Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки - Стюарт Стивен

Шимон Авидан спросил задержанных, почему они здесь. Они сначала ответили, что они — воры. Несколько ударов кулаком и пинков ногами заставили их поменять версию. Они недавно из России, но их семьи остались там. Их не выпускают. Вот они и решили в отместку разгромить офис МАПАМ, которая, они это знают, поддерживает коммунистические страны. Время было на исходе. Шимон Авидан подтащил одного из нарушителей к двери и вложил пальцы его руки в щель между дверью и косяком. «Вы эту дверь открыли незаконно, — сказал он. — Я предлагаю тихонечко ее закрыть с тем, однако, чтобы ваши пальцы остались в этой щели, если вы не сознаетесь».

Этого оказалось достаточным. «Грабитель» признался, что находится в распоряжении Исера Харела, но работает у него всего несколько месяцев.

Через несколько минут прибывшая полиция «арестовала» обоих взломщиков. На следующий день МАПАМ созвала пресс-конференцию и представила собравшимся микрофон и печатное руководство по взлому. Публичное упоминание о Шин Бет было запрещено, так что грабителей называли «посланцами МАПАЙ». Но никто, даже Харел в течение многих еще лет не знал, каким образом эта операция была раскрыта. Никто в Израиле и не подозревал, что в Шин Бет идет ожесточенная, братоубийственная война.

В конце концов игра закончилась вничью.

МАПАМ отказалась отдать микрофон полиции, так как прекрасно понимала, что он после этого исчезнет бесследно. Полиция, со своей стороны, утверждала, что не может без этого предъявить грабителям серьезные обвинения. Они были просто оштрафованы. Попытка навязать Кнессету дебаты по этому вопросу была пресечена.

На том все и кончилось.

26 января 1953 г., за день до того как был обнаружен микрофон, ультралевая фракция партии МАПАМ вышла из ее состава и объединилась с израильской коммунистической партией. Левые, экстремистски настроенные члены МАПАМ последовали их примеру. Те из них, кто решил остаться в ее рядах, были, однако, в последующие месяцы исключены. Моше Снэ и лейтенант Авраам Берман [3]не сумели превратить МАПАМ в теневой кабинет коммунистической партии.

Исер Харел, поддерживаемый Бен-Гурионом, вышел почти невредимым из схватки с МАПАМ, хотя и нажил себе новых врагов. До сих пор неизвестно, была ли операция, направленная против МАПАМ, оправдана. Сторонники Харела утверждают, что группа Моше Снэ, у которой были тесные контакты с Советским посольством в Тель-Авиве, действительно представляла опасность для демократического государства, так как стремилась подчинить своему влиянию главную оппозиционную партию страны. МАПАМ утверждает, что партия свои проблемы могла разрешить самостоятельно и действительно исключила из своих рядов коммунистов и людей, им сочувствующих. Кроме того, МАПАМ считает, что Харел в своих действиях руководствовался не интересами страны в целом, а политическими интересами Бен-Гуриона.

Исер Харел с возмущением отвергает эти обвинения и сейчас. Тем не менее этот инцидент оказал огромное влияние на него и на всю систему израильской разведки в целом. С тех самых пор ни Шин Бет, ни другие организации разведки, никогда более не принимали участия во внутриполитических делах Израиля.

Шин Бет только в исключительных обстоятельствах приглашал на работу людей типа Гидеона Лави — с резко выраженными политическими симпатиями. Это не значит, что Шин Бет не признавал за своими сотрудниками права иметь собственное мнение. Важно было другое — чтобы у них хватало выдержки не афишировать его.

Впоследствии Исер Харел, излагая свою позицию Бен-Гуриону, утверждал, что израильская общественность, безусловно, откажет Шин Бет в своей поддержке, если Шин Бет будет принимать участие в политических играх в Израиле. Шин Бет должен быть выше этого и находиться вне подозрений. Урок был преподан и, к счастью, пошел на пользу.

Глава шестая

7 декабря 1953 г. всю страну потрясло известие, что Бен-Гурион, премьер-министр и министр обороны Израиля со времени его создания, подал в отставку и в самом деле намерен уйти. Причем немедленно. Бен-Гурион, правда, еще три месяца назад взял длительный отпуск, чтобы заранее подготовить соотечественников к своему уходу. Но никто по-настоящему не верил, что он осуществит свое уже не раз объявленное намерение покинуть свой пост.

Как и Уинстон Черчилль, Бен-Гурион не принадлежал к числу людей всеми безоговорочно любимыми, но опять же, как и Черчилль, Бен-Гурион олицетворял собой целую эпоху. Трудно было даже представить себе, что кто-то займет его место. В Израиле понимали и другое: сподвижники Бен-Гуриона, привыкшие во всем на него полагаться, могли потерять самостоятельность мышления и способность к активным действиям. Особенно тревожной казалась ситуация в министерстве обороны.

Бен-Гурион всегда считал израильские вооруженные силы своим детищем. Он лично курировал прохождение службы в войсках и карьеру военнослужащих. Он продвигал молодых людей в армии по служебной лестнице быстрее, чем это делалось в других странах мира. Он использовал на благо страны их энтузиазм и энергию, в то же время осторожно сопоставляя эти свойственные молодости качества с другими, которые постигал на основе своего личного огромного опыта.

Как только Бен-Гурион, обессилевший после долгих лет борьбы, начавшейся для него еще в 30-е и 40-е годы, ушел, оказалось, что фундамент, на котором покоилось все построенное им здание, зашатался.

Моше Шарет, новый премьер-министр, был совсем другим человеком, хотя его данные казались безупречными. Он был очень образован — одновременно прекрасный лингвист и умелый дипломат.

Бен-Гурион всегда был деятелен. Голда Меир, характеризуя его, говорила: «Это человек, который считал, что на первом месте — дело, а обсуждение — это уже потом! В конечном счете, по его мнению, настоящее значение имело и всегда будет иметь одно — что и как делают израильтяне, а вовсе не то, что по этому поводу думают и говорят за пределами Израиля». «Что касается Шарета, — говорила та же Голда Меир, — то он огромное значение придавал тому, как реагировали на события в Израиле политические деятели других стран. Его не на шутку волновал вопрос о том, достаточно ли привлекательно выглядит Израиль в глазах иностранных министров и Организации Объединенных наций. Представление, которое складывалось об Израиле сегодня, и мнение его современников о стране имели для него значительно большее значение, чем подлинная история и ее суд».

Новый министр обороны Пинхас Лавон был рекомендован на этот пост Бен-Гурионом, который, видимо, считал его наиболее близким себе по духу политическим деятелем. Бен-Гурион не захотел прислушаться к предупреждениям коллег, в частности Голды Меир и Шаула Авигура, настойчиво возражавших против этого назначения.

В правительстве действительно не было ни одного человека, который мог бы соперничать с Пинхасом Лавоном. Он был интеллектуально значительно выше, чем большинство членов правительства. Его острого, беспощадного языка боялись все. Он был очень хорошо образован, к тому же умел увлечь аудиторию своими речами. Но опыта руководства министерствами у него не было. Не было у него и уменья ладить с людьми.

Внешне Лавон, несмотря на сутуловатость, худобу и лысеющую голову, отличался своеобразной привлекательностью. Отличительной особенностью его внешности были великолепные, пушистые черные брови.

Почти все затруднения Лавона были прямым следствием пренебрежительного отношения к коллегам по партии, которое он и не пытался скрывать.

Взаимоотношения с Моше Шаретом, новым премьер-министром, с самого начала сложились у Лавона плохо. Даже в те времена, когда оба они были еще «исполняющими обязанности», Шарет писал Лавону: «При премьер-министре и министре обороны /Бен-Гурионе/ существовал такой порядок: меня извещали обо всех значительных планах возмездия, предпринимаемых против соседних стран, или акциях против арабов в стране. Этот заведенный когда-то порядок, теперь нарушается. Я имею в виду вопрос о введении комендантского часа и облаве в Тире или операцию, проведенную в ночь на 12-е число в этом месяце. Поэтому я вынужден просить вас в будущем извещать меня заранее обо всех значительных операциях, которые вы назначаете или утверждаете».

12 августа Шарет писал вновь: «Ваш отказ от сотрудничества и консультаций представляется мне непонятным и создает почву для серьезных недоразумений. Если вы желаете добиться моей отставки с поста исполняющего обязанности премьер-министра, ничего не может быть проще. Вы действительно этого добиваетесь?»

24 мая 1954 г., когда и Лавон, и Шарет были уже утверждены в своих должностях военного министра и премьер-министра, Шарет писал: «О мерах по безопасности мне не докладывают. Происходят события, о которых я представления не имею. Я узнаю о них из сообщений по радио и из газет. От меня остается скрытой вся подоплека этих дел. Нормальный распорядок требует, чтобы меня ставили в известность обо всем происходящем до того, как публикуется официальная версия. Так должно быть, и я жду от вас соответствующей инициативы в этом вопросе».