Тень деревьев - Жак Безье

Илья Эренбург

Тень дереьев

ПРЕДИСЛОВИЕ

В книге «Тень деревьев» впервые собраны стихотворные переводы Ильи Эренбурга. Илья Эренбург был романистом, газетчиком, теоретиком искусства, драматургом. Но кроме того и, быть может, прежде всего он был поэтом и переводчиком поэзии. Шесть без малого десятилетий творческого труда Ильи Эренбурга изобилуют вспышками поэтической активности. Еще юношей, перед первой мировой войной, Илья Эренбург переводит своих друзей — парижских поэтов, столь же молодых, голодных и безвестных, как и он сам. Аполлинера, Жакоба, Сальмона, Жамма русский поэт открывает задолго до того, как их открыли французские критики, французские читатели. Тогда же в поисках корней новой французской поэзии Илья Эренбург открывает для себя солдатскую и крестьянскую песни французского средневековья, открывает величайшего из его поэтов Франсуа Вийона.

Пятьдесят лет спустя, на склоне лет, Илья Эренбург заново перечитывает французский фольклор и того же Вийона и заново переписывает свои переводы.

Советская школа поэтического перевода — важная и блистательная страница советской культуры. Всемирная отзывчивость, которой еще Достоевский восхищался у Пушкина, в соединении с интернационализмом нашей эпохи привели к явлению, не имеющему себе подобных ни в одной из великих поэзий мира.

Многие крупные советские поэты были одновременно крупнейшими переводчиками. Поэтический перевод, который во Франции или в Италии до сих пор зачастую является уделом усердных профессоров или же честных ремесленников, у нас стал делом лучших поэтов страны. Каждый из них пришел в перевод своим путем, каждый выбирал свое, близкое. Однако все вместе они решили задачу несравненной трудности — заставили заговорить по-русски лучших поэтов мира.

У Ильи Эренбурга был свой, особенный путь к поэтическому переводу, не похожий на те, которые проторили Мартынов или Исаковский, Пастернак или Заболоцкий, Тихонов или Маршак.

Попробуем разобраться в особенностях этого пути, определить место, какое занимает Илья Эренбург в советской школе поэтического перевода.

Прежде всего бросается в глаза строгая избирательность поэта, которую лучше всего назвать однолюбием.

Илья Эренбург никогда не разбрасывался: два языка — французский и испанский, две поэзии, две культуры, два народа.

Переводы с иных языков, которые порой, хотя и весьма редко, приходилось исполнять Илье Эренбургу в порядке боевой газетной работы, никогда не перепечатывались. Более того, никогда не вспоминались. Однако эта узость кажущаяся. У нее, у этой «узости», были свои сильные стороны. Илья Эренбург переводил с языков, которые он знал в совершенстве, переводил книжки поэтов, которых он знал лично или чьи стихи пережил, прочувствовал. Он пропагандировал культуру народов, в жизни и освободительной борьбе которых принимал непосредственное участие.

Сначала о языке и связанном с ним вопросе о переводе с подстрочника. Илья Эренбург не мог отрицать закономерность и неизбежность такого перевода. Венгерская поэзия, переданная Мартыновым или Заболоцким, или грузинская поэзия, воссозданная Тихоновым или Пастернаком, были слишком весомыми доводами в пользу подстрочника. Илья Эренбург эти доводы не оспаривал. Однако для самого себя он считал подстрочник неприменимым, невозможным. Французский язык, усвоенный им еще с детства в семье и в гимназии, а затем укрепленный долгими годами жизни и работы во Франции, французский язык всех ее департаментов, французский язык с его многовековой историей, с его наречиями, диалектами, арго и акцентами стал вторым родным языком поэта.

А испанский язык? Его он доучил на слух в окопах республиканцев.

Эти два языка Илья Эренбург знал, как только можно знать язык. С этих языков он и переводил. Всякий раз, когда заходила речь о подстрочнике, на губах Ильи Эренбурга начинала блуждать усмешка — несправедливая, но определенная.

Илье Эренбургу мало было понять и прочувствовать текст. Он должен был знать о поэте все. Более того, он должен был знать все о культуре и о народе, породивших поэта. Поэтому рядом с немногими сотнями строк переводов из Вийона возникает серия исследований о Вийоне. Рядом с дюжиной переведенных народных песен — известная книга о французской культуре, рядом с переводами Неруды и Гильена — исследования о Неруде и Гильене.

