Клинок Гармонии (СИ) - Кишин Илья

Притянувшись к стене крюком, я уткнулся ногами в твердую колонну, а затем что есть мочи оттолкнулся навстречу цели, готовясь атаковать. Эта атака должна была оказаться неожиданной, но при должной реакции ее все еще можно было заблокировать, потому я решил сразу лишить Камыша этой возможности.

— Сечение! — прокричал я где-то у себя в голове, лишь бы не выдать атаку.

Расстояние уменьшалось, последовал замах, и дым за пару мгновений до сближения рассеялся, заставив мое сердце вздрогнуть от той картины, которую пришлось увидеть, ведь едва серый тон сполз с фигуры Шевцова, перед моим лицом показалось дуло дробовика, направленное прямо наперерез атаке. Он улыбался, но словно не от того, что поймал меня, а от того, что заранее знал, как я поступлю…

— Нужно увернуться! — подумал я в этот момент. — Нет, нужно парировать! Если закрыть дуло, дробь не успеет разлететься до неблокируемого состояния!

Последовав спонтанной мысли, я оборвал действие «сечения», вывернув катану так, чтобы заблокировать как можно больше дробинок, но не успел — прогремел выстрел, тяжелые металлические шарики разлетелись в стороны, и лишь пара из них столкнулась с лезвием катаны, в то время как другие с тяжестью врезались в мою грудь… прямое попадание. Те же чувства, что и тогда, на мосту: звуки трескающихся ребер, хлюпанье разрывающихся органов, разлетающаяся всюду кровь…

Едва дробь коснулась моего тела, Камыш отпрыгнул в сторону, и я, вдобавок к первой травме, врезался в твердый пол, оказавшись в таком состоянии, в котором при всем желании не смог бы сопротивляться, а вдобавок ко всему рядом рухнули куски стекла, упав сверху от того, что некоторые дробинки разбили окна на потолке. Некоторые воткнулись в меня, некоторые разбились об пол, усыпав все вокруг маленькой стеклянной крошкой.

— Как предсказуемо, — ухмыльнулся Камыш, подойдя ко мне вплотную, словно насмехаясь над теми крупицами гордости, которые у меня остались.

Я все еще мог нанести удар, все еще мог собраться с силами, но Шевцов пошел на опережение, вонзив нож в мою правую ладонь, держащую катану. Пронзительный вопль разлетелся по церкви, и тем сильнее он становился, чем больше Камыш шевелил лезвием, разрывая ткани ладони как можно сильнее. Тело и без того болело, шарики сдавливали органы изнутри, кровь в огромных количествах выливалась наружу — настолько сильно, что уже через полминуты я лежал в луже.

— Больно, хах? — снова усмехнулся он, словно только глумиться над всем людским горазд. — Это результат твоих ошибок, Ашидо. Ты слишком шумный, да и гибкости на поле боя не хватает. Мой совет мог бы пойти на пользу, но твоя жизнь закончится здесь, возможно, мучительно, а, может, в момент — зависит от моего настроения, а оно у меня сегодня игривое.

Достав что-то похожее на пистолет из плечевой кобуры, Камыш зашевелился, прикурив сигарету и усевшись так, чтобы моя раненая рука оказалась зажатой, а на здоровой тот задрал рукав. В какой-то момент я почувствовал на предплечье легкую колкость, и только когда Шевцов закончил свою нелепую процедуру, я догадался, что это была игла.

Пару мгновений спустя, меня настигло нечто непонятное: боль ушла, мышцы расслабились, в глазах все мигом помутнело, словно я ощутил на себе приближение смерти, но это было чем-то иным, чем-то непохожим на то состояние, которое я испытывал в самом начале своего пути убийцы. Мой мозг переставал думать, восприятие затупилось настолько, что я с трудом понимал, вытекает ли моя кровь наружу, залечивается ли тело, двигаются ли конечности… Следом за всеми этими странными ощущениями нахлынула резкая волна приятных — настолько приятных, что я тотчас позабыл о том, где сейчас нахожусь и какая цель предо мной стоит. Было крайне тяжело думать и осмысливать, быстрое и нестабильное дыхание громом отдавалось в ушах, пульсации сердца стали слышны со всех сторон и так глубоко, словно я вернулся в утробу матери.

— Что происходит? — подумал я в этот момент. — Что он вколол мне? Яд?

Сконцентрироваться не получалось, сколько бы я не уделял внимания ранам, мозг быстро переключался на что-то другое, на любую мимолетную мелочь, будь то мысль или фрагмент из реальности.

— Теперь ты полностью обезврежен, — спокойно и без насмешек проговорил Камыш.

— Ч-ч-что… т-ты…

— Ты такой жалкий, Ашидо, — оборвал Камыш, широко улыбнувшись мне прямо в лицо. — Стоило иметь в виду, что меня не просто так зовут палачом для шепотов, прежде чем идти на схватку. Ты недооценил противника и оказался аутсайдером, а я просто завалил свою очередную жертву. Глупый ребенок, возомнивший себя героем… И это все, на что способен глава «Спектра»? А что из себя тогда представляют остальные, если ты такой слабый?

