ТВ-эволюция нетерпимости - С. Муратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Интересно: что будущий историк поймет про наше время по телеэкрану — чем жили люди?», — задавали вопросы газетные критики. И сами же отвечали:
«ТВ времен застоя просто сменило знак — теперь та же одинаковость, только пестрая, кричащая и самодовольная…»
«Главный их признак — само. Самодостаточность. Самовлюбленность. Самоуверенность. Самовосхищение… Яростное отталкивание от культуры — как у студентов, вчера сдавших экзамен по ненавистному предмету. Простодушно-наивное убеждение, что с них началась история».
«Телевидение перестало быть общенациональным и стало «журналистикой бульварного кольца», бульварного — и с большой и с маленькой буквы».
«Тусовка с политиками, актерами, экстрасенсами. Благодаря этому «свойству» мы остались без летописи на экране в конце двадцатого века. А так как кино уже исчезло, мы оказались невидимы в историческом процессе. Поколение невидимок!»
«О нас потомки не узнают ничего. Останутся катастрофы, убийства, двойное гражданство Березовского, бракосочетание Аллы Борисовны — но никто не узнает, как живут люди».
«Изрешеченные стекла автомобилей, залитые кровью тротуары. Ограбленные квартиры. Изнасилованные старушки… Телевидение кроит себе мир по собственному образу и подобию».
«Мы общались с Чеховым, Толстым, Лермонтовым. Теперь общаемся с Угольниковым, Демидовым, Кушанишвили…»
«Неужели надо ждать смерти кого-нибудь из высших чинов, чтобы услышать Чайковского?»
Десятки подобных высказываний еженедельно печатались на страницах многочисленных газет и журналов.
«Культуркиллеры».Это слово прозвучало как приговор. Оно было названием публикации в «Общей газете» — диалога пианиста Николая Петрова и музыковеда Святослава Бэлзы. «Многие из программ я назвал бы настоящими растлителями, — говорил пианист. — Это «Утренняя звезда», где восьмилетние дети подражают Алене Апиной… Позорнейшая «Партийная зона», где вокруг унитаза пляшут непонятного пола существа, а ведущий может сказать оператору: «Наехай на это фото…».
«Когда великая, в полном смысле этого слова, Ирина Константиновна Архипова написала на ТВ письмо о том, что нужно больше показывать классики, — подхватил беседу музыковед, — господин Эрнст язвительно это откомментировал: «А если я ей напишу, что ей следует петь?» Сейчас нет авторитетов, кроме банкиров».[35]
«Вот все говорят, что телевидение стало коммерческим, пошлым, черт знает каким. Вы забыли, каким оно было?» — возмущался все в той же «Общей газете» подобной критикой генеральный продюсер ОРТ Константин Эрнст.[36]
И в самом деле, каким оно было?
С чего началось телевидение
Прелюдия новой гуманитарной эры. Таким представлялось оно в публикациях 50-х годов, когда каждый новый кинофильм демонстрировался телезрителям не позднее, чем через десять дней после его премьеры в кинотеатрах, а каждый новый спектакль — не позднее, чем через месяц. «Телевидение — это искусство» — название едва ли не первой книги о новой музе /1962/. Можно сказать, что отечественное телевидение начиналось в стране как канал просвещения и культуры.
Впервые дефис между «писателем» и «рассказчиком» поставил И. Андроников в 1954 году /«Загадка НФИ»/. Неожиданный успех передачи показал, что «высокое литературоведение» доступно широкой аудитории. Со временем — далеко не сразу — на экран пришли драматурги, музыковеды и публицисты. Ни Ираклий Андроников, ни Сергей Образцов, ни Виктор Шкловский, ни Владимир Саппак не сомневались в духовной миссии телевидения. Без книги В. Саппака «Телевидение и мы» невозможно себе представить вещание 60-х годов. Художественность и нравственность, — настаивал автор в своих размышлениях, — неразделимы. Был убежден, что наше доверие к человеку в кадре зависит от его способности оставаться на экране самим собой, ибо если ты говоришь перед объективом одно, а думаешь совершенно другое, то само телевидение выступает разоблачителем /«рентген характера»/.«Разгадать каждого человека, который попал в орбиту внимания передающих камер, в каждом увидеть личность, увидеть событие… Может быть, тут — первоэлемент телевидения как искусства?».[37]
Для большинства телепрактиков эта книга стала библией. Поразительные наблюдения, тонкие и одновременно дерзкие обобщения ее автора, к сожалению, почти неизвестны нынешним дебютантам, чьи суждения все еще пребывают на досаппаковском уровне, хотя книга была переиздана еще дважды.
