Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

Нет круга идей, в котором бы он не ориентировался при помощи здравого смысла. Многие из низшего класса усваивали в Сибири грамотность, развивали себя и приобретали начитанность. Еще в половине прошлого столетия, по свидетельству путешественника Фалька, около Тобольска жили ямщики Черепановы, из которых один составил замечательную сибирскую хронику-летопись, сделав свод из многих исторических сочинений, а брат его занимался живописью. Многие из подобных зажиточных крестьян имели библиотеки, интересовались наукой. Сибирские раскольники сносились с отдаленнейшими своими собратьями.

Таким образом, даже крестьянский ум работал над своим развитием. Характер подобных явлений, представляя оригинальную сторону сибирской жизни, должен был останавливать внимание путешественников, сопоставляющих контраст косности и отупения, в котором пребывало и вырождалось до последнего времени крепостное крестьянство России. Эти метаморфозы населения и различные изменения его на сибирской почве не могут не броситься в глаза; они доказывают как способности к умственному прогрессу вообще при условиях свободы обмена, так и ту быстроту, с которой может идти культурное развитие русского племени при благоприятных условиях.

Если в Сибири существуют места, где население остается диковатым и отсталым, сохраняя следы замкнутой жизни, то всеми ознакомившимися с Зауральем признается ныне как факт, что вообще сибирское крестьянство по привычкам и развитию стоит выше своих собратий в европейской России, живших под другими условиями.

Прежняя жизнь в лесах и пустынях Сибири, как и борьба с природою, если отражалась, с одной стороны, отступлением от культуры, одичанием и огрублением, черты, которые отмечены этнографами, то то же население приобрело известную крепость, выработало сметку, находчивость, способности Робинзона и стремление к самопомощи. Жизнь среди природы воспитывала решимость, отвагу, неустрашимость и дала в силу опыта долю самоуверенности, которые отличают сибирского охотника. Тип этого охотника и зверолова, отличающегося замечательными качествами, неустрашимостью и ловкостью, признаны и засвидетельствованы известным сибирским знатоком охотничьих нравов Черкасовым, сделавшим многочисленные наблюдения в сибирской тайге[30]. Он не мог не отнестись с полным уважением к качествам сибирского зверовщика при самых убогих его средствах и оружии. Этот охотник, зная обычаи разных зверей, обладает неустрашимостью в борьбе с медведем, быстротою в беге за оленем и сохатым, находчивостью при скитаниях в лесах. Мы сами видели типы горных охотников и крестьян в Алтае, которые не могли не поразить нас своим богатырским сложением, уменьем ориентироваться в лесу и замечательно меткой стрельбой из своих винтовок. Образцом неустрашимости и отваги является горное население беглых русских крестьян, известных под именем каменщиков[31].

К числу качеств, воспитанных в новой стране русским населением, точно так же принадлежит предприимчивость. Непочатые богатства края, увлечение звероловством, соболевание, белкование, открытие руд и приисков, впоследствии торговля и промысловые предприятия благодаря свободе пользоваться промыслами развили этот дух предприимчивости. У первых пионеров он питался завоеваниями и походами — все сибиряки в это время были землепроходцами. Затем этот дух проявлялся в искании богатств по пустыням. До половины пропитого столетия русское население находилось еще в движении и постоянно кочевало. Впоследствии тот же дух предприимчивости воскрес во времена золотопромышленности. Сибирь в это время кишела открывателями, героями и выдвинула многие имена, присвоив им титул «наполеонов тайги». Так называли известного открывателя золота Мошарова. Этот дух предприимчивости выражался среди крестьянства в колонизационных попытках самого отважного свойства: в занятии мест на границах и за границами Китая, точно так же в некоторых смелых морских предприятиях, торговле на островах, проложениях путей в степях, хождении с караванами и т. д. К сожалению, предприимчивость торгового и промышленного населения часто руководствовалась жадностью к наживе, что деморализовало, развращало население, точно так же, как жизнь в лесах и охота не могли не создать рядом с твердостью характера некоторой загрубелости, бесчувственности. Зверолов впоследствии легко охотился на инородца и на ссыльного, факт этого «паляничанья» и охота на «горбунов»[32] составлял темную сторону старинной Сибири. Жажда наживы повела от открытия богатств к взаимному хищничеству. Таковы были обратные результаты выработанных свойств, которые при других условиях культурного развития могли бы проявиться более блестяще и плодотворно.

Нам остается еще указать на одну черту местного характера, точно так же отмечаемую путешественниками и этнографами. Этою чертою, отличающею русское население на Востоке, признают «наклонность к простору, воле и равенству». Действительно, нельзя отрицать, что жизнь колонии при известном просторе, при вольнонародной колонизации, свободе в отыскании промыслов и главное — отсутствии в Сибири крепостного права не могла не наложить на население своего отпечатка. Сибирское население с виду является поэтому менее забитым, подавленным, более независимым. Этого нельзя не видеть даже в низших классах. Но, с другой стороны, по наблюдению тех же исследователей и этнографов, были и другие влияния, которые далеко не способствовали воспитанию независимости характера. Находились наблюдатели, которые, разбирая психические свойства сибирского населения, говорили, что оно не менее низкопоклонно, раболепно, угодливо перед высшими, как грубо и дерзко с равными и посторонними.

Административный произвол воевод и чиновников должен был действовать на местное население подавляющим образом, говорят эти исследователи. Нигде чиновник не пользуется такой властью, как в Сибири, располагая имуществом и состоянием людей; нигде не существует менее обеспечения и гарантий для личности. Законности в Сибири почти не существовало. «Вековой административный гнет до Сперанского стоил крепостного права». Поэтому запуганное общество и личность далеко не могли сохранить здесь независимости и воспитать чувства человеческого достоинства; в доказательство приводят, что нигде нет таких заискиваний, угощений, унижения, как в Сибири, а потому выставляются лесть, хитрость, лукавство и скрытность сибиряков. Итак, с одной стороны, штрихами сибирского характера рисовались грубость и дерзость, лукавство и унижение — свойства раба. Но с другой — они далеко не могут быть единственной характеристикой сибирской жизни, складывавшейся не совсем благоприятно. Сибирь много терпела от административного и воеводского произвола; но он все-таки не мог подавить всей жизни и самое давление на личность было другого характера, чем крепостной феодальный гнет. Сибирский крестьянин о гнете в экономической сфере, в смысле ограничения пользования благами природы, не имеет даже понятия. Когда сибирскому крестьянину рассказывают о крепостном праве, о стеснениях в земле, он не верит и почти не может составить представления о жизни в этих условиях. Свобода пользования различными благами укоренила в нем известное миросозерцание о присущем ему неотъемлемом праве на жизнь и распоряжение известными благами. Административный произвол разнился