Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки - Стюарт Стивен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отношения Лавона с командным составом армии были не лучше. Военные в большинстве своем представлялись ему бюрократами, одетыми в военную форму. Он сразу же рассорился с начальником Штаба генералом Мордехаем Маклефом, который в скором времени понял, как опасен этот человек в роли министра обороны. О своих на этот счет опасениях он сообщил Бен-Гуриону, который не принял их во внимание. Маклеф подал в отставку.
Утром того дня, когда сам Бен-Гурион окончательно снял с себя обязанности премьер-министра и министра обороны, он принял отставку Маклефа и назначил на его место своего политического и военного ставленника генерал-лейтенанта Моше Даяна.
В министерстве обороны создалась взрывоопасная ситуация. Впервые в министерстве был собственный руководитель (до этого времени его функции выполняла канцелярия премьер-министра), психологически, по мнению многих, для этой роли непригодный. Он не поладил с премьер-министром и, более того, презирал его. А у премьер-министра не было политического авторитета, достаточного для того, чтобы удалить его с поста.
В армии был новый начальник штаба, генерал Моше Даян, человек исключительных способностей и обаяния, но не имеющий опыта администрирования в высших сферах. К тому же он проявлял высокую политическую активность, т. е. претендовал на роль, не ограниченную только обязанностями военного руководителя. В кабинете министров это вызывало естественные опасения.
Генеральный директор министерства обороны Шимон Перес был человеком молодым и способным, но тоже малоопытным. Эта его неопытность уже не раз давала себя чувствовать, проявляясь в самоуверенности, которая часто появляется у людей, имеющих преувеличенное представление о своих талантах. И Даян, и Перес, были честолюбивы. По мнений некоторых, даже слишком честолюбивы.
Военной разведкой заправлял Бенджамин Джибли. И он тоже был не на своем месте. Как бывший руководитель иерусалимского округа в Шай во время осады Иерусалима в 1948 г., он имел за плечами немалый опыт работы, обогащенный дальнейшей деятельностью в военной разведке. Однако он был всего лишь человеком военным, правда, очень проницательным. Ему недоставало глубины и способности к аналитическому мышлению, которые совершенно необходимы человеку, осуществляющему руководство такой организацией, как Военная разведка.
Все трое — Даян, Перес и Джибли — хорошо встретили Лавона и всячески его поддерживали. Они сразу поняли, что в его лице министерство обороны имеет человека, способного противостоять любому из членов кабинета министров, в том числе и премьер-министру. Он был всегда сторонником активных действий и потворствовал агрессивности молодых людей.
Они также знали, что Лавон — ставленник Бен-Гуриона и правительству не по душе. По их понятиям, это были лестные для него обстоятельства.
Бенджамин Джибли, с которым у Лавона сложились особо хорошие отношения, попросил его сразу же уладить одно волновавшее его дело. Военная разведка с некоторого времени не была хозяином в своем собственном доме во всем, что касалось спецопераций. Для того чтобы враждующие между собой израильские агентства не мешали друг другу работать, была создана система, которая давала Военной разведке право разрабатывать все спецоперации и самой выбирать объекты. Но приступать к действиям она могла только после того, как ее план утверждался Мосадом. Так что по существу контролировал операции Мосад, и Военная разведка оказывалась ему подчиненной. Эта система была узаконена спустя несколько месяцев после того, как Бен-Гурион создал объединенный Комитет, главой которого назначил начальника Мосада, окрестив его при этом словом «мемунэ», т. е. глава всех разведывательных коллективов в стране. Это «звание» с тех пор автоматически присваивалось каждому, кто возглавлял Мосад. Значение Военной разведки умалялось параллельно росту влияния Исера Харела, который имел прямой доступ к премьер-министру, в то время как начальник Военной разведки отчитывался перед начальником Штаба. У Харела в связи с этим установились особые отношения с Бен-Гурионом. И Бен-Гурион, со своей стороны, ввел в действие нерушимое правило, которое тоже задевало интересы Военной разведки — ни один человек в военной форме не имеет права появляться на заседаниях Кнессета или его комитетов по иностранным, военным или правительственным делам.
Хотя Мосад уже испытывал недостаток средств на исследовательскую работу, которая давала бы ему возможность соответствующим образом оценивать разведывательную информацию, но его превосходство все еще оставалось неоспоримым, благодаря тому, что Харел имел право непосредственного общения с премьер-министром.
Джибли, которого все время поддерживали Даян и Перес и, по-видимому, сам Бен-Гурион, [4]решил, что с уходом Бен-Гуриона появилась возможность восстановить былую независимость Военной разведки. Перемена во взглядах самого Бен-Гуриона и его окружения была, видимо, вызвана опасениями, что Шарет не в состоянии самостоятельно оценить спецоперации. Так что, до тех пор, пока Шарет сидит в кресле премьер-министра, эти вопросы должны быть изъяты из его компетенции, а значит, и из сферы влияния Исера Харела.
Пинхас Лавон взял на себя задачу отстоять новое правило на заседании кабинета министров. Харел, со своей стороны, представил кабинету хорошо продуманный доклад, в котором разъяснял, какую потенциальную опасность таит в себе решение давать полную свободу действий организации, которая осуществляет спецзадания. Премьер-министр тоже указал на то, что и при существующих в настоящее время правилах военные сплошь и рядом проводят операции на границах, не испрашивая на это одобрения министров. Тем не менее кабинет министров, несмотря на грубый натиск Лавона, отстоять свою точку зрения не смог.
В конечном счете принятие этого решения привело к падению личного авторитета Лавона как политического деятеля, а со временем — к расколу правительственной партии и политической «ссылке» Бен-Гуриона. Последствия всего этого в течение многих лет еще отравляли атмосферу политической жизни в Израиле. Военной разведке потребовались годы, чтобы о правиться от поражения.
Одна из операций под кодовым названием «Сюзанна» была разыграна по правилам, заданным Лавоном. Ее исход в конечном счете тяжело отразился на судьбе его молодых сотрудников.
Идея этой операции возникла задолго до появления Лавона в министерстве обороны и с самого начала была бездарна. В середине 1951 г. в Каир прилетел из Лондона в качестве представителя фирмы, изготавливающей электрооборудование, английский бизнесмен Джон Дарлинг. Настоящее его имя — Авраам Дар, в прошлом он был офицером Пальмаха, агентом израильской Военной разведки. Человек общительный, всегда с улыбкой на лице, он внешне походил больше на араба. Большой популярностью в своей среде он не пользовался. По мнению некоторых, он действительно обладал качествами среднего шустрого коммивояжера, но аналитических способностей у него не было. А ведь он выступал в роли первоклассного агента, самостоятельно действующего на вражеской территории.
Полковник Джибли из Военной разведки придерживался мнения, что на случай войны Израиль должен иметь в Египте пятую колонну. Задача ее — совершать диверсии, в том числе взрывать гражданские и военные объекты. Это должно было парализовать Египет изнутри и ограничить его возможности начать войну.
Джибли поручил Аврааму Дару, или Джону Дарлингу, создать команду глубоко затаившихся в Египте агентов, готовую по первому сигналу начать действовать.
Джон Дарлинг, утвердившись в Египте, тут же связался с Виктором Саади, который возглавлял подпольную сионистскую организацию, называвшуюся «Тугеза» и занимавшуюся вопросами эмиграции египетских евреев в Израиль. Саади, человек молодой, идеалистически настроенный, предоставил Дарлингу полную свободу действий, и тот начал с невероятной энергией вербовать местных евреев. Он разделил организацию на две ячейки — одну в Каире, вторую — в Александрии. Во главе каирской секции он поставил доктора Моше Марзука из еврейского госпиталя в Каире, а руководство секцией в Александрии поручил красивому двадцатичетырехлетнему школьному учителю Шмуэлю (Хаку) Азару. Каждая из этих ячеек должна была самостоятельно продолжать вербовку новых членов. Само собой разумеется, что вербовали они хорошо им знакомых людей, с которыми вместе росли и воспитывались. Вся эта молодежь, подростки и молодые люди в возрасте двадцати с небольшим лет, принадлежали к интеллигенции. Выросшие в больших городах, прославленных своей историей на весь мир, они свободно говорили не менее чем на четырех языках (что считалось в их среде нормой) и были прекрасно знакомы с культурой, традициями и обычаями разных народов.