Восстание - Юрий Николаевич Бессонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет, еще далеко… Еще очень далеко…»
Опять впереди в далеком городе раздались взрывы, и зарево замутилось клубами густого дыма.
Красноармейцы задыхались в пыли и дышали так, будто все время шли в крутую гору.
«Хоть бы дождь хлынул, хоть бы он помог пожар унять», — думал Василий, глядя на тучи над заревом, и вдруг позади услышал крик:
— Принимай влево!.. Влево принимай!..
Красноармейцы поспешно отходили к лесу за обочину дороги. Василий оглянулся. В красном тумане поднявшейся пыли он увидел скачущих всадников. Их было не менее эскадрона. Лошади, напуганные заревом, шли осторожным нервным скоком. Всадники, пригнувшись к передним лукам, работали нагайками.
Густые клубы душной пыли заставили Василия попятиться от обочины глубже в лес и зажмурить глаза. Когда он снова открыл их, эскадрон был уже далеко. У поворота дороги мелькнули крупы последних лошадей, и там, где только что пронесся эскадрон, теперь клубилась пыль и рваными космами тянулась к вершинам деревьев.
— Лихо гонят, — сказал кто-то рядом с Василием.
Василий с завистью посмотрел вслед умчавшимся всадникам и сказал:
— Эти успеют, не дадут им город спалить… Кабы и нам лошадей сейчас…
4
Еще ночью в походе Василий узнал, что белые оставили Екатеринбург, а подойдя в рядах роты боевого охранения к городской окраине, услышал звон церковных колоколов и ликующие крики «ура».
Только еще светало, а улицы рабочего поселка были полны людьми, как в самый разгар праздничного дня.
Рота шла в походной колонне, но народ теснился к ней и люди, узнавая в рядах отцов, мужей, братьев, бросались в колонну, тормозя ее движение и путая строй.
Не прошло и трех минут, как, запрудив узкую улицу, к заводской площади двигалась уже не ротная колонна, а пестрая шумная толпа. А народ все бежал и бежал навстречу красноармейцам.
Василий слышал крики, возгласы, смех, плач, голоса враз говорящих людей, но не прислушивался и не понимал, о чем кричали и говорили люди. Он шел, как во хмелю, и все смешалось в ушах его в несмолкаемый гул: и голоса людей и церковный перезвон. Лицо его горело от бессонной ночи, и губы запеклись. Он беспокойно посматривал по сторонам, отыскивая лицо Натальи в толпе женщин, и предчувствие встречи с ней сменялось предчувствием беды. Натальи нигде не было. Так дошел он до заводской площади, но и здесь среди столпившихся женщин не нашел Натальи.
Он не слышал команды «Разойдись» и удивленно огляделся, увидя, что рядом с ним нет красноармейцев и что все они разошлись по площади, окруженные родными и друзьями и что у многих из них на руках дети. Тогда он понял, что здесь объявлен привал, и, заторопившись, пошел через площадь к кривому переулочку, где жила Василиса Петровна.
Еще издали он увидел знакомый домик с палисадником и тонкой, как лоза, рябиной под окном. Калитка палисадника была закрыта. Василий толкнул ее и вбежал на крыльцо. На крыльце он остановился, снял фуражку, пригладил рукой волосы, потом постучал в дверь.
На стук никто не ответил.
Василий постучал еще раз, прислушался, не донесутся ли из-за двери шаги, и уже твердо зная, что в домике никого нет, толкнул дверь ногой.
Дверь растворилась. Пахнуло сыростью и пылью. Василий шагнул через порог.
В кухне пол был завален помятой грязной соломой. На шестке висели дырявые заскорузлые портянки. В запыленные стекла окна едва проникал свет.
— Солдаты жили… — сказал вслух Василий и по шуршащей соломе прошел в комнату Василисы.
Здесь пол был тоже завален соломой. Ни рабочего столика Василисы, ни швейной машинки не было. Изодранный ситцевый полог постели валялся в углу, и голая железная кровать, подогнув сломанную ножку, косо стояла у грязной закопченной стены.
Василий постоял минуту, глядя в мутное окно, потом повернулся и медленно вышел из дома. С крыльца он увидел серое небо без солнца и дым, ползущий по ветру со стороны вокзала. Потом он увидел сад соседнего дома и высокий тополь, под которым они стояли с Натальей в ту осеннюю ночь, когда на площади раскапывали братскую могилу.
Он спустился по ступенькам крыльца и вышел из палисадника. Он уже знал, что не найдет в поселке Натальи, но все же, словно толкаемый какой-то посторонней силой, пошел по переулку к дому Берестневых.
Он шел медленно, глядя себе под ноги на пыльную дорогу, будто страшился поднять глаза и увидеть перед собой то ужасное, и неотвратимое, о чем думал. Даже повернув за угол, он не сразу взглянул на дом Берестневых, а, взглянув, остановился. Посредине двора вместо дома ширилось обрамленное чахлой травой черное пятно, и на пятне стояли остовы двух печей. Ограда была разрушена. Торчали только столбы заплота, а доски были сняты.
По улице все еще бежали женщины, старики, дети, откуда-то доносилось «ура», и все еще не смолкал церковный перезвон.
По той же дороге мимо домика Василисы Петровны Василий вернулся на площадь.
По улице в город, поднимая пыль, проходила пехота, тянулись обозы, грохотала железными шинами по булыжной мостовой артиллерия.
У заводской каменной ограды Василий увидел Павла Берестнева. Павел стоял, окруженный какими-то женщинами, и беспокойно оглядывался по сторонам. Шинель его была расстегнута, и фуражка задралась на самый затылок. Заметив Василия, он замахал ему рукой и пошел навстречу, сразу позабыв о женщинах, с которыми разговаривал.
— А я тебя везде ищу, — сказал он. — Наша рота здесь на постой останавливается. На квартиру вместе станем…
— Ладно, — сказал Василий. — А наши все пришли? Весь полк?
— Все пришли, — сказал Павел и посмотрел на Василия так, словно ожидал, что тот спросит