Переводы Ильи Эренбурга можно оценить, только учитывая его роман о Франции «Падение Парижа», его повесть об Испании «Что человеку надо?», тысячи его газетных корреспонденций из Франции и Испании, его дружбу с Пикассо и пропаганду им живописи Пикассо, наконец, его прямое участие в освободительной борьбе испанского и французского народов.

Вторая особенность пути Ильи Эренбурга к переводу связана с вопросом о заказе. Отрицать роль заказа для поэтов-переводчиков так же неверно, как отрицать роль подстрочника. В любом литературном хозяйстве, а тем более в плановом советском литературном хозяйстве, заказы необходимы. Достаточно вспомнить, что «Витязь в тигровой шкуре» был заказан Заболоцкому, что поэмы Словацкого и Мицкевича были заказаны Мартынову, чтобы снять всякие разговоры о неправомерности заказов. Однако у Маршака, к примеру, наряду с заказанными переводами была и своя заветная мечта — сделать книгу английского поэта Вильяма Блейка, которого он переводил всю жизнь и стал печатать только в старости.

В переводческой деятельности Ильи Эренбурга заказ не сыграл никакой роли. Выбирал и отбирал всегда он сам по соображениям глубоко личным. И если, скажем, переводы Неруды или Вийона стали немаловажной страницей в истории нашей культуры, так произошло это только потому, что личные вкусы, пристрастия, дружеские привязанности совпали здесь с пристрастиями, вкусами и привязанностями века.

Интересна в этом отношении история перевода книги Пабло Неруды «Испания в сердце». В годы борьбы с фашистскими мятежниками и Неруда и Эренбург жили в Мадриде, на переднем крае военных действий. Неруда — в качестве консула Республики Чили, Эренбург — в качестве корреспондента газеты «Известия». Оба принимали непосредственное участие в войне и много о ней писали. Книга Неруды, созданная под бомбежкой и артиллерийскими обстрелами, была опубликована в Мадриде солдатами республиканской армии на бумаге, изготовленной другими солдатами той же армии. Эта Книга — ее первое издание представляет ныне величайшую библиографическую редкость — была тогда же подарена Илье Эренбургу, на глазах которого она создавалась и печаталась. В трагическом 1939 году, году падения Испанской республики и начала второй мировой войны, Илья Эренбург перевел эту книгу и издал ее в Москве. (Кстати сказать, в настоящем издании книга «Испания в сердце» представлена полностью.) Воистину высокий пример братского сотрудничества поэта и переводчика! Приведу и другие примеры, правда не столь убедительные, как этот. За несколько лет до Октябрьской революции Илья Эренбург издал книгу Франсиса Жамма. Чем полюбился ему Франсис Жамм, человек, не оставивший убедительного следа в своей национальной культуре, поэт, скупо характеризуемый современными энциклопедиями как «католический»?

Франсис Жамм был верующим католиком, но он не был ни формалистом, ни декадентом. В ряду поэтов своего времени он выделялся прочной приверженностью к лирике природы и крестьянского быта и чрезвычайной, редкостной для того времени ясностью и демократичностью формы. Именно все это и подкупило молодого Илью Эренбурга, добивавшегося ясности и демократизма в своем собственном творчестве, искавшего эти качества в творчестве своих современников.

Жамм не стал народным поэтом. Книжица Эренбурга (в настоящем издании она представлена полностью) — памятник лучшему, что было в Жамме, большим надеждам, которые он подавал и которые, к сожалению, не оправдал.

Значительной для своего времени явилась книга «Поэты Франции», изданная в 1914 году. В ту пору французских поэтов переводили в России много и хорошо. Из всех зарубежных поэзий именно французская была самой авторитетной и влиятельной. Однако антология «Поэты Франции» нашла свое место на книжных полках нескольких поколений русских поэтов от Маяковского до Николая Майорова, Павла Когана и Михаила Кульчицкого. Двадцатилетний Илья Эренбург сделал то, что не довелось сделать несравненно более опытным в то время Валерию Брюсову и Федору Сологубу. В толпе двадцатилетних, как и он сам, французских поэтов Илья Эренбург отличил и первым перевел на русский язык именно тех, кто стал будущим французской поэзии, — Аполлинера, Сальмона, Вильдрака. Русские символисты поддерживали и пропагандировали в России французских символистов, причем не только великого Верлена и изобретательного Малларме, но и их жеманных эпигонов. Однако новое время потребовало новых песен, и в грозном 1914 году Илья Эренбург назвал и представив русскому читателю Аполлинера, с именем которого связана новая французская революционная поэзия.