Лучшие стихи и песни - Роберт Рождественский

«Война откатилась за годы и гуды…»

Война откатилась за годы и гуды,и горечь, и славудо дна перебрав.А пулиеще прилетают оттуда —из тех февралей.Из-за тех переправ.А пули летятиз немыслимой дали…Уже потускневшиекаплисвинцапронзают бронюлегендарных медалей,кромсая на частиживые сердца.Они из войны прилетают недаром.Ведь это оттуда,из позавчера,из бывших окоповпо старым солдатамчужиеистлевшиебьютснайпера.Я знаю, что схватка идет не на равныхинечем ответитьтакомуврагу.Но я не могууберечь ветеранов.Я даже собой заслонитьне могу.И я проклинаюпустую браваду,мне спать не даетощущенье вины…Все меньше и меньшек Большому театруприходитучастниковпрошлой войны.

«Неправда, что время уходит…»

Неправда, что время уходит.Это уходим мы.По неподвижному времени.По его протяжным долинам.Мимо забытых санок посреди сибирскойзимы.Мимо иртышских плесов с ветромнеповторимым.Там, за нашими спинами, —мгла с четырех сторон.И одинокое дерево, согнутое нелепо.Под невесомыми бомбами —заиндевевший перрон.Руки, не дотянувшиеся до пайкового хлеба.Там, за нашими спинами, —снежная глубина.Там обожженные плечи деревенеют от боли.Над затемненным городомпесня:«Вставай, страна-а!..»«А-а-а-а…» — отдается гулко, будто в пустомсоборе…Мы покидаем прошлое.Хрустит песок на зубах.Ржавый кустарник призрачно топорщитсяу дороги.И мы на нем оставляемклочья отцовских рубахи надеваем синтетику, вредную для здоровья.Идем к черте, за которой —недолгие слезы жен.Осатанелый полдень.Грома неслышные гулы.Больницы,откуда нас вынесут.Седенький дирижер.И тромбонист,облизывающий пересохшие губы…Дорога — в виде спирали.Дорога — в виде кольца.Но —отобедав картошкой или гречневой кашей —историю Человечествадо собственного концакаждый проходит по времени.Каждый проходит.Каждый.И каждому — поочередно —то солнечно, то темно.Мы измеряем дорогумерой своих аршинов.Ибо уже установлено кем-то давным-давно:весь человеческий опыт —есть повторенье ошибок…И мы идем к горизонту.Кашляем.Рано встаем.Открываем школы и памятники.Звезды и магазины…Неправда, что мы стареем!Просто — мы устаем.И тихо отходим в сторону,когда кончаются силы.

Отрывки из блокнота

Историк смотрит на людей прошлого, и в это же самое время эти люди смотрят на него…

Впадаем в детство,впадаем в смерть.Впадаем в памятьживых людей.

Слово вымученное,память выборочная.то, что хотел забыть,не забывается.

Мудрость этого года вполне может оказаться глупостью в следующем. Так ведь уже бывало. И не раз.

…будет белый снег на землю падать,мы когда-нибудь вернемся в нашу памятьи окажемся, хотя бы на мгновенье,молодыми, невозможно молодыми…

В Риме на Виа-Венето фашисты (достаточно молодые) раскидали листовки: «За национальное единство!..», «Против хаоса, именуемого демократией…». Как похоже!..

Бедные дети, если бы они знали, что делали отцы во имя их счастья.

Сталин живет во многих из нас, как осколок с войны. Жить с ним трудно, а операцию делать поздно. Риск.

Они за рубежом говорят: вы нас обманули. Мы вас так любили, так верили… Обижаются всерьез. Основа на слова. Миф и реальная жизнь. «С жизнью делайте всё, что хотите, но не разрушайте миф». Может быть и так. Но какой же фокусник нужен, чтобы на глазах у публики вынимать из ящика несовместимые предметы. Один сказал: «Мне сейчас стыдно, что я учил русский язык, после того, что я прочитал в ваших сегодняшних газетах о Сталине».

