Нуреев: его жизнь - Диана Солвей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди многих друзей, навещавших Рудольфа, была Мари-Элен де Ротшильд. Годами страдавшая подрывающим силы артритом[327], она по собственному опыту знала, как действует на человека унылая больничная обстановка. И потому старалась приходить к Нурееву в «красивой и яркой одежде».
Однажды Марика и Уоллес тайком привели в палату Рудольфа Солорию; они надеялись его развеселить. Но, по словам Марики, «Рудольф уже пребывал в полузабытьи и почти не обратил на нее внимания». Он полностью смирился со своим состоянием, когда Патриция Руанн пришла обсудить с ним проблемы с «Баядеркой», требовавшие решения. Рудольф читал газеты, лежа в кровати – закутанный в шали, с вязаной шапочкой от Миссони на голове, «похожий на восточного властелина». Телевизор в палате работал почти постоянно, но картинка все время сбивалась, и Рудольф попросил Руанн позвать медсестру – наладить изображение. Он пытался найти «Канал-плюс» (платный телеканал, который смотрел дома), но телевизоры в больнице его, естественно, не принимали. Когда Руанн сообщила об этом Рудольфу, он вдруг вздохнул и промолвил: «Как же я от всего этого устал! Надеюсь, скоро это закончится».
Решив, что Рудольфу мог бы помочь психиатр, Мишель Канези прислал к нему своего коллегу. Но как только врач представился, Рудольф выставил его из палаты. (У эскулапа оказалась такая же фамилия, как у австрийского адвоката, который, как считал Нуреев, «нагрел» его на крупную сумму; и сеанс психотерапии продлился с полминуты.)
У родных и ленинградских друзей Нуреева были собственные целительные снадобья. Его сестра Роза и 31-летняя племянница Гюзель регулярно наведывались в больницу, хотя Рудольф не всегда был расположен их видеть. Племянник Рудольфа, Юрий, также находился в Париже – брал уроки музыки и жил в квартире, которую купил Рудольф напротив своей основной квартиры. Жюд находил их отношения «чудными» и никогда не мог понять, «почему [Рудольф] то хотел, то не хотел их всех видеть». Гюзель, теперь превратившейся в красивую молодую женщину, не нравились многие друзья дяди, и она не стеснялась об этом говорить. Роза приехала из Ла-Тюрби и остановилась в еще одной квартире-студии, тоже приобретенной братом, а Гюзель жила в квартире этажом выше его квартиры. Мишель Канези не сомневался: Роза не одобряла его в роли лечащего врача, считая его слишком молодым и веселым для доктора. А Роза подозрительно относилась к пище, которую давали Рудольфу. Однажды она сильно расстроила Марику, вылив ее бульон и заменив его «каким-то странным жирным супом, от которого его стошнило». Когда Канези попытался втолковать Розе всю серьезность состояния Рудольфа, она попросту отмахнулась от врача. «Не беспокойтесь! Немного бульона, и он пойдет на поправку», – заявила она Мишелю на своем русифицированном французском. Как и большинство друзей Рудольфа, Канези находил общение с ней «невозможным». И все же, по признанию Марики, ощущавшаяся «сила этих монголов» помогла ей глубже понять Рудольфа: «Эту великую силу, присутствие духа и все те вещи, к которым мы были абсолютно непривычны».
Тем временем в Санкт-Петербурге, где о СПИДе тогда только-только узнали и потому имели только слабое представление, Любе Мясниковой позвонил незнакомый ей студент-медик. Он сказал, что его попросил с ней связаться худрук балетной труппы Мариинского театра Олег Виноградов. Студенту якобы удалось открыть эффективное лекарство, способное спасти умирающего Нуреева, с невероятным названием БН-7 – «Белые ночи номер 7». Любе так хотелось помочь Рудольфу, что, ничего не зная о таинственном БН-7, она принесла его образец в аэропорт и убедила вылетавшего в Париж пассажира передать его Нурееву. Поскольку законом вывоз из страны лекарств был запрещен, она перелила препарат во флакон от «Шанель». «Зелье» рассмешило, но отнюдь не обрадовало врача Рудольфа. Канези и не подумал давать неизвестное лекарство своему пациенту. «Вроде его нужно было развести в горячей воде и вдыхать пары. Мне это показалось нелепым и абсурдным, и, не будь Рудольф в таком плачевном состоянии, он бы – я уверен – тоже посмеялся», – рассказывал Канези.
К середине декабря Рудольф уже с трудом узнавал друзей и то отключался, то приходил в сознание. По настоянию Гюзель ему наняли охранника, не пропускавшего визитеров, журналистов и сумасшедших поклонников. В палату Рудольфа разрешалось заходить только его ближайшим друзьям и членам семьи, да и то с большими интервалами, что вызывало разногласия у некоторых из них. В Париж вызвали родственников Нуреева из Уфы. Разида привезла с собой какое-то растительное лекарство, которое ей передал для Рудольфа член Союза писателей Башкирии, и была очень огорчена, когда врачи отказались давать его брату. Разида прилетела в Париж в Рождество вместе со своей племянницей Альфией и ее маленькой дочуркой Женей. Роза и Гюзель встретили их в аэропорту, хотя отношения между ними были довольно прохладными; Альфия чувствовала, что Гюзель обращалась с ними пренебрежительно, как с «простолюдинами из Уфы». Роза, как старшая в семье, хотела всеми руководить, и это приводило к частым ссорам между ними, особенно когда сестры готовили для Рудольфа еду. «Роза настаивала, что ему следовало давать куриный бульон, и никто не мог ее переспорить».
Стремясь обеспечить Рудольфу полный покой, Роза пыталась помешать друзьям брата его навещать. Многие воспринимали это как горькую иронию – ведь большую часть своей жизни Нуреев старался дистанцироваться именно от Розы. Он никогда и никому не позволял себя контролировать, даже в последние недели, пока не начал впадать в бессознательное состояние. Охваченные горем, друзья и родственники боролись за права на своего Рудольфа, и каждый из них считал, что знал и понимал его лучше других. Но правда заключалась в том, что его жизнь состояла из стольких же нитей, цветов и рисунков, как и ковры, украшавшие его квартиру. А из людей, которые значили для Рудольфа больше всего – его матери, Пушкина, Эрика, Найджела, Мод, Марго и Жюда, – в живых оставались только Мод и Жюд.
С Жюдом, стоящим у его постели, и Фрэнком Лусассой, державшим его за руку, Рудольф тихо покинул этот мир в половине четвертого дня 6 января 1993 года, в канун русского Рождества. Ему было пятьдесят четыре года. Роза только на минуту вышла из палаты и, вернувшись, застала брата уже мертвым. Новость быстро
