Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

этих людей ныне целая народность заклеймена беспощадным приговором. Едва ли, однако, по этим выродкам местной среды должно заключать о целом населении. Индивидуалистический и промышленный дух должен рассматриваться в обшей жизни населения, но не в одних частностях.

Можно обвинять население в увлечениях, односторонности, можно сознавать его падение, но едва ли можно отрицать в нем обыкновенные свойства человеческой природы и способность к возрождению лучших человеческих чувств. Нет извращенного существа, нет падшего человека, на дне души которого не нашлось бы истинных чувств и проявлений инстинктов добра. Иначе, нет души, где не было бы Бога. Тем менее можно отвергать задатки жизни, возможность пробуждения лучших стремлений и высших чувств в целом обществе, хотя это было бы отчужденное, забытое, горемычное общество, подобное обществу сибирскому.

Указывая различные проявления жизни на Востоке и последствия индивидуалистического промышленного духа, исследователи и наблюдатели отметили давно весьма крупное явление современной жизни в Сибири — это необыкновенное развитие промышленного и торгового класса и стремление его к монополии и преобладанию точно так же, как развитие мироедства, кулачества и кабалы в крестьянском населении.

Сибирская деревня представляет два типа: разжившихся кулаков и находящихся в зависимости у них и в долгу бедных крестьян[36]. Погоня за наживой, промышленный дух, пробуждающийся среди крестьян, давление богатых и разрозненность сил бедняков вызывает ныне серьезные опасения. С точки зрения исследователей почему-то составилось убеждение, что явление кулачества, мироедства и кабалы свойственно исключительно Сибири и вызывается особенностью местного характера жителей, за что сибирское общество и подвергалось таким ожесточенным обличениям и филиппикам, какие отразились в статьях Щапова по поводу отсутствия высших чувств у сибиряков.

Едва ли здесь можно, однако, все сваливать на один характер и испорченность сибирского населения, как на качества врожденные и неизменные. Причины общественных явлений должны быть исследованы глубже. Посвятив отдельное исследование истории кабалы и монополии в Сибири, мы должны заметить, что это явление было вызвано торговой зависимостью и особенностями, где население врассыпную кинулось в борьбу, стремясь приобретать и накоплять. Это явление возникло благодаря той свободе и простору, которые представляла Сибирь для приобретения материальных благ, как и одинаковой возможности всего населения преследовать их достижение. Словом, то, что в других местах выпадало на долю исключительных привилегированных классов, то в Сибири разлилось в массе. Явление это обязано новой стране и демократическому складу общества, где большее число лиц пустилось в погоню за наживой. Что кабала и монополия нашла себе более простора, более почвы и благоприятных условий для развития в Сибири, зависело не от характера общества, а от его беззащитности и отсутствия гарантий против эксплуатации. Мироед, кулак и промышленник в Сибири нашел союз с царствовавшим здесь беззаконием и выразил гнет резче и бесцеремоннее. Сибирский кулак «Колупаев» и «Разуваев» (по Щедрину) действовал в союзе со взяточником-чиновником и находил в нем поддержку, защиту и средство для давления на массу населения.

Промышленный дух и неправильное распределение богатств в колониях и новых землях выражается резче, чем где-либо. Американское общество также обвиняется в этом промышленном духе и индивидуалистическом характере, что, однако ж, не мешало его гражданскому процветанию. Этот индивидуалистический дух, погоня за приобретением, борьба, неправильный захват, кулачество и мироедство выступает ныне в массе одинаково и в жизни России. Сибирь испытала его только ранее.

Развитие индивидуальных страстей и промышленный характер следует за периодом опеки и феодализма, когда жизнь масс имела более экономического равенства, но в то же время была более подавлена. Таково было положение феодальной Европы и крепостных масс в России; в Сибири свободное население вступило ранее в период индивидуальной погони за приобретением. Этот период продолжается до тех пор, пока не выступят у народов вновь социальные общественные интересы и не образуется утерянная связь и солидарность. Прежняя крепостная крестьянская община в Сибири потеряла свою связь, но тем не менее в своем развитии жизнь масс стала выше. Опыт индивидуалистической жизни, пережитый в новой стране, однако не мог не выразиться, как всегда, весьма дурными последствиями и явлениями, результаты которых хорошо сознаются. Нельзя сказать также, чтобы это воспитание индивидуальной жизни прошло бесплодно. Оно закалило местный характер, приучило к труду, самостоятельности и самодеятельности. Такому обществу предвидится впереди не разложение, а развитие. Недостатки современного склада сибирского общества с его разрозненностью, с его своекорыстными приобретательными мотивами, с господством промышленного класса монополистов, кулаков, мироедов и кабалою бедного населения хорошо чувствуются местным населением, сознается и образованными людьми края. Путешественники — не первые открыватели этого явления. Вопрос состоит в том, чтобы создать противовес этому влиянию и возвратить общество к нормальным путям человеческого развития. Русское население в новой стране, если временно стало на почву хищничества, взаимной борьбы и утеряло свою солидарность, то ему не заказаны пути в будущем снова сомкнуться. Русская поземельная крестьянская община не располагается за Уралом, как думают, а только слагается.

Что касается вообще обвинений сибирской крестьянской общины в стремлении к индивидуализму, то мы должны отложить свой приговор до окончательного исследования характера этой общины. Сибирская земледельческая община доселе не имела еще своего исследователя. Покойный Щапов сделал опыт исследования жизни верхоленской крестьянской общины, но здесь этот обличитель сибирского индивидуализма нашел одинаково черты, доказывающие сплоченность общин и замечательную способность к ведению общественных дел. Другой весьма наблюдательный исследователь, автор замечательных по глубине мысли и богатству данных о сибирской общине статей[37], не отрицая в ней индивидуалистических черт, характеризует ее следующим образом. «Мне кажется, что она имеет особенности довольно оригинальные, — пишет он. — И эти особенности произошли от ее исторического происхождения. Сибирскую общину нельзя сравнивать ни с древней русской общиной — новгородской, ростовской, рязанской и проч. земель, ни с более новой, производной, так сказать, северной общиной в земле Двинской, в Вятской и Пермской областях. Первая древняя община у славян (т. е. новгородцев), древлян, радимичей и проч. была вервью, волостью, погостом, была, одним словом, территориальной общиной. Она распалась на деревенские общины уже позднее, в неизвестный период времени, может быть, в XII или XIII веках и в силу политических и финансовых причин. Община северная в Двинской, Вятской, Пермской землях была, вероятно, сразу деревенской. Но произошла она путем выселения вольницы. Эта вольница, иногда однодеревенская, иногда разнодеревенская, шла артельно, занимала