Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он держался с ребёнком неприязненно, придирчиво, мог под настроение и руки распустить, и застенчивая печальная девочка отчима избегала.
Прошло несколько лет, семья переехала на Арбат. Там им пришлось жить вместе со старым свёкром. Впрочем, этот шестидесяти шестилетний крепкий седой высокий мужчина сам себя определённо не считал стариком. Он был вдовцом и извлекал из этого положения максимум всевозможных удовольствий. Он и при жизни жены никогда себя не стеснял. Всегда имел кого-то на стороне, хоть собственную домработницу, но имел. Что уж говорить теперь, когда на работу ходить больше не надо, сын достаточно зарабатывает, невестка очень неплохо готовит, а на пенсию вполне можно и того… Да, невестка! Очень красивая женщина. Только этот довесок у неё… Ну, ничего, пусть убирает квартиру, бегает за покупками. Да мало ли дома дел! Так прошло ещё несколько лет.
Эта Эрна, вот странное имя, совсем не такая как её мать, никакого сходства. Но глядишь, тоже подрастает. Вытягивается, оформилась уже, грудки у неё, – стал подумывать старый негодяй, глядя на одинокого беззащитного ребёнка. Раньше думал, зачем она тут нужна? Теперь пригодится!
Он начал ловить Эрну в коридоре, бормотать гадости и тискать. Свет не горел. Коридор был длинный, за поворотом чулан. Девочка смертельно боялась. Стыдилась ещё больше. Ей даже в голову не приходило пожаловаться. Кто стал бы её слушать? Кто бы ей поверил? И однажды…
Эрне давно не хотелось после школы домой. Но зимой на улицах холодно, рано темнеет, и бродить одной тоже страшно. Поэтому она старалась задержаться в школе, засиживалась, где можно, пряталась в пустых классах, в физкультурном или актовом зале, забиралась в библиотеку. Она садилась на корточки, обнимала себя руками под коленками и зажмуривала глаза.
Надо было успеть выскочить, пока школу на ночь не запрут. Уйти сейчас? Всё равно до мамы не досидишь, она возвращается часов в семь вечера, и то если с работы идёт прямо домой. А вдруг «этот» куда-то уже ушёл, а «другого» – отчима ещё нет? Тогда можно немножко спокойно дома побыть и почитать. И уроки пора делать…
В школе в подвальном этаже имелись крошечная комнатка, тесная как пенал. Вдоль стен в ней стояли узкие походные кровати, застеленные серыми солдатскими одеялами, между ними – тумбочка. У самой двери ютился шкафчик, он же кухонный стол. И это всё.
Убогий скарб жительниц этой хоромины хранился в задвинутых под кровати ободранных чемоданах. В комнатке обитали две пожилые нянечки, выброшенные из колхоза на московский берег социалистическими и военными штормами. Директор, которая жила тут же при школе в отдельной и вполне приличной квартире, сумела их приютить и, что было, может, ещё важней, отстоять перед бесчисленными проверками разного начальства от милиции до райкома.
Эта директор или директриса, как её иногда именовали, была примечательная женщина. Анна Григорьевна Одинцова, крупная, полная, громкоголосая, резкая и не терпящая возражений была исключительно порядочным человеком. Поселить нянечек при школе, тоже мне подвиг! А если они из раскулаченных семей? Или возьмём учителей с фамилиями, которые образованный человек сразу опознаёт как немецкие. Например, Циммерман, Мюллер, а то даже Шиллер! В самом деле, Шиллер, что это за фамилия? Вы скажете: ну как же? Фридрих Шиллер – великий немецкий романтик, поэт и драматург. И учительница немецкого Виктория Ильинична Шиллер, она уж не родственница ли? Давайте, спросим! Но это образованный человек. А информированный? А осторожный? Да ещё когда на дворе «дело врачей»? И глубоко верующая православная директриса Одинцова, та, что во всех бесконечных анкетах, несмотря на опасения близких, неуклонно писала в графе «социальное происхождение» не индифферентное «из служащих», а чистую правду – «из дворян», не терпела несправедливости. Если учитель – талантливый математик, то пусть у него «фамилия», пусть у него даже прозвище, и вполне заслуженное прозвище – «нос», Анна Григорьевна его с удовольствием возьмёт на работу. И пока он справляется на отлично, волос с его головы не упадёт.
В её школе вовсе не было особого либерализма. Все полагающиеся организации – партийная, комсомольская и пионерская – исправно работали. Соблюдался строгий порядок. Ученики на переменах гуляли парами под присмотром дежурных. Но начиная с восьмого класса учителя обращались к ученикам только на «Вы».
Нянечки, тётя Глаша и Тётя Паша, вечерами подрабатывали, как могли. Паша – так же нянечкой в соседнем роддоме. Тётя Глаша помогала директрисе по дому. Когда дочь Анны Григорьевны вышла замуж и уехала с мужем-моряком в Мурманск к месту службы, внучек остался у бабушки, а тётя Глаша переселилась в освободившуюся комнату, ухаживать за малышом.
А нянечка тётя Паша осталась одна на своей солдатской кровати. «Ну, чисто барыня», говорила она весело. Только недолго это продолжалось.
Тётя Паша подметала как-то после уроков в актовом зале и заметила девочку в углу. Большая уже девчоночка. Сидит тихонько, думает – не заметят. В другой раз натолкнулась она на неё в пустой школе, потом в третий. Узнала у пионервожатой обиняками, как зовут. А затем и подошла, позвала к себе, напоила чайком с сухариками. Вкусные были сухарики, не везде такие найдёшь, с изюмом. Нянечка потихоньку разговаривать начала с девчонкой, осторожно расспрашивать. Эрна сначала плакала и молчала. А потом рассказала…
Вот поэтому, когда как-то раз под вечер в пятницу мама с отчимом отбыли, как обычно, в гости, а старший Цаплин, отужинав, обернулся к Эрне и, сладко улыбаясь, сказал: «Опять мы с тобой одни остались, но вдвоём никогда не скучно, верно?» Девочка выскочила в коридор, схватила с вешалки пальто и выбежала на тёмную зимнюю улицу.
До школы было недалеко. Она обогнула здание с тёмными окнами, пробралась во двор и согнулась у единственного освещённого подвального окошка, наполовину утопленного в
