Душа убийцы и другие рассказы - Александр Жулин

Мазуркевич еле от него отвязался. Он уже составил команду: Игорь Петрович, Евгений Евгеньевич, и вот еще девка так вяжется с ними… Брать ее? Лишние хлопоты? С другой стороны, там, на месте, так сказать, происшествия… Ладно уж, собирайтесь, Марина! Ботинки-то впору? Смотрите! Потом не пищать!

Внизу еще оставался Семенов.

— Семенов! А вы как полагаете?

— А чего полагать-то?

— Ну, чего ради полез он?

— Сказал, что залезет, вот и полез!

— А зачем же сказал? Вынуждали его? Может быть, проигрыш, а? Ну, в карты, еще как-нибудь? Может быть, на спор?

— Я же сказал: он сказал, что залезет! Вот и полез!

Они начинали подъем, и Мазуркевич приклеился к Евгению Евгеньевичу. И вот тот-то окончательно все и запутал.

— Нет, нет, не ищите! Никакого уголовного дела! Просто несчастный случай, несчастный случай в горах! И виновников нет! Я так вам скажу: бродячая душа! Бродячая душа, влюбленная в горы, солнце и воздух, в творчество, в женщин, в красивых собак! Знаете, так бывает: человек отождествил себя с делом, душа прикипела — и нет бродячей души! Простейший случай: знаменитый футболист сломал ногу, а? Представляете? Без ноги! Драма, трагедия, бывает и смерть. А? А чем хуже железобетон? Валя в него много мыслей вложил, и сердце вложил, при чем тут, спрашивается, поломанная диссертация? Вот я пьесу смотрел, «Вишневый сад» называется, не смотрели? Вот там вишневый сад вырубают, не хозяева, нет — хозяев вынудили сад этот продать! И вот его вырубают, а у хозяев, бывших, заметьте, сердце болит! Вот так и Валя, представьте себе, принял эту Италию, а они подцепили его, беззлобно, конечно, ну, кто же хотел-то, чтобы всерьез? Хотя все началось не с завода…

— Не с завода? — Мазуркевич отставал от Евгения Евгеньевича, сил не хватало, и надо было приостановить стремительное его продвижение. — Как же так: не с завода?

— А вот так! Вы вот «Овод» читали? Вот там был кардинал, ох, не помню, как его? Вот он был одному молодому там как бы вместо отца! А потом выясняется, что именно он-то и есть настоящий… Ох, похоже, я свернул не туда!

— Вы хотите сказать: Валентин и Игорь Петрович…

— Ну да, да! Знаете, что такое Игорь Петрович? О, это — пират, конкистадор, красавец! Валя пришел к нам — а я помню, помню те времена! — о, он пришел, услыхал, а шеф как раз был в ударе, рассказывал… О, как он говорил! Если не железобетонные заводы-автоматы — страна идет по миру! Прямо так говорил: если не мы — распад, развал, разложение! Представляете: такое услышать дипломнику? Афганистан еще не случился, заметьте!

— Ну, а красивая Марина? С нею — как? Ваше мнение! — перебил скользкую тему служака.

— А при чем тут Марина?

— Ну, мне кажется, они… Они трое… Ну, понимаете?

— Нет! На фиг она им сдалась? Шеф все понимает как надо, а Валя… Не-е, он ее не любил… Не любит! Пошли-ка быстрее!

Валентин лежал на склоне Горы, и ее холодные пальцы трогали тело. Хотел было прокашляться — из горла вырвался странный звук, похожий на всхлип.

— Что ж ты, Гора?

Лицо Горы поскучнело.

— Мне в самом деле конец?

Гора шумно вздохнула. Может быть, откуда-нибудь обрушился снежный пласт.

— Ну уж фигушки! — возразил. Но несмело.

Гора пробралась холодными пальцами в самое сокровенное. Попокалывала кожу под маечкой. Он поежился, напряг мышцы — холодная, большая ладонь охватила разом обе лопатки.

— Это ты брось! Холодно!

Глаза Горы сияли ледяным, ослепительным блеском.

И тогда все в нем взбунтовалось. Приподнялся, ощутив миллионы льдистых уколов в застывающем теле. Схватился за ветку, подтянулся немного. Боль в ноге ударила с новой силой. Сжав веки, чтобы не брызнули слезы, всхлипывая и выкликая страшной силы ругательства, он снова пополз.

Но что это такое? Может быть, в голове у него помутилось?

Да, помутилось, наверное! Полуослепший от блеска снега, полуоглохший от боли, он полз вверх… вверх… вверх…

Еще когда принялись звать Валентина, махать и кричать, что не сомневаются в нем, что темнеет, пора, Игорь Петрович, глядя на эту букашку, прилипшую к белой круче горы, ощутил неожиданно смутное беспокойство. Валентину, разумеется, не дано глубокого видения и понимания. Машина закупки пущена в ход, моторы свистят, питаемые единой электрической сетью, и он, Игорь Петрович, лишь один из многих других. Но, с другой стороны, из всех тех — ну, сколько их, человек тридцать-сорок в стране? — которые решают судьбу автоматов-заводов железобетонных изделий, только Игорь Петрович отчетливо представляет, насколько абсурдна закупка того, что они могут сделать сами и дешевле, и лучше. И сейчас в этой большеголовой — из-за пышной кроличьей шапки с опущенными ушами — фигурке, склонившейся запятой над волосинками-палками, почудилась ему вдруг опасность. Кованая, неразгибаемая.

