Под знаком Льва - Леон де Грейфф

Песенка для фагота

Учу фагот забыть о спеси,учу его свободной песне.

Пожалуй, нужная работа.Но отчего-товсе слушатели прямо как взбесились:того гляди, начнут пальбу.Свистят, кричат, как в битве — готы,что, дескать, Гонгора-и-Арготе[79]от моего фаготапереворачивается в гробу.

Бу-бу-бу… Неужели?А вот сами и сладьте с музой-ка!Поэзия — это вам не сладкая,а чистая музыка!

И я учу фагот забыть о спеси.Учу его свободной песне.

Это важная работа.И зря озлился дон Болотто,и зря лишилась донья Дурраот злости чувств:своя архитектурау всех искусств.

О боги! Не считая слоги,пишу стихи я. «Стихия! Безобразие!» —кричат они всей дружной сворой.

Но такова моя фантазия,в соответствии с которойя учу фагот забыть о спеси.Учу его свободной песне.

Да, выбрал я науку из наук:учить самостоятельности звук.Не потому, что я какой-то мессия,а потому, что такова моя профессия:моя поэзия.Вам она режет слух?Ритм — крут, стих — сух?

Плевать. Я рад. Остра, как лезвие,да будешь ты, моя поэзия.

Вы, дон Болотто, дон Кретино!Вы, донья Дурра, донья Тина!Вы поняли?Я свой фагот лечу от спеси.Учу его свободной и строптивой песне!

Сюита черной луны

IВолчкомвращаетсялуна;она черна,черным-черна.Волчком вращаетсялуна,котораячернакак смольи повторяет,какпароль:

«Уж эти мне поэты! Что ж!Поэт! Абстрактно пой и вой,но мне, пожалуй, хоть на грошпожалуй Музыки Живой!»

IIЭй, певец, не забудьзимний Шубертов путь,[80]двойника и у моряосколки портрета.[81]Слушай: Шуман бушуетлюбовью поэта,[82]берет безо всякой абстракции в пленнаши души тишайшим ноктюрном Шопен.

IIIПоклонник романтического и элегического!Слышишь: Бах вздохнул,и пронесся гулпо лесам. Он сами орган себе,и господний храм.

Моцарт, чистый ключ,Гайдн, Дюпарк и Франк.Льется в листья луч,словно миннезанг.[83]

IVЛюбители чистого и запредельного,гиперэстетского и неподдельного!Вы «Пляски смерти» Мусоргскогослышали?Его «Без солнца»? А «Бориса Годунова»?Найдется что-нибудьстрашней ли, глубже, выше ли?Вам не представить и во сне такого!

VТы, дегустатор квинтэссенций,придира — боже упаси! —туман венеций и флоренцийпригубь в аккордах Дебюсси.Остынь, умывшись, неврастеник,его игрою светотени.

VIТы любишь цвет и свет? Не надо!Не слышал ты навернякани «Золотого петушка»,ни «Китежа» с «Шехеразадой»…А Римский-Корсаков меж темих сочинил на радость всем.

Придира — боже упаси! —картин языческой РусиСтравинского, его Жар-птицуне видел ты, и не приснитсятебе его Петрушка[84] — нет.Ахти! Ты любишь цвет и свет!

VIIУслышь в тоскующем Тристане[85]рог рока,рану расстоянья,проникни в душу скифу, галлуи к Вагнеру в его Валгаллу.[86]

VIIIНа фоне тоски, что хрипит в патефоне,проникни в певучую бронзу симфоний,которыми бредил, безгрешен, греховен,великий Бетховен, оглохший Бетховен.Звенящий, как сталь, и звучащий стеклянното яростый звук, то почти что пуховый…Торжественность мессы и «Кориолана»и дух Прометея в обличье Глухого![87]Великий Глухой, как природа, духовен:огонь Прометея нам дарит Бетховен!

IXВолчком вращаетсялуна —оначерным-черна. Онаволчком вращается —луна,иссиня-черная,как смоль,и повторяет,как пароль:«Уж эти мне поэты! Что ж!Поэт! Абстрактно пой и вой,но мне, пожалуй, хоть на грошпожалуй Музыки Живой!»

Рассказ Гаспара

Всей землей опираясь на посох,мы, былую забывши удалость,по чужбине писали зигзаги,в безразличье упрятав усталость;да, выписывали мы зигзаги,как святые, хлебнувшие браги.

По чужбине писали зигзагимы, землей опираясь на посохи бездумно гордясь пустотоюновых песен, безбожно гундосых.К отчей кровле, пленившись корчмою,поворачивались мы кормою.

