Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Теперь становилась очевидной и вторая вещь...

Откинувшись на спинку стула, Струге глухо рассмеялся.

– Вам смешно? – удивился рябой.

Антон молча кивнул головой. Да, ему было смешно. Его, грамотного, опытного судью, имеющего богатейший опыт следователя, вербанули на лукавом, перекрыв все выходы к отступлению. Вот так эта гвардия и работает! Опыта Антона хватило лишь для того, чтобы понять – не порядочность этих двоих заставила их искать встречи со Струге и Пащенко и не их понимание ситуации. ОНИ РАБОТАЮТ! Их работа сводится к поиску помощников, умелой их вербовке и постановке задач на ближайшее будущее. Это понял Струге, потому что у него семь пядей во лбу, и он в состоянии анализировать ситуацию в первоисточнике. А сколько их, так и не понявших, а потом жестоко за это расплатившихся?..

Теперь все понятно. У рябого с помощником нет в Тернове никого, кроме Бузы. Официальная связь с партнерами типа УБОП или местным Управлением ФСБ им ни к чему. При выполнении задания погиб их сотрудник, и никто не хочет выносить сор из избы и посвящать в эту проблему других. Это наше дерьмо, и нам его разгребать...

А Струге тут при чем? Ха... Не смешите.

Струге – уважаемый в городе человек, судья, могущий помочь там, где не в состоянии помочь весь УБОП с его СОБРом. Не хочет Струге помогать? Как говорится, колхоз – дело добровольное. Однако если даже не заставят в него вступить, то... Зачем нам единоличники? В распыл...

И пленка ложится на стол Лукину. Эти ребята точно знают, на чей стол нужно класть пленку. Чего уж... Они точно знают, что и на чей стол нужно класть В ПРИНЦИПЕ! А прокурор... Это очень сильная фигура. Только, в отличие от судьи, его нельзя давить. Может послать и будет прав. Однако сейчас тот случай, когда он не бросит на произвол судьбы судью, который попал, как кур во щи. Кажется, он его друг.

Мысли носились в голове Струге, как стайка рыбешек, растревоженных приблизившимся к аквариуму котом. Антон был достаточно изощрен в методах сыска, чтобы не понимать – пленка не прокатилась перед органами, могущими испортить ему жизнь, лишь потому, что не пришло время. Люди, работающие на подобных сыщиков, интересны им до тех пор, пока не сделана работа. Потом они становятся отработанным материалом и о них забывают. Если кто-то после такой внезапной забывчивости бывших покровителей мог остаться в безопасности, то для Струге ситуация была иной. У ошибки судьи нет амнистированного срока давности. Он расплатится за нее тотчас, едва «федералы» сделают свое дело до конца. Как только задача будет выполнена, пленка сразу станет достоянием гласности, и лучшее, что потом можно будет услышать от рябого со товарищи, напомнив им о себе разъяренным голосом, это – «извините, так получилось». Совершив одну ошибку вчера, нельзя сегодня совершать следующую. Вторая родит третью и так далее, обстоятельства будут рождать невозможность вернуть процесс на исходную позицию. Ошибки, как бельевая веревка, будут наматываться на чужой локоть и рано или поздно на ее конце появится петля.

– Да. – Антон покачал головой. – Решить эту проблему мы можем лишь сообща.

Он мог даже не поворачивать голову в сторону Пащенко. Антон знал, что Вадим обязательно на него посмотрит, чтобы понять истинный смысл такого опрометчивого заявления.

Рябой вздохнул. Дело сделано. Однако сразу после фразы судьи «Но у меня одна просьба...» на его лице вновь появилась печать легкой тревоги.

– Мне нужна копия этой записи.

Все трое удивленно, и двое из них – растерянно, посмотрели на Струге.

– Зачем? – тихо спросил рябой.

Антон пожал плечами:

– Бросьте. Если бы вы мне не доверяли, стремясь сделать одно общее дело, вы пришли бы не сюда, а в Управление ФСБ по Терновской области. Я хочу выпить двести граммов коньяку, осознать случившееся и просмотреть пленку в спокойной обстановке. Дома. Думаю, буду более полезен, если почувствую себя свободным от некоторых обстоятельств и буду в силах принимать самостоятельные решения.

– От каких обстоятельств?..

– От ощущения недоверия. Дадите сделать копию?

– А что вы имеете в виду, – не унимался рябой, – когда говорите о самостоятельных решениях?

– Свободу самостоятельно мыслить. – Понимая, что тревожит «федералов», Струге наклонил голову. – Не волнуйтесь, я не склонен к совершению опрометчивых поступков. Вы ведь мне дадите номера своих мобильных телефонов? Или у вас предусмотрена иная связь?

Рябой погладил подбородок, и в тишине кабинета раздался скрежет щетины.

– Конечно. Вы можете снять копию. Где это можно сделать, Вадим Андреевич?

