Клинок Гармонии (СИ) - Кишин Илья

— Да, мама, это я, — едва не плача, проговорил я.

Закрыв дверь и пройдя внутрь, я подхватил первый попавшийся под руку стул, протащив его за собой до койки, после чего уселся напротив, приняв самую робкую позу из тех, которые когда-либо в жизни принимал.

— Ашидо, сынок, дай взгляну на тебя, — снова залепетала мама, вытянув ослабевшие руки поближе к лицу. — Ты так вырос с того дня, но что же с твоими глазами… они…

— Я больше не тот Ашидо, которого ты знала, мама, — отстраненно произнес я. — Больше нет красноглазого монстра… Хотя, знаешь, с голубыми глазами я может и меньше на него похож, но сейчас все обстоит еще хуже, чем в детстве.

— Не надо, сынок, не говори так, — причитала мама, — ты не виноват в том, что стал таким… Я не имею права просить у тебя прощения за то, что мы с Джиро сделали со своим сыном, но если тебе будет легче, можешь во всем обвинять нас…

— Я пришел сюда не за этим, — вновь отстранился я.

— Тогда, зачем ты пришел, Ашидо? — вопросила она. — Что такого тебе нужно от больной матери, которая тебя бросила?

— Не знаю, мама, — тяжело вздохнул я. — Сам не знаю почему, но я подумал о тебе, когда мне стало совсем плохо. Мои друзья продолжают умирать, гвардия охотится за мной, и надежда с каждым днем угасает. Я совсем потерян, не знаю, что делать и как продолжать верить… Меня загнали в угол, мама.

— Ты боишься? — ласково проговорила мама.

— Нет, не боюсь, — однозначно ответил я, — по крайней мере на свой счет. Я боюсь потерять все, что у меня осталось, боюсь потерять тех, кто мне дорог. Ты, должно быть, уже знаешь, во что я впутался за последний год…

— Знаю, — спокойно ответила она, опустив голову.

— Я стал убийцей, мама, — с болью в голосе промолвил я. — Стольких людей погубил… До этого дня я верил, что борюсь за свободу, но разве можно назвать убийцу героем, как меня называют другие? Примут ли люди свободу, добытую кровью, если у меня все получится? Мне и завтра придется снова убить человека, так к чему вся эта лесть о геройстве?

— Не вини себя ни в чем, Ашидо, — ласково заговорила мама. — Ты не сам стал таким — это мы сделали из тебя монстра. Мне стоило умереть в тот день от твоей руки — это бы стало заслуженным искуплением, но если я могу сейчас что-то для тебя сделать, то обязательно сделаю. В конце концов я же твоя мать.

— Если ты и в самом деле хочешь помочь, поведай мне о причинах, по которым мне пришлось все это пережить, — исподлобья пробормотал я. — Все ведь могло быть иначе, да?

— Кто знает, Ашидо, — тяжело вздохнула она. — Во всем виновата эта болячка — хотелось бы мне так сказать, но и нашу с твоим отцом вину нельзя исключать.

— Ты знала о том, чем болеешь?

— Доктор Колден поведал мне, — пояснила мама. — «Багровая лихорадка» — так ее называют. Мы с Джиро были больны, с трудом понимали и обжевывали в голове все то, что творим, и тогда зверское отношение к сыну не казалось чем-то плохим, напротив, мы думали, что поступаем правильно.

— И что же заставило тебя разглядеть правду? — с долей издевки сказал я. — Неужели какая-то регрессия?

— Ты заставил, Ашидо, — спокойно ответила мама. — Посмотри сюда, и сам все поймешь.

Худыми и дрожащими руками мама схватилась за свой белый пациентский халат, тогда-то на месте, где должна была быть оголенная грудь, показался огромных размеров шрам, по виду своему закрученный в спираль, словно что-то большое когда-то насквозь пробило ей торс.

— Помнишь, сынок? — спросила мама, взглянув на меня жалобным взглядом. — В тот день ты набросился на нас с папой. От Джиро остались только куски, а мне не повезло выжить в тот день. Лишь чудом ты не задел сердце, но все остальные органы сильно пострадали, из-за чего я теперь вынуждена сидеть на строгой пожизненной диете, не говоря уже о куче всевозможных лекарств. Колден буквально собирал меня по кускам, будто специально хотел продлить все эти страдания… Одно лишь радует — с того дня «багровая лихорадка» меня больше не беспокоила. Я взвесила все, что успела натворить за свою долгую жизнь, и ужаснулась настолько, что отголоски грехов прошлого по сей день приходят в кошмарных снах… Только благодаря тебе я осознала, что натворила.

