Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - Алексей Тарновицкий

— И все равно, хорошо, что нашелся этот Ярузельский, — говорит Валерка, продолжая начатую беседу. — Я уже боялся, что придется нашим входить. Не то чтобы мне особо нравились поляки, но…

Валерка толкает дверь мужской курилки, и продолжение фразы теряется в густых облаках сигаретного дыма. Курят в отделе все. Роберт объясняет этот факт тем, что при победившем коммунизме люди намного чаще и качественней общаются. А общаться удобней, когда на столе стакан, а в зубах сигарета. И если стакан в рабочее время доступен далеко не всегда, то курево — пожалуйста, за милую душу.

В комнате Анька предусмотрительно усаживает подругу за свой стол, спиной к двери. Ирочка снова пребывает в состоянии прострации.

— Ируня, — говорит Анька. — Если тебе нужна помощь, то только скажи…

Дюймовочка поднимает на нее отсутствующий взор:

— Что?

— Помощь, — повторяет Анька. — Чем тебе помочь?

— А как ты можешь помочь? — скорбно вопрошает Ирочка. — Чем тут поможешь?

— Ну, не знаю… Может, тебе понадобится врач…

— Для аборта? — перебивает ее Ирочка. — Нет, спасибо. Мама найдет, у нее хорошие знакомства.

— Да-да, конечно…

Помолчав, Анька тихо добавляет:

— А может, оставить? Будет у тебя ребеночек…

Ирочка смотрит на нее как на сумасшедшую:

— Ты с ума сошла… Мать-одиночка — это ведь… это ведь… — она долго ищет подходящее слово и наконец находит: — это ведь неудачница!

Анька пожимает плечами.

— Как хочешь. Смотря что считать удачей.

— И вообще, — продолжает Ирочка, — тебе легко говорить, ты уже замужем. А меня с ребенком кто выберет?

— Кто выберет, кто выберет… — передразнивает Анька. — Сколько раз повторять: выбирать должна ты. Ты, а не тебя…

— Ладно, хватит… — Ирочка машет рукой, словно отсекая глупые Анькины рассуждения. — Я бы лучше выпила, вот что. Я бы сейчас напилась. Так, чтобы до чертиков. Я бы…

Но как раз в этот момент Ирочку прерывает голос начальника группы Зуопалайнена. Правда, обращается он не к Ирочке, а к Аньке:

— Анна Денисовна! Вы не могли бы подойти на минутку?

Ирочка испуганно замолкает.

— Не пугайся, — успокаивает ее Анька, — это всего лишь Зопа. Как говорит Робертино, нам ли Зопы бояться? Мы в ней живем… Потом договорим, ладно? Ты только не уходи никуда, сиди здесь. Хорошо?

Она целует подругу в щечку и идет к «Приюту убогого чухонца». Хозяин кабинета галантно поджидает ее у входа, приглашает садиться и закрывает дверь. Анька поеживается и выдает самую лучезарную из своих улыбок. «Интересно бы узнать, к чему все эти церемонии… — думает она. — Впрочем, Машка утверждает, что он совсем не вредный, хотя и мог бы».

Первая часть характеристики обнадеживает, зато вторая тревожит.

Начальник группы неловко ерзает в кресле. Он высок, худ, костляв и постоянно ходит в одном и том же светло-сером костюме. Зато галстуков у Зопы два: по нечетным дням недели он повязывает однотонный коричневый, а по четным — гулять так гулять! — коричневый в крапинку. Как он ухитрился попасть в группенфюреры, не знает никто; единственной видимой причиной тому является Зопина ярко выраженная арийская внешность: прямой нос, тонкогубый рот и светлые прямые волосы. Викинг, да и только!

Однако, как справедливо замечает та же Машка Минина, те времена, когда арийская внешность была достаточным основанием для успешной карьеры, либо уже прошли, либо еще не начались. По ее мнению, подобный недотепа, да еще и с такой непроизносимой фамилией, мог продвинуться по карьерной лестнице лишь в результате удачной женитьбы.

— Даю голову на отсечение, так оно и было, — говорит она, подмигивая блестящим антрацитовым глазом. — Нашел какого-нибудь начальника, небольшого райкомовского уровня, но с дочкой-уродиной, и годится: тяп, ляп, вышел кораб! Почему, вы думаете, он свою жену никому не показывает? Потому что страшна она, как зимняя война за Карельский перешеек. Та самая, где папу нашего Зопы взяли в качестве военного трофея.

Машкина версия действительно поддерживается тем фактом, что никто никогда не видел Зопиной супруги: на все отдельские пикники и отмечания группенфюрер Зуопалайнен приходит без нее. Однако далеко не все разделяют Машкину точку зрения. Например, Валерка Филатов отталкивается именно от арийской внешности, предполагая, что Зопа выполнял какую-то ответственную миссию в глубоком тылу агрессивного блока НАТО, был раскрыт вражеской контрразведкой и вывезен нашими в самое последнее мгновение, подобно пастору Шлагу из любимого Валеркиного фильма «Семнадцать мгновений весны».

— Ну да, конечно, — обычно отвечает на это записной остряк Робертино. — Причем по-настоящему его зовут штандартенфюрер Штирлиц, а в награду за проявленный героизм он получил звание группенфюрера и нас с вами в придачу. О чем очень скоро и будет снято восемнадцатое мгновение с Машкой Мининой в заглавной роли любимой овчарки Гитлера.

Что не оспаривается решительно никем, так это тот очевидный факт, что Зопа абсолютно не подходит на роль начальника. Взять хоть этот конкретный момент: ну какого, спрашивается, черта он сейчас сидит и молчит, нервы мотает? Пригласил сотрудницу в кабинет, закрыл дверь… — и молчит?

— Как у нас с планом? — осторожно интересуется Анька. — Есть проблемы?

— С планом? — поднимает голову Зопа. — С каким планом? Ах, с планом… С планом все в порядке. Перевыполнение на пять с половиной процентов, согласно взятым обязательствам. Парторганизация довольна. Кстати, как она себя чувствует?

Анька застывает в кресле. Откуда ей знать, как себя чувствует парторганизация?

«Боже, — мелькает в голове, — сейчас он пригласит меня вступить в партию! Что делать? Что сказать?»

— Думаю, хорошо, — отвечает она, тщательно подбирая слова. — Согласно… ээ-э… намеченному курсу.

— Курсу? — переспрашивает Зопа, нахмурившись. — Какому курсу? Вы о чем, Анна Денисовна?

— Как это о чем… — лепечет Анька. — О том, о чем вы спрашивали, о парторганизации…

Зопа сокрушенно вздыхает. Его вообще редко понимают правильно.

— Я спрашивал, как себя чувствует Ирина Александровна.

— Ах, Ирочка! — облегченно вздыхает Анька и радостно рапортует: — Плохо, очень плохо! Большие личные проблемы. Возможно, имеет смысл отпустить ее домой. И хорошо бы с сопровождающим.

— Угм… хорошо бы… угм… — бормочет странный начальник.

Нет, на Штирлица он совсем не похож. С другой стороны, в кино часто приукрашивают. На деле все оказывается куда проще. Так что, возможно, перед Анькой и в самом деле сидит самый настоящий штандартен, произведенный в группены за заслуги перед Родиной.

— Если надо, я могу проводить Ирину Александровну, — самоотверженно вызывается Анька.

Ее собеседник качает головой — вроде бы отрицательно. А может, и утвердительно. Но вполне вероятно, что и нейтрально. Поди пойми их, штирлицев. Потому-то они и идут в разведчики, что их трудно понять, а значит, трудно и раскусить.

— Анна Денисовна, вообще-то я вызвал вас по другому поводу… — Зопа сосредоточенно барабанит пальцами по столу.

Он опять замолкает, смотрит вверх, на потолок «Приюта», затем переводит взгляд на окно, на стену, на дверь и, наконец, снова на стол. Аньку глаза начальника почему-то минуют — может, случайно, а может, намеренно, кто знает. Сосредоточившись на столе, Зопа принимается перебирать лежащие там бумажки.

— Вот график отпусков, — он с оттенком недоумения пожимает плечами. — Вам ведь известно, Анна Денисовна, что здесь принято планировать отпуска уже в декабре.

Анька напрягается. Когда речь заходит об отпусках, нет места благодушию. Тут нужно рвать резко со старта. За летний отпуск она горло перегрызет не то что Штирлицу — самому Мюллеру. Да-да, самому Мюллеру! Пусть только попробует покуситься на святое: тогда даже застенок гестапо покажется санаторием по сравнению с тем, что устроит ему Анька!

— Конечно, — твердо говорит она, вперив в группенфюрера угрожающий взгляд. — Это не только здесь, это повсюду. Отпуска планируют в декабре, а утверждают в январе. Конечно, известно. А еще мне известно, что мой сын аллергик и нуждается в морских ваннах. И что я обязана вывезти его летом на юг. Я подчеркиваю: обязана. И что летний отпуск — это единственный способ обеспечить моему сыну необходимое лечение. Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно.

Зопа рассеянно кивает. Похоже, Анькин демарш не оказал на него никакого действия — просто потому, что начальник думает о чем-то другом. А может, напротив, это такой хитрый разведывательный прием — прикинуться чайником, когда беседа пошла в нежелательном направлении.

«Ну уж нет, — думает Анька, — так просто ты у меня не вывернешься. Сам эту тему начал, теперь пеняй на себя…»

— Вот и хорошо, — произносит она с прежним напором. — Вам ясно, мне ясно, осталось только закрепить это взаимопонимание в графике. Я собираюсь уйти в отпуск в последней неделе июня. Считая пять недель отгулов, которые я к тому времени накоплю, это получится…