— Ч-ч-что…

— Что-что? — глумительно воскликнул Камиль. — Хочешь знать, что было в ампуле? Героин.

Мне с трудом удавалось воспринимать то, что говорит Камыш, но я все равно четко различал ключевые слова, услышав среди них и причину моей слабости.

— Жизнь такая сложна штука, да, Ашидо? — ухмыльнулся он. — Она ускользает тем быстрее, чем сильнее ты хватаешься за нее. Это нормально, ведь каждый об этом знает, однако есть люди, подобные тебе, которые сражаются за свои жизни, теряя их раньше, чем могли потерять, если бы не вставали на этот путь. До скольки ты мог бы дожить, как думаешь? До тридцати точно, а если бы был покладистым или хитрым — до самой старости мог дотянуть. Что с тобой не так? Почему ты барахтаешься, даже будучи в пасти у зверя? Как ты умудряешься держаться на плаву, когда все вокруг пытаются тебя утопить?

Сказав это, Камыш поднялся с места и уставился на ожидающего в стороне Илию.

— Ты все еще не собираешься помогать другу?

— Я поклялся честью, что не вмешаюсь, пока Ашидо еще дышит, — однозначно ответил Илия.

— Честь, хах, — усмехнулся Камыш. — Все вы тут такие честные, и никто даже не подозревает, как сильно эти пустые идеалы тянут вниз.

— Бесчестному выродку не понять, каково это, иметь говорящее имя, — фыркнул Кишин.

— Никакой свободы, Кишин, — вздохнул Шевцов. — Ты обременен своей честью, как и Ашидо своей тупостью. Думаешь, ты не будешь однажды вот так бессильно барахтаться на полу в луже собственной крови?

— Кто знает, может и да, а может и нет, одно я знаю точно — если сердце Ашидо остановится, ты лишишься головы меньше, чем за секунду.

— Ашидо уже не смог, пусть даже если сильно хотел, его смерть — дело времени. Не думаешь, что уже пора бы навредить мне?

— Мне и не придется, — ухмыльнулся Илия.

— Я бы не был так уверен.

— Ашидо, — Илия внезапно окликнул меня, малость приведя в чувства, — вспомни, зачем ты сюда пришел и ради чего сражаешься. Этот человек убил Лаффи, твою драгоценную и любимую подругу, самым бесчеловечным образом осквернив ее тело. Ты собираешься вот так просто с этим смириться?

— Ах, точно, — внезапно залепетал Камыш, — твоя подружка…

— Борись, Ашидо, не опускай руки, — продолжал приговаривать Илия. — У тебя в крови всего лишь крупицы вещества, всего лишь вторженец, подобный вирусу, которого можно изгнать.

Слова Илии доносились до меня обрывками, но я понимал, о чем он говорит и что пытается до меня донести, но как же быть? Что я могу против наркотиков? Они полностью парализовали не только тело, но и мозг, оставили меня без шансов на спасение, и в этот момент я ощутил реальное отчаяние от того, что призвал Илию не вмешиваться. Я боюсь умереть… Мне нельзя умирать в такой ответственный период… Нет! Мне нельзя умирать потому, что я хочу жить, хочу дойти до конца и отомстить за Лаффи!

— Как, говоришь, ее там звали? — продолжил глумиться Камыш. — Лаффи? Та беловолосая девчонка с упругой задницей? Ох, не завидую тебе, если ты не успел поиметь ее при жизни… Хотя перед смертью она вела себя как самое настоящее бревно — не удосужилась даже двинуться.

— Ашидо, не позволяй ему выливать эту грязь! Соберись! — громко прокричал Илия.

— Мои дела доставляют мне удовольствие, Ашидо, — вновь широко улыбнулся Камыш, глядя мне в глаза, стеклянный взгляд которых тупился лишь в одну точку. — Для меня не существует морали, у меня нет человеческой души, а лишь та, которая существует ради того, чтобы грешить. Я не боюсь умереть, если умру в удовольствии, а твоя глупая и полуживая рожа, старающаяся смириться с происходящим, заставляет меня трепетать! Может, я и был когда-то таким же, но никто из нас не способен взлететь, не попробовав при жизни пройтись. Это и значит быть свободным — позволять себе то, чего не могут позволить другие. Если я хочу нажать на курок — я нажму на него, в этом и заключается принципиальная разница между той свободой, которую может позволить себе каждый, и тем, за что борешься ты. Ты жалок, Ашидо, простой тупорылый мальчишка с задатками шепота, которого уделал простой человек со стволом. Мне тошно от одной только мысли о том, что ты хотел бросить вызов королю, которого даже я боюсь — дядя Камиль только что избавил тебя от грандиозного позора.