Нельзя делать общее счастье страны, народа, нации из персональных несчастий. «Выше счастья Родины нет в мире ничего»… Правильно, но когда говорят, если родина счастлива, то неважно, счастлив ли ты. Счастливы от этого порядка лишь руководители. Ибо всё идет как надо.

«Взять город к Дню Советской Армии или к 7 ноября… Или, как Берлин, к 1 мая…» Взяли второго. Обидно?

Каждый праздник мы любим встречать новыми победами…

«Перевоевали» войну. А разве мы не перевоевываем жизнь?

Отгадывают прошлое, фантазируют о нем, строят планы.

Подчистки в биографии поколения, в биографии страны. «Как невесту, родину мы любим». А биография невесты (и ее ближайших родственников) должна быть незапятнанной, идеальной. Так и старались.

Следователь при Сталине это, прежде всего, огромный физический труд. Как грузчик, землекоп, лесоруб. Надо было работать физически.

Все вместе мы жили там, где все было прекрасно, а вот каждый, взятый сам по себе, почему-то жил там, где имелись «отдельные недостатки».

Итак: впереди — потрясающе светлое будущее, позади — невыразимо темное прошлое.

Мы — люди — так и говорим: «из тьмы тысячелетий…», «из тьмы веков…».

Почему-то нам до сих пор нравится, что там — тьма.

«Тьма»?! Будто бы!

Да пусть будет благословенной «тьма», в которой появились, оформились библейские нравственные принципы! Я уж не говорю о высочайшей культуре — фантастической, потрясающей культуре!..

Однако мы не успокаиваемся. Мы опять повторяем: «с высоты сегодняшнего дня…» Так и хочется прошептать: «Из глубочайшей ямы сегодняшнего дня мы, запрокинув головы, вглядываемся в бездонную высоту прошлого…»

… что ни говори, а «разрушать до основанья» мы умели…

Начали с разрушения человеческой души и достигли в этом деле, пожалуй, самых больших успехов…

Ах, как хочется сегодняшнее понимание, сегодняшнюю осведомленность о прошлом незаметно распространить на себя — тогдашнего. Дескать, я и тогда видел, и тогда знал, а если не знал, то догадывался. Нет, неправда. Не знал, не догадывался.

Своеобразные способы определения людей.

У грузчиков, доставляющих в квартиры различные тяжести — шкафы, рояли, серванты и т. д., хозяева делятся на две категории:

на тех, которые говорят: «Осторожно! Руки!»

и на тех, которые говорят: «Осторожно! Мебель!!»

«Немец» — т. е. немой.

Именно так называли западных иноземцев на многих славянских языках. Понятно почему: этот человек вроде бы внешне похож на меня, а мычит и бормочет что-то непонятное. Как наши немые. Значит, он больной.

А я — здоровый. Я — точка отсчета, истина, окончательный суд.

Мой четырехлетний внук посмотрел по телевизору информационную программу и пришел ко мне.

— Ну, что? — спросил я. — Какие новости?

— Новости просто отвратительные…

Я засмеялся, услышав в голосе внука интонацию его отца.

— И что будем делать? — спросил я.

Внук вздохнул и ответил:

— Будем рисовать!..

Тот, кем я был тогда, в январе пятьдесят третьего года, был голоден и счастлив. Счастлив своей фанатической верой в то, что писали газеты и о чем вещало радио.

Я и в «вейсманистов-морганистов» поверил с ходу. Хотя знания мои по этой проблеме не превышали уровня карикатур в журнале «Крокодил».

Но то, что «вейсманисты-морганисты» отвратительны, было понятно каждому. Сами посудите: наш советский народ нуждается в хлебе, мясе, молоке, а ЭТИ — ученые! академики! — каких-то мух в пробирке выращивают! Не смешно ли?!

Поверил я и во врачей-отравителей». Ну, как же — они даже Горького отравили! Говорят, предложили перекрасить стены в его кабинете, а в краску намешали отравы. Вот он эту отраву вдыхал, вдыхал и — конец… Так что «врачи-убийцы» были для меня вполне реальным фактом… (Господи, да как же я мог думать такое?! Ведь у меня родная мать всю свою жизнь работала врачом!)