Клинок Гармонии (СИ) - Кишин Илья

Стоило приблизиться к злополучному месту, я тотчас столкнулся взглядом с Хорнет. Ее лицо переполняло отчаяние, слезы на щеках уже столько раз высыхали, что на свету можно было разглядеть отчетливые глянцевые дорожки. Она не могла выдавить из себя ни слова, а лишь бесчувственно пялилась на меня, не способного сказать ничего в ответ. Окна в коридоре оказались открытыми настежь, везде шумел сквозящий ветер, а впереди была только одиночная комната, в которой и крылась разгадка.

Пусть к голове прилило уже достаточно отягощающих ощущений, я все равно нашел в себе силы зайти внутрь. Не проговорив ни слова, я разминулся с Хорнет и шагнул в приоткрытую дверь. В нос сразу ударил пусть и не резкий, но достаточно противный запах, подобный тухлому яйцу. От неожиданного эффекта я резко прищурился и закрыл нос рукавом, а когда глаза наконец приоткрылись, впереди оказалось нечто ужасное.

Из коридора открывался вид на широкую спину Илии, копошащегося в каком-то блокноте, однако куда больше внимания привлекала затянутая в форме петли веревка, висящая под потолком. Все это могло показаться бессмысленным, если бы не мерзкий запах и тонкие ноги в коротких черных носках, лишь мельком бросающиеся в глаза где-то на уровне пола, стараясь укрыться за фигурой парня. К этому моменту я все еще не был готов к худшему, потому волна страха и неподдельной злобы сию секунду настигла сознание, и я не знал, что с этим делать. Хотелось закричать, выплеснуть наружу все то, что скопилось внутри, но я лишь продолжал молча и робко двигаться вперед, пока Илия меня не заметил.

— Девушки не хотели, чтобы ты видел, — недовольно проговорил он вполголоса. — Но раз уж ты здесь — смотри.

Сказав это, Илия слегка отошел в сторону, открыв вид на поистине трогающую душу картину: посреди комнаты на одинокой кровати на спине лежало бездыханное тело девушки в легком голубом топе и коротких джинсовых шортах, ее поза казалась совсем неестественной, короткие волосы сложились веником, половина тела свисала с кровати, левая рука лежала на груди, а правая ютилась на уровне головы, ее кожа была бледной и чуть синеватой в области лица, а ко всему прочему добавлялось синевато-фиолетовое вдавливание на шее, которое говорило лишь об одном — повешение.

— О, Господи, — протянул я в этот момент, тотчас схватившись за голову от резкой нахлынувшей боли.

Илия же нисколько не удивился моей реакцией и лишь молча сопровождал каждое действие своим пристальным вниманием, пока наконец не выдохнул, заговорив:

— На столе лежит записка, — подсказал он. — Это важно, поэтому постарайся найти в себе силы для того, чтобы прочесть.

Последовав совету, я тихими и робкими движениями приблизился к маленькому угловому столу, на котором лежала слегка смятая, развернутая бумажка с текстом, написанным от руки черными чернилами. Мне уже приходилось видеть этот эстетически приятный и грациозный почерк, но лицезреть его в последний раз оказалось куда более тяжким испытанием. Взяв в руки записку, я принялся читать:

«Друзья, если вы читаете это, то я уже мертва. Эти слова будут последними в моей жизни, потому прошу, не держите на меня зла за то, что я совершила. Наверное, все это прозвучит глупо, но я по сей день не могла смириться с грузом вины, который так внезапно свалился на плечи. Изо дня в день мое состояние ухудшалось, становилось все сложнее себя контролировать, пока ситуация не достигла точки невозврата. Всю свою жизнь я думала, что поступаю правильно, что могу двигаться вперед подобно листку на ветру, следовать по течению, ни о чем не заботясь и думая только о себе. У меня была семья, заботливые родители, были любовники и друзья, но кто бы из них не уходил из моей жизни, я всегда с легкостью отпускала, словно мы никогда и не представляли ценности друг для друга, словно мимолетный период должен был рано или поздно закончиться. Только лишь с появлением Юмико все изменилось — именно тогда я впервые испугалась, что могу остаться без подруги, что могу ее потерять… Не знаю почему, но она стала для меня первой, кем я начала по-настоящему дорожить, кого полюбила и поклялась уберегать, и чью жизнь я чуть сама было не разрушила. Я должна была изменить свое отношение к людям, должна была стать для них особенной, однако этому не суждено было случиться. Орден «Спектр» мог стать для меня домом, все его обитатели могли стать моими друзьями, и я благодарю Господа за то, что этого не случилось, ведь я облажалась. Все это время я только вредила тем, кто находился рядом со мной, травила их, сама того не понимая. Пусть Юмико оказалась сильной и все обошлось, пусть ее настрой не угас, а отношения остались в целости и сохранности — Хомуре так не повезло. Я погубила ее своей глупостью, из-за чего изо дня в день страдала, желая себе смерти с того самого момента, как мы с ней в последний раз разминулись. Не знаю, считала ли она меня подругой, но я верила, что мы можем ими стать. Мне нравилось проводить время с Хомурой, восхищаться ее блестящим умом и закреплять в себе те человеческие тонкости, которые я в свое время упустила. Можно сказать, с Хомурой я могла почувствовать себя особенной… Она была такой молодой и красивой, пусть худенькое тело и не привлекало парней, она была подобна ангелочку, спустившемуся с небес: такая чистая, улыбчивая и добрая, а вместе с тем решительная, смелая и непреклонная. Хомура была гордостью не только своих родных Трущоб, но и всей Гармонии. Если бы малышка дожила до дебюта, в ее честь можно было бы воздвигнуть памятник, как символ свободы… однако этому не суждено было случиться — все кончено. Уверена, ты сейчас читаешь это, Ашидо. Прости, если мои слова приносят тебе боль. Не вини себя ни в чем, ведь ты всегда был прав на мой счет и еще ни разу не ошибался. Знаю, ты презираешь меня за то, что я сделала, и будешь еще больше презирать за то, что сделаю вскоре. Спасибо тебе за то, что был моим другом, ведь даже несмотря на все разногласия, ты всегда им оставался, всегда показывал, как тебе дороги окружающие, не выделял среди них лучших и худших. Ты — надежда и свет Гармонии, ее путеводная звезда на пути к свободе, люди любят тебя и готовы идти следом, каким бы тернистым не был путь. Скажу честно, в тот день, когда мы впервые встретили Майерса, с тобой я наконец почувствовала себя не пустым местом, ведь тогда совершила нечто хорошее. В тот день я не прошла мимо и помогла, всего лишь по-человечески отнеслась к другу и впервые за долгое время почувствовала себя человеком. Я думала, что, если и дальше буду так поступать — добро вернется и жизнь встанет на круги своя, но мне не стоило помогать Хомуре… Не стоило… Я должна была ее остановить, но снова облажалась. Как бы там ни было, я вас не достойна, орден «Спектр». Возможно, вы скажете, что я совершила ошибку, что ничего непоправимого не произошло, однако я сделала свой выбор — легкий путь стал для меня искуплением. Здесь я — чужая, а за пределами ордена — никто. Спасибо за все, что сделали для меня, и простите за то, что сделала я. Можете сделать с телом все, что угодно: выбросить, сжечь, утопить, похоронить. Но, прошу, не хороните меня рядом с Хомурой — не хочу осквернять ее тело. Спасибо и простите. Прощайте, Эмбер Роуз.»

Наконец дочитав, я с тяжелым чувством опустошения выпустил бумажку из рук, обронив ее обратно на стол. Все это время я с грузом колоссального сочувствия вчитывался в последние слова Эмбер, всеми силами стараясь сдержать слезы, но ни моргание, ни утирание капель не помогали, в конце концов оставив меня в убитом на вид состоянии.

— Как же так, Эмбер? — промямлил я, обернувшись и взглянув на бездыханное тело, лежащее на кровати.

На ее лице больше не было того игривого выражения, ее глаза больше не сверкали на свету… Никто и предположить не мог, что Эмбер потребуется всего ночь на то, чтобы решиться на такое. Почему я не придал значения ее состоянию? Почему я утешал Хорнет, вместо того, чтобы уберечь от самоубийства Эмбер? Или же я сделал все правильно? Возможно, Хорнет тоже об этом задумывалась…