Через две минуты Мила занесла в кабинет второй видеомагнитофон из приемной. А еще через полчаса в руках Струге оказалась новенькая кассета.

Все время, пока шла запись, на нее никто не обращал внимания. Кому она теперь может быть интересна, если задача, которая на нее возлагалась, выполнена? Разговор шел на более серьезные темы, нежели обсуждение того, что Хорошев, подливая друзьям коньяк, сам пил водку.

– А кто такой Полетаев, о котором вы упомянули в самом начале разговора? Как я понимаю, картина Гойи у него, значит, он является одной из ключевой фигур в этой истории.

– Вадим Андреевич обещал нам помочь. Мы можем установить этого человека и сами, но если есть возможность выиграть время и получить помощь от надежных людей...

Исчерпывающий ответ. Если рябому верить, выходит, они приехали решить вопрос с кондачка.

– Вадим Андреевич вас не разочарует, – заверил Струге.

Когда пришла пора прощаться, как теперь становилось ясно – ненадолго, когда смысл неожиданного сбора подошел к концу и когда рябой спрятал в карман пленку и застегнул папку на все замки, Струге спросил:

– А как вы узнали, что на пленке судья Струге и прокурор Пащенко? Я что-то не заметил бэйджиков ни на своем пиджаке, ни на пиджаке Вадима Андреевича.

Вопрос, который, казалось, никогда не должен был прозвучать. Рябой, поняв, что на этот раз имеет дело с достаточно искушенным в подобных вопросах человеком, некоторое время молчал, поглядывая на судью, а потом сдался. Входя в доверительные отношения с человеком и пытаясь вызвать у него положительные эмоции, нелепо при этом ссылаться на презумпцию тайны оперативных мероприятий. Тем более с таким человеком...

– Вадима Андреевича узнал уже известный вам Буза. Он на пару с каким-то вашим местным бизнесменом перегонял из Белоруссии джипы, а Вадим Андреевич как раз этим делом занимался.

– А-а... – протянул Антон. – Это, кажется, тот случай, когда машины неправильно «растаможили», а после кто-то один из джипов разбил вдребезги. Ты помнишь этот случай, Вадим Андреевич?

– Что-то припоминаю.

– Иначе говоря, о существовании этой пленки знаем лишь мы с вами и уголовный элемент, который, без всякого сомнения, в скором времени отправится рубить кедры? А кто еще в курсе происходящих событий?

Рябой и его помощник хором заметили, что никто. Верить им хотелось, но не моглось. Однако Антон понимал, что верить придется. Сейчас все зависит от его веры, которая без дел, как известно, мертва.

Уже на улице, когда все стали расходиться в разные стороны – рябой с помощником к припаркованной на самом краю стоянки невзрачной «шестерке», а Антон с прокурором к «Волге», Струге как бы невзначай бросил:

– Вот время летит... Сегодня Хорошев бандит, а, кажется, еще вчера мы все вместе его на Балканы провожали. Так же в ресторане сидели, и ничто не предвещало беды. Я, Вадим Андреевич и Владимир Анатольевич Казанкевич. Володя сейчас в Москве где-то, вы не слышали о таком?

Рябой и его тень сразу, как китайские болванчики, что в данной ситуации было вовсе не обязательно, отрицательно помотали головой.

– Ну, тогда до связи. – И Антон пожал им руки.

Владимира Анатольевича Казанкевича оба командированных должны были знать очень хорошо. Он работал в аппарате собственной безопасности УФСБ по Московской области.

Глава 9

Выход на Запад Николай Иванович нашел очень быстро. Полетаев вообще относился к той категории людей, которые с принятием решения не задерживаются. Вопрос подлинности «Маленького ныряльщика» по-прежнему волновал, но после посещения музейного специалиста и еще нескольких мест, где Полетаев консультировался, представляясь то сотрудником Госкомхрана, то работником Третьяковской галереи, то искусствоведом – слава богу, документов, удостоверяющих личность, хватало, уверенность в том, что он обладает оригиналом, только возросла. Теперь, когда от нечаянно свалившейся на голову радости Полетаев почти перестал вспоминать о еде и сне, перед ним встал ряд проблем. По причине того, что его интересовало не наличие в его доме картины, а сумма, которую можно было выручить в процессе ее реализации, он слегка растерялся. О коллекции, в которую входил «Ныряльщик», говорил если не весь мир, то определенные круги в Германии и России – точно. А в той точке, где пересекаются материальные интересы государств, неминуемо появляются те, кто хлопочет за державу по-своему, по-особенному. Люди, носящие на плечах погоны под гражданскими пиджаками. Едва он сунется с предложением вывезти товар за границу, «федералы» тут же сунут свой нос в сферу интересов Николая Ивановича. Чем это заканчивается, Полетаев знал не понаслышке. Только теперь речь шла не о мошенничестве с квартирами, а о незаконной перевозке в чужое государство исторических ценностей. Санкции статей вроде бы одни и те же, да только вероятность того, