Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

Было ветрено, сухой снег скрипел под ногами. Из переулка послышались голоса подгулявших парней. Она от испуга застучала сильнее. И тут наконец в окне появилось встревоженное старческое лицо в морщинках и круглых очках, обрамлённое совершенно седыми волосами, закрученными луковичкой на затылке и заколотыми пластмассовым рябеньким гребешком.

Дома её не сразу и хватились. Цаплины пришли поздно. Утром они решили подольше поспать. Когда встали – то да сё, свёкор что-то пробормотал и ушёл гулять, а Цаплины засобирались в кино. Вернулись они под вечер и сели ужинать. И было уже девять, когда зазвонил телефон. Одноклассница Лида спросила Эрну, чтобы узнать задание по геометрии. Только тогда Кира заглянула в комнату, в туалет, на кухню, поискала на вешалке пальто, коротенькие зимние сапожки и… не нашла никого и ничего. Тут она начала спрашивать – мужчины реагировали вяло и без интереса. Придет, куда она денется, твоя Эрна! Шляется, небось, где-то с подружками.

Долго ли коротко ли, выяснилось понемногу, что девочки нет со вчерашнего дня, она не ночевала. Не объявилась она и завтра.

Кира собиралась в воскресение на концерт, но делать нечего, надо было что-то предпринять. Ведь в понедельник могут позвонить из школы и начать задавать вопросы. Она в первый раз подумала, что не знает, собственно, никаких подружек дочери. Да и есть ли вообще подружки? Эта, что звонила насчёт уроков? Но кто она такая, и как её фамилия? А другая просит иногда помочь с математикой и физикой. Эту, кажется, зовут Ира. Поискать, что ли в комнате её телефон?

Она вошла, пошарила на расшатанном закапанном чернилами письменном столе с зелёной настольной лампой и томиком «Трёх мушкетёров», выдвинула его единственный ящик. Там лежали в беспорядке ручки и карандаши, школьные тетрадки, тонкие и потолще, и ещё одна в клеёнчатом переплёте с выведенным крупным ученическим почерком названием – «дневник». Кира наугад открыла эту посередине. Полистала и изменилась в лице. А потом молча оделась и вышла из дома.

Пока Кира медленно шла к школе, то, как ни короток был путь, она по дороге поняла, что выхода из создавшегося положения нет. Жить негде, муж дочку едва терпит и не скрывает этого, объясниться с ним вряд ли выйдет. Развестись, разъехаться сложно, да и неохота. И когда она пришла, достучалась и, не зная толком, как себя вести, начала неприятный разговор с девочкой и старушкой, когда Эрна наотрез отказалась возвращаться, мать не очень её и уговаривала.

Трудно теперь восстановить заново, каким образом это утряслось, только Эрна осталась жить в каморке. Мать поначалу иногда заходила, немножко – очень скромно – помогала, а потом перестала.

Тётя Паша стала брать по выходным ночные дежурства в своём роддоме. На нищенскую зарплату нянечки и её скромный приработок нельзя было прожить вдвоём, хоть директор Одинцова и подкармливала покинутую девочку. А она, очень способная, но раньше учившаяся небрежно, стала внимательной и старательной чрезвычайно. Старенькая её форма, из которой она уже выросла, сияла белыми воротничками, а в дневнике сделалось красно от пятёрок.

И когда по школьному двору потекли ручьи, на водосточных трубах и на крыше повисли сосульки, а воробьи подняли гвалт перед подвальным окном, склёвывая рассыпанные крошки, Эрна решительно сказала тёте Паше: «Бабуленька, поговори ты, пожалуйста, с сестрой-хозяйкой. У вас там всегда народу не хватает. Она придумает что-нибудь, а я буду тебе помогать. Вот увидишь, я смогу! Ты же сама говоришь, дело нехитрое! Путь заплатят нам немножко больше. А через год я кончу школу и смогу зарабатывать как взрослые. Вот тогда мы заживём!

Тётя Паша всплакнула – девочке бы учиться да учиться, но делать нечего! На следующий год надо Эрне новую форму, надо сапоги, а летом что носить? Словом, попросила она в своём родильном отделении. И, начиная с апреля, стали они по вечерам ходить работать вдвоём.

Эрна понемногу училась. Она сперва выполняла самое простое – подай, принеси, убери – потом начала присматриваться и быстро перенимать, что можно, у опытных медсестёр. К окончанию школы она превратилась в умелую помощницу, да уже не нянечки, а акушерки.

Эрна получила хороший аттестат, в котором были только две четвёрки – по русскому и по географии. К этому времени всякие контакты у неё с семьёй окончательно прекратились. Об институте нечего было и думать. Но в роддоме её знали и ценили. И с удовольствием взяли в штат. Правда, без окончания курсов медсестрой не получилось. Эрна поступила в регистратуру. А по вечерам, как и прежде, подрабатывала помощницей акушерки. Получалось так хорошо, что заведующая отделением пошла и поговорила с директором. И через год её всё-таки взяли. Это называлось – «исполняющая обязанности». Нашли обходной манёвр.

Пока Луша рассказывала, в кабинете стояла полная тишина. Незаметно вошла Мария Тимофеевна, хотела полить цветы, но заслушалась и молча села около двери на стул. Пётр Синица отвернулся к окну. Олег морщился, по его лицу пробегала гримаса отвращения. Когда Луша замолчала, Пётр спросил:

– У тебя всё?

– Нет, об этом есть ещё немного, но у нас время кончается.

– Ты права, «застольный период» на сегодня почти исчерпан. Скоро начнётся «ножной». У всех что-нибудь намечено. Сделаем перерыв. А то руки чешутся дать в рыло, да некому.

Он заходил по комнате, потряс головой, потом стукнул кулаком по тяжёлой папке.

– Вот что, дорогие мои. Я тоже рос без отца. Я нечего о нём не знал. Очень страдал от этого. Мне часто и по-разному было тяжко. Но меня все любили – и моя мама, и бабушка. И жил я у себя дома. А эти! Боже, какие… Нет, не хочу о них даже говорить. Знаете, есть там у Севы деньги, нет ли, но я теперь своим долгом считаю Эрну найти. И пока не найду, не успокоюсь. Землю рыть буду! Всё, простите, братцы, за пафос. А теперь пора. Разбежались. Каждый знает, что дальше делать. Встречаемся вечером. Тогда дослушаем Лукерью. А я тоже покумекаю и вам доложу.

– А, Луш, ты что? – скосил он глаза девушку, заметив ее движение.

– Пётр Андреевич, – Луша, до сих пор державшаяся хорошо, подняла глаза и стало видно, что они у неё на мокром месте, – мерзкая история, всем тошно стало. Мы даже забыли, что в ней для нас пока ничего нет.

– Ребёнок прав, – пожал плечами Майский. – Злодея ещё никто не нашёл. Мотива нет!

– Не