Проклятый волчонок! Что, если начнет ходить по инстанциям, звонить и писать? Такие дрожащие, нервные, тощие — никогда не знаешь, чего от них ожидать. Вот и сейчас. Если сейчас сверзится вдруг, разобьется? Всегда ведь найдется такой человек, который напомнит, кто был здесь старшим. Какой-нибудь, да обнаружится моралист, который ткнет пальцем. И с несвойственной неуверенностью Игорь Петрович сказал:

— А что, если нам поднять якоря?

Умница Евгений Евгеньевич понял:

— Если отойти, спрятаться, выждать…

— Конечно! — вскричала Марина, — как только увидит, что остался один, что выпендриваться не перед кем, так тут же и спустится!

В этой категоричной, чисто женской реакции была какая-то беспощадная, но до чертиков привлекательная неправда.

Игорь Петрович взял было решительный темп. Слитной цепочкой группа заскользила за ним. Вечер жег щеки, вершина алела, синие ели проносились навстречу — прекрасно! В этом быстром размашистом беге, с хлопаньем лыж, ощутил словно бы возрождение. Но тут что-то случилось. Нет, шаг он не сбил, он даже прибавил, но будто сзади окликнули. Энергично работая рычагами-руками, склонил голову, на ходу шваркнул боком вязаной шапочки по плечу, открыв ухо: окликов не было. Послышалось? Хотел обернуться, узнать, что такое, но вместо этого заторопился зачем-то: быстрее, быстрее. Скорее добраться до намеченного перелеска!

Однако то ли такое движение было ему уже не по возрасту, то ли и в самом деле смутил неразгаданный оклик, но только складность движений нарушилась. То проскальзывала толчковая лыжа, то застревала палка в снегу, выкручиваясь из ладони; показалось, будто обвит по груди резиновой лентой, другой конец прикипел где-то сзади — не к горе ли? — и с каждым шагом резина растягивалась, увеличивая сопротивление. Что-то было не так. Он начал делать длиннее шаги, стараясь дольше скользить, расслабляться. Нет, к черту! Грудь теснило, сердце все тяжелее прокачивало густевшую кровь, жар легких иссушивал глотку, и, главное, пропал весь азарт.

И снова будто окликнули.

Остановился. Отчетливо понял: этот парень не спустится, не взобравшись на самый верх.

Подкатил Евгений Евгеньевич. Выдохнул так, будто выпускал перегретый пар.

— А что, если обежать эту Гору и посмотреть: вдруг он, взобравшись на гребень, спустился с той стороны?

Игорь Петрович только что именно так и подумал. Но оттого, что эта мысль была высказана не им… Но тут Рой заорал:

— Кому свербит, тот пусть и бегает! Я лично устал! Я еду на станцию! — и вдруг сорвался и устремился.

«Э, да этот парень с острыми локотками! — поразила вдруг мысль. — Вот кто меня и сожрет!»

Потылин лезет в рюкзак, достает термос. Пьет, утирается.

— Я за Роем! — говорит, словно испрашивает. — Непорядок, озлился парень. Я еду за ним!

Семенов подслеповато помаргивает. Этот-то не продаст.

— Что скажешь, Семенов?

Молчит. Жалкий и тощий. Лицо так загорело, словно в морщины набралась грязь.

— Так что скажешь?

— Чего?

— Оставим товарища?

— Какого товарища?

Придуряется. То ли в плоть его въелось — самому ничего не решать, то ли… Себе на уме? — ахнул внезапно.

— Знаешь, — сказал, — давай-ка на станцию! Мы уж тут сами!

Семенов тем спокойным, неторопливым движением, после которого уже невозможно изменить ранее данный приказ, повязал тесемки ушей шапки-ушанки под подбородком и неторопливо отправился вслед за Потылиным.

— Ну что же, Евгений, давай! — показал глазами Игорь Петрович. — Смотри за следами на целике! Он мог вернуться к остановке автобуса!

Вот в этом месте Мазуркевич впивался. Кто точно видел, как уходил Рой? Может быть, он пропадал куда-нибудь с глаз? Семенов, вы не могли ошибиться: Потылин в полукилометре от вас, а еще впереди — Рой? Но вы ж плохо видите! Вы же отстали от них! Вдаль видите хорошо? Ну так скажите: а назад вы оглядывались?

Это-то и был коронный вопрос! Мазуркевичу хотелось узнать, чем занимались шеф и Марина? Вот он и путал их якобы пристрастным вниманием к Рою! Но никто не оглядывался!