Да, выписывали мы зигзагина чужбине, свою бесшабашностьвыдавая за высшую зрячестьи свою не постигнувши зряшность!Мы бродили бесцельно по свету,став глухими и к цвету и к свету.

Как Верлен и Рембо, виноградникпроменяли на грязный мы город;как Рембо и Верлен, мы поймалинаше горькое счастье за ворот.Эта страсть просочилась нам в жилы:в дрожь вогнала и заворожила.

Как Верлен и Рембо, совместил яи злокозненность и простодушье,под загадкой двуликого сфинксарасписавшись удушливой тушью.Я и Я. Я — не Я. Парадигмаядовитей, чем язва и стигма!

Всей землей опираясь на посох,мы, как будто ручей по ложбине,все петляли, писали зигзагипо чуравшейся чуда чужбине,где пригрела небесная сферане Венеру, а глаз Люцифера.

Рассказ Рамона Антигуа о прискорбных нравах, царящих в долине Кауки

Фрагменты

Таверна под Отраминой —ну, чистая развалюха.Я встретился там с Мартином,и был он весьма под мухой.С ним рядом был Тоньо-Герцог,и был он весьма под газом.Сэр Грей же был очень рыжим,нетрезвым и синеглазым.

У каждого лоб светилсясивушно-зеленым нимбом:ведь пили они, как былозавещано нам Олимпом…Когда же вино кончалось,они не скребли в затылке,поскольку у них в корзинахпозвякивали бутылки.

Чуть-чуть чересчур фривольнозвучали их прибауткипро девушек непорочных,забывших о предрассудке.Слегка чересчур свободноони распевали песнипро девственниц, позабывшихо грозной для них болезни…

Когда ж им делалось скучно,взлезали они на мулови ехали прочь тропоюсатиров и вельзевулов.Но помня о христианах,рубивших вовсю неверных,они поднимали кубкиво всех до одной тавернах.И вот, поднимая рюмкии прочие все сосуды,включая пустую тыкву,вели они пересуды,которые в грех вводилисоблазном своим досужимне только что незамужних,но даже и тех, что с мужем.

Они на ногах почти что,родимые, не стояли,когда обнимали в Ларебочонки свои в подвале,когда пять сирен приблудныханисом их наливали,доя кошельки любимыхпри этом на сеновале.Они не могли на речкеникак отыскать парома.При этом шесть нимф дышалона бедных парами рома.

И все же они успешноуправились с переправой,вломившись в таверну к Нуньоорущей вовсю оравой:подайте, мол, ром и бренди,Добром ведь пока что просим.И было сирен при этомУже и не семь, а восемь…

Что ж… Нуньо умел спроворитьслужанок своих и вина:уж в Ларе безгрешны нимфы,а тут и совсем невинны.Явившимся грубиянамони наполняли кубкии явно назло задирамсвои задирали юбки.Однако при всем при этомих ласково величалии даже их бальным танцамучили потом в подвале,а чтобы от хмеля беднымизбавиться было проще,их нимфы потом водилигулять по соседней роще.

Но, выпивши стременнуюи на посошок глотнувши,на мулов опять садилисьзаблудшие эти души.Заблудшие эти тушивзбирались опять на мулови ехали прочь тропоюсатиров и вельзевулов.Серебряные созвездья,как свечи, в ночи дрожали,и трое знакомцев нашихна север свой путь держали.Петляла в ночи по рощам,по взгорью тропа, по долуи вывела их к притону«У Розы из Боломболо».Была эта Роза красной,кривой и слегка хромою,но гордо качала бюстом,как будто пустой сумою.Поэтому трое нашихпроехали мимо шагоми с нервами совладали,лишь только припавши к флягам.Поодаль спустились к броду,где Каука пеной брызжет,и в мутной воде набряклиу них сапоги и бриджи.Свой путь они кавалькадойпродолжили бестолковой,и он их привел в тавернупод вывескою «Подкова».

Сей храм из фанеры с жестьюс фасаду, а также сзадидостоин был Шахрияра,прильнувшего к Шахразаде.Завидное заведенье:ни склада в нем нет, ни лада,но лампою Аладдинаи плаванием Синдбадаоно безупречно служитот Ансы до Медельина[88] любому, кто утверждает,что он до сих пор — мужчина…

Таверна под Отраминой —ну, чистая развалюха.Я встретился там с Мартином,и был он весьма под мухой.С ним рядом был Тоньо-Герцог,и был он весьма под газом.Сэр Грей же был очень рыжим,нетрезвым и синеглазым…

Рассказ Сергея Степанского