— Зачем же ты терпишь эти страдания? — с болью в груди произнес я. — Разве стоит того корить себя за то, что уже минуло? Хоть я и по сей день ненавижу вас с отцом, все равно давно смирился с тем, что произошло, нашел друзей, возлюбленную — она, кстати, недавно сказала мне, что беременна.

— Видишь, Ашидо, — мама наконец улыбнулась, пусть и с трудом. — Ты сам ответил на свои вопросы. Я хочу видеть твои успехи, сынок, даже если ты меня ненавидишь и презираешь, я все равно каждый день гляжу в телевизор в надежде услышать хоть какие-то новости о тебе и о твоих похождениях. Вы уже думали о том, как назовете? Девочка или мальчик?

— Пока рано об этом думать, да и срок еще маленький, — отмахнулся я. — Я даже не уверен, что буду для своего ребенка хорошим отцом. Если за этот год ничего не решится, мы будем обречены жить в страхе, превосходящем по силе нынешний.

— Будешь, не сомневайся, — уверенно произнесла мама. — По крайней мере ты воспитаешь своих детей не так, как мы воспитали тебя.

— Наверное, ты права, — тяжело вздохнул я.

— Ашидо, я должна тебе кое в чем признаться, — внезапно помрачнела мама.

— В чем же? — заинтересовано вопросил я.

— В твоей судьбе виноваты не столько мы с твоим отцом и нашей общей болезнью, сколько другой человек.

— Какой еще человек?

— Ты помнишь что-нибудь из далекого детства? Промежуток до трех лет от роду?

— Честно говоря, этот период для меня в тумане, — вздохнул я.

— Так я и думала, — еще тяжелее вздохнула мама. — У тебя был брат, Ашидо — точная копия: высокий, красивый, мускулистый. У него были такие же черные волосы и такие же красные глаза, разве что черты лица отличались, только имени все никак не могу вспомнить…

— У меня никогда не было брата, мама, — нахмурившись, пробормотал я.

— Был! — вдруг вскрикнула она. — Близнец! Он был таким же, как и ты… но старше… Близнец… старше на много лет… Красноглазый… странный… пугающий… все его боялись, он задирал других детей, убивал дворовых кошек… резал свои руки…

— Мама, что ты такое говоришь? — оторопел я, став замечать явные отклонения в поведении.

Что-то пошло не так, она резко переменила тон со спокойного и раскающегося на озлобленный и одержимый, словно псих, вспомнивший о чем-то поистине для себя важном.

— Точно… Это же он во всем виноват! — продолжила завывать мама. — Он сделал нас такими! Мы не хотели, чтобы ты стал таким же! Из-за него ты стал чудовищем! Это он виноват! Он! Он! Он!

— Прекрати! — прокричал я, но она никак не отреагировала, продолжив выкрикивать одно и то же.

На этом моменте мама совсем потеряла голову, она дергалась на месте, совсем не контролируя себя, кричала одно и то же, полностью игнорируя мое присутствие, словно одержимая или душевнобольная… Приборы вдруг стали разрываться, пульс сильно участился, а в коридоре послышался шум.

— Готовность! Светошумовая! — раздались голоса.

Гвардия — первое, что пришло в голову, и они собираются закинуть в палату к доживающей последние дни женщине светошумовую гранату… Недолго думая, я спроецировал «Нами», а затем бросился в сторону двери. Под резким напором преграда слетела с петель. Я уже знал, где находятся гвардейцы и сколько их — сонар сделал свое дело. Едва оказавшись за дверью, я воспользовался растерянностью гвардейцев, отрубив руку тому, кто сжимал в кулаке гранату, перехватив ту в полете и отправив вдоль по коридору, пока в нем не блеснула вспышка. Она оказалась настолько яркой, что свет разлетелся по всему коридору, заставив сомкнуть веки не только меня, но и весь гвардейский состав.

Воспользовавшись шумихой и снова прибегнув к сонару, я бросился вглубь палаты, двигаясь по очертаниям, пока наконец не достиг окна. В ту же секунду внутри комнаты раздался звук разбившегося стекла, тяжелая туша выбила преграду своим весом, и я устремился вниз с высоты четвертого этажа. Не очень удачное приземление закончилось переломом, даже после попытки смягчить падение перекатом, и, лишь оказавшись на земле, я нажал на кнопку «бэкдора». Столь же яркая вспышка, и тело переместилось обратно в орден — я в безопасности.