В середине 60-х у нас появился первый в мире самостоятельный учебный канал, а затем и канал образовательный /«для интеллигенции»/. В лучшее эфирное время показывались замечательные спектакли, на телевидение приглашались лучшие режиссеры, театроведы, литераторы и музыкальные критики.
«Если я взялся вести эту передачу, то не ради того, чтобы изложить телезрителям историю мирового кинематографа. — подчеркивал один из самых талантливых ведущих «Кинопанорамы» Алексей Каплер. — В конце концов кино рассказывает о жизни… Поговорить о том, что кажется мне существенным… Нравственность, этика, человечность».[38]
«Мы каждую минуту можем быть облучены музыкой, каждую секунду, — размышляла ведущая программы «Знакомьтесь с оперой» Светлана Виноградова. — И от того, какая музыка окружает нас и воздействует на нас, зависит и то, как будем сконструированы мы сами… Вы только сопоставьте: будет ли нравственность человека воспитана на уровне опер Чайковского, симфоний Шостаковича, Баха, Бетховена или на уровне эстрадных шлягеров…».[39]
Свои программы в разные годы вели Н. Крымова и А. Аникст, Ю. Лотман и В. Лакшин. /Даже в ледниковый период 70-х на телевидении ставил блистательные спектакли Анатолий Эфрос, отлученный тогда ото всех театральных сцен/.
«Новые возможности телевидения как первоисточника культуры раскрываются и демонстрируются ежедневно, и можно сказать, что мы находимся в начале культурной эры телевидения. Потенциальные возможности его кажутся неограниченными… — писал замечательный театральный критик А. Свободин в своем предисловии к «Откровениям телевидения» /1976/. — Видимый эфир оказался эфиром плодоносящим. Телевидение стало великим продолжателем культуры, современным хранилищем человеческого гения, всего лучшего, что создано им за тысячелетия развития…».
Достаточно приложить эти строки к нынешнему вещанию, чтобы ощутить не только романтичность тогдашних критиков, но и абсолютное отсутствие подобного рода «иллюзий» в головах сегодняшних реформаторов. «Летом я случайно нашел у себя дома газету 1983 года, посмотрел телепрограмму и ужаснулся, — вспоминает К. Эрнст. — В то время субботний эфир заполняли политобозреватели Бекетов, Жуков и «Ленинский университет миллионов». И мы придумали такой проект: собрать программу декабрьской субботы 1983 года, сверстать из нее целый день и запустить по шести основным каналам…».[40]
Воссозданное подобным образом прошлое — исключительно из пропагандистских рубрик — безусловно отразило бы часть тогдашней экранной реальности. Наиболее гнетущую ее часть. Но это было бы прошлое в восприятии К. Эрнста. В такой картине не достало бы места экранным поискам, которые велись в те годы между телевидением и литературой, телевидением и театром, телевидением и музыкой, телевидением и кино. На основе этих поисков выходили десятки книг и авторских монографий.
Телекритики встречали рецензиями новые телевизионные постановки Анатолия Эфроса, Петра Фоменко, Валерия Фокина, Марка Захарова…
Логика исключений
Впрочем, забвение /а, вернее сказать, затмение/ памяти свойственно не только начинающим реформаторам, но и маститым критикам. «Ссылки на то, что в советское время в эфире находилось место для художественных экспериментов Анатолия Эфроса, едва ли не самый сильный аргумент в спорах о художественной высоте телевидения того периода, когда начальствовал над ним Сергей Георгиевич Лапин…, - писал Ю. Богомолов в 1998 году в «Русском телеграфе», — Теперь мы готовы судить о нашем недавнем прошлом не по правилам, а по исключениям».[41]
Если следовать этой логике, к «исключениям» надо причислить не только формирующуюся в те годы эстетику телетеатра, но и телевизионный кинематограф. Со второй половины 60-х аудитория наблюдала, как складывались художественные принципы нового вида экранного творчества. К «исключениям» следовало бы отнести и творческое объединение «Экран», превратившееся в самую крупную фильмопроизводящую организацию, где одних лишь документальных фильмов выпускалось больше, чем на студиях кинохроники всей страны, вместе взятых.
