Хозяйка замка Ёдо - Ясуси Иноуэ

— До нас дошли вести о Тасуко… — И тотчас пожалела об этих словах, но было поздно — они уже сорвались с губ.

Такацугу болезненно скривился — лишь на мгновение, а в следующую секунду в глазах его полыхнула злость.

— Что такое жизнь сестры в сравнении со славой клана Кёгоку? Безделица! — И всё же под конец голос молодого воина чуть заметно дрогнул.

— Неужели? — Тятя даже подняла склонённую голову, чтобы взглянуть на него.

— Младшая сестра Удзисато Гамоо тоже получила приглашение в замок Хидэёси Хасибы. Женщине из поверженного клана Кёгоку было бы куда сложней избежать подобной участи, вы не находите?

— Сестра господина Гамоо?! — опешила Тятя. — Вы серьёзно? — Она ушам своим не верила — настолько нелепой казалась мысль о том, что родная сестра Удзисато может стать наложницей Хидэёси.

— Вы разве не слышали о даме Сандзё, поселившейся в Киото?

Конечно, Тятя слышала, и не раз, об этой знаменитой женщине, но она и представить себе не могла, что речь идёт о сестре Удзисато.

Княжна устремила взгляд на деревья в саду, оголённые зимними ветрами. От невыразимой грусти заныло сердце. Удзисато казался ей единственным мужчиной, способным устоять против Хидэёси, прямо отказать ему в чём бы то ни было, и вдруг, в один миг, её представления о нём перевернулись с ног на голову. Слава молодого полководца, совершившего головокружительный взлёт к вершинам воинской иерархии, ставшего надеждой и опорой армии Хидэёси, померкла.

Пару часов поболтав с кузинами о том о сём и пообещав почаще заглядывать в гости, Такацугу отбыл в Танакаго, на земли, вверенные его опеке. Не успел он скрыться из виду, как сёстры принялись обсуждать всё, что услышали, каждая на свой лад. Охацу, всё больше помалкивавшая в присутствии Такацугу, оживилась, взбодрилась и даже развеселилась с его уходом. Тяте неприятно было видеть сестру в таком расположении духа, и её злость выплеснулась в обидных словах, брошенных в адрес Тасуко:

— Дом Кёгоку пал во второй раз! Стать наложницей врага, который убил твоего мужа, принять такое унижение ради всеми на свете забытого клана — как это гнусно и нелепо!

— Говорят, дама Кёгоку — так теперь называют Тасуко — очень несчастна, — сказала Охацу.

— Это потому, что она сделалась наложницей. Но право же, заплатить счастьем сестры за собственную безопасность — стыд-то какой!

На сей раз жертвой Тятиной злости стал Такацугу. У него никогда и в мыслях не было отдать Хидэёси сестру в обмен на высочайшее благорасположение — он поступил так, потому что не видел другого пути к восстановлению прежней славы Кёгоку. Другого пути и не было. Тятя прекрасно всё понимала, мало того — именно этого она и ожидала от Такацугу. Но даже ожидания остались в прошлом, и девушка всё отчётливее ощущала, насколько сложными стали её чувства к кузену.

Почему чистый огонь, зажжённый Такацугу в её детской душе, не может разгореться вновь? Почему всё не может остаться таким простым и ясным, как раньше? Да, ей кажется, что юноша с цельным характером и благородными помыслами уже не существует. Но дело не только в нём. Возможно, главная беда в том, что громкое и грозное имя Кёгоку обратилось в пустой звук, растворилось в многоголосье смутных времён? Так или иначе, обет вернуть былое величие дому Кёгоку теперь представлялся Тяте эгоистическим и совершенно бессмысленным, а в поведении Такацугу, готового подвергнуться любым унижениям, лишь бы достичь своей цели, ей виделась бесчестность. И несмотря на то что в присутствии Такацугу девушка изо всех сил старалась держаться учтиво, её немного пугало собственное желание затеять с ним ссору, возникавшее как только он появлялся.

В тот день Тятя долго размышляла. Ей не давал покоя и Удзисато Гамоо. Если причины, побудившие Такацугу отдать свою родную сестру Хидэёси, были ей вполне ясны, в случае с Удзисато разобраться куда труднее. Покорился ли он воле господина или же по собственному желанию расплатился сестрой за своё продвижение вверх по общественной лестнице?

Хидэёси, могущественный полководец, разменявший шестой десяток, тоже занимал немало места в мыслях княжны. Ходили слухи, что он объявил себя «верховным правителем». Так это или не так, в любом случае Хидэёси был в ту пору самым могущественным человеком в Японии и ему оставалось покорить не слишком уж много земель, чтобы завладеть титулом верховного правителя по праву. И этот почти что признанный властелин взял в наложницы старшую сестру Такацугу и младшую сестру Удзисато… Тяте никак не удавалось понять, что он за человек. Ей довелось поговорить с ним один-единственный раз, когда она была почти ребёнком и он явился с визитом в крепость Киёсу. Тогда перед ней предстал обычный воин, лет сорока с небольшим, добродушный, но не без хитринки. Спустя несколько лет Тятя видела его издалека — он вёл своё войско на север, а за его спиной догорали руины замка Китаносё. Больше она ничего не знала о Хидэёси, кроме того, что по его вине оборвались жизни почти всех членов её семьи.

В девятом месяце того же года состоялась третья встреча княжны с этим человеком. Произошло это через два месяца после того, как с восходом седьмой луны он по воле императора был назначен на пост кампаку[58]. Тятя и её сёстры не очень-то хорошо представляли себе, что означает сам титул, несомненно было одно: отныне Хидэёси — полноправный хозяин страны и по чину, и по сути. В честь знаменательного события в Адзути устроили пир, бочонки сакэ рядами выстроились вдоль улочек города у подножия замка на радость простому люду, повсюду раздавали бесплатное угощение. Когоо в сопровождении служанки отправилась тогда взглянуть на народное гулянье, но Тятя и Охацу остались в своих покоях.

На следующий день после празднества Тятя со смотровой площадки сторожевой башни увидела огромную армию на марше с востока. Это воины Хидэёси шли усмирять северные провинции. Но даже самураи Адзути не могли сказать, возглавляет ли его высокопревосходительство кампаку поход самолично.

Север покорился власти Хидэёси в мгновение ока, и уже в девятом месяце обитателям Адзути довелось понаблюдать за победоносным возвращением армии. Один отряд отделился от основного корпуса и завернул в замок. Какая же тут поднялась суматоха! Слуги и самураи весь день носились туда-сюда как угорелые. Три княжны, перепуганные этой беготнёй, решили, будто надвигается беда, и до самого вечера носу не казали из своих покоев, а когда стемнело, им сообщили о том, что его превосходительство желает с ними повидаться. При этом известии все трое изменились в лице. Когоо и Охацу бросились к старшей сестрице, словно искали спасения, — обе были уверены, что Хидэёси собирается их казнить. Тятя же, хоть и побледнела, хладнокровия не потеряла. Пожурив сестёр за малодушие, она строго добавила:

— И не вздумайте опускать голову перед кампаку. Смотрите ему прямо в глаза. Ясно? Не смейте разыгрывать из себя побеждённых и смирившихся!

— Ой, что же тогда с нами будет? — прошептала Охацу, которая и впрямь дрожала от страха, что ей перережут горло.

Когоо к тому времени уже взяла себя в руки и проявила наконец свойственное её натуре спокойствие:

— А я вот не откажусь заглянуть в лицо кампаку. Если он на меня посмотрит, я, стало быть, не должна отводить глаза, да, сестрица?

Явились дамы из главного дворца и помогли княжнам одеться. Было ещё рано; девушки, принаряженные и причёсанные, уселись ждать на энгаве, когда за ними пришлют. Время тянулось томительно и тревожно. Когоо и Охацу между делом дружно сказали Тяте, что она — вылитая покойная матушка О-Ити.

Посланники из главного дворца пришли к часу Пса. В сопровождении двух самураев и трёх дам из своего окружения княжны покинули женскую половину и пересекли сад, в котором давали осенний концерт неутомимые цикады. Холодный ветер, предвестник бури, стонал и завывал без передышки, стараясь перекрыть пение насекомых; луна ещё сияла в чёрном небе, но тучи уже неумолимо подступали к ней со всех сторон.

Процессия вышла на центральный двор и свернула к павильону у подножия тэнсю. Девушки воображали себе ярко освещённые палаты, а вместо этого оказались в тёмном зале — с вечерними сумерками, которые завоевали всё пространство, там боролись лишь фонарики у открытых сёдзи, ведущих на энгаву. В круге света сидели несколько мужчин и женщин.

Когда Тятя и её сёстры приблизились, собравшиеся поприветствовали их поклонами и указали на почётное место. Как только княжны опустились на татами, все снова глубоко поклонились им. Все, кроме одной женщины, сидевшей как раз напротив. Тятя подняла глаза, чтобы взглянуть на неё, и чуть не вскрикнула от изумления — это была Омаа, третья дочь Тосииэ Маэды, которую она однажды видела в саду замка Футю.

Омаа была на год младше Охацу, значит, ей всего шестнадцать… Но выглядела она гораздо старше своих лет, и не только из-за высокого роста — должно быть, испытания, выпавшие на её долю, послужили причиной столь раннего созревания, ведь на своём коротком веку она успела стать заложницей в Китаносё и потерять жениха, оборонявшего замок от захватчиков.