказал придворной знати взять в поход своих жен, сердце его тревожно забилось.

Вечером Ласкарис сообщил Анне о распоряжении ее отца. Но как ни всматривался он в глаза жены, не увидел в них ни радости, ни беспокойства. Анна в самом деле восприняла эту новость равнодушно и удивлялась самой себе: она ехала к Иванко и могла увидеть его убитым или раненым, живым или мертвым. Но чувств к нему больше не было, в раскаленном некогда очаге остался лишь холодный пепел, который ждал случайного ветра, чтобы развеяться бесследно и навсегда покинуть ее сердце. Анна молча стала собираться в дорогу…

Лицемеры и льстецы досаждали Иванко. В основном это были бывшие заключенные, которых он освободил в начале бунта из филиппопольских темниц. Они не интересовались целями севаста, но хотели быть подальше и от Тырново и от Константинополя. Прегрешения их были немалыми, поэтому они боялись обеих столиц.

Получив в Цепине неожиданную свободу, они проводили время в обжорстве, пьянстве и распутстве.

Они увлекали в беспробудное пьянство и севаста, который теперь легко поддавался соблазнам. Порой предостерегающие слова Главаки и Мите на время охлаждали его пыл, но не надолго. Войском фактически распоряжался Мите с его лазутчиками. А вести, которые приносили ему гонцы, были все тревожнее. Император опять готовится к походу. С наступлением весны он направился в Кипселлу, где его ждали войска и семьи знатных придворных. Что задумал Алексей Ангел? Одни полагали, что он снова ударит по Добромиру Хризу, другие считали, что на этот раз он устремится к землям Иванко… Наконец гонцы сообщили, что император направился к Одрину. Стало ясно — ромейский василевс приближается к владениям Иванко. Непонятно лишь было, почему он двигается медленно, с длительными остановками. Но вот его послы появились около Пловдива, размахивая ромейскими флагами, направились к Цепине, требуя встречи с Алексеем-Иванко.

Севаст принял послов василевса по всем дворцовым правилам. Расспросил о здоровье самого императора, его героев-зятьев и их благочестивых жен. Интересуясь здоровьем последних, Иванко не скрывал иронии в голосе, даже, напротив, подчеркнул, что весьма беспокоится о них, поэтому послы были сдержанны и лаконичны в своих ответах.

Василевс, как они доложили, искал его старой дружбы, обещал полное прощение всех грехов. Ему следует лишь распустить свои войска и вернуться в лоно императорской доброты. Алексей Ангел удивлялся, что Иванко променял удобства Константинополя на жизнь в холодных каменных норах в компании диких конепасов и медвежатников, протягивал ему всемилостивую руку, подтверждал его помолвку с маленькой Феодорой. И тут же намекал: если благочестивая Анна все еще хранит в сердце что-то от былой доброты к севасту, то он, ее отец, подумает, возможно ли то, что когда-то считал невозможным… Эти слова послов императора заставили Иванко нахмуриться. Что-то шевельнулось в левой стороне его груди, невидимые струны напряглись и зазвучали в его душе, и странные звуки наполнили все его тело. В ушах стоял звон, будто он упал с копя. Ему потребовалось немало времени, чтобы прийти в себя. И Иванко понял, что все женщины мира не смогли бы вытеснить Анну из его сердца. Она живет в нем и ждет удобного случая, чтобы завладеть его сознанием, всей его жизнью.

Резкую перемену в Иванко заметили все — и свои, и чужие.

Чужие обрадовались, свои озадачились. Но те и другие ждали ответа севаста. Иванко ненавидел себя в этот момент за собственную слабость; нахмурив брови, он сказал:

— Скажите своему василевсу, что родной родопский камень милее и дороже самой мягкой чужой постели. Пусть василевс не удивляется, что я променял удобства Константинополя на дикие горы. Эти горы — моя родная земля, и я эти камни предпочитаю чужим роскошным садам. Если василевс направился к моим землям как друг и гость, тогда скажите ему, что у севаста Иванко достаточно вина и ягнят для него; но если он пришел с мечом, передайте, что севаст Иванко не трус. Это могут подтвердить его зятья. А трусов он пусть поищет вокруг себя…

Слова Иванко заставили ромеев переглянуться, а их предводитель спросил:

— Не думает ли севаст Иванко, что ответ этот не несет добра ни ему, ни его людям?

Иванко ответил на вопрос вопросом:

— А не думают ли послы василевса, что их повелитель не заслуживает иного ответа?

— А может, все же поразмыслишь? Василевс могуч, но милостив.

— Мне не о чем думать! — тряхнул медными волосами севаст и поднялся с тяжелого дубового стула. Это означало, что разговор закончен.

Послы императора покинули крепость. Внизу их ждали слуги с лошадьми. Они с достоинством сели на коней и не спеша поехали назад.

В горах ночь наступала внезапно. Холодный воздух, пропитанный сосновым запахом, стекал в долины и ущелья, быстро сгущался там до черноты, которую прорезали лишь редкие огоньки хижин. Иванко, не обращая внимания на уговоры сладкоголосых собутыльников, рано покинул пир, ушел в свою спальню. Он был почти трезв. Ему хотелось остаться наедине с собой, оглянуться на прошлое, осмыслить все свои дела и поступки. Да, подняв бунт против василевса, он вселил надежды во многих людей, и они связали свои судьбы с его судьбой, не догадываясь, что в трудный и опасный путь Иванко отправился только во имя собственного благополучия. А оказался на распутье. Куда идти? Да, один путь, прямой, широкий, но… неизвестно где и как окончится. А другой — узкий и тесный, но зато где-то там, в конце его, стоит всесильный василевс. По этому пути Иванко может идти лишь с горсткой людей, бросив на произвол судьбы своих воинов, вновь изменив Калояну. Тогда он к своей большой вине перед родиной прибавит еще одно позорное пятно. Но страх за содеянное ранее постоянно жил в его сердце, вновь и вновь заставляя думать об этом другом пути. Кроме великодушного василевса там, в конце его, была и Анна. Как же поступить?.. Но зачем терзаться этими нелегкими вопросами?! Ведь он ответил на них послам василевса публично. Он пойдет до конца вместе с друзьями по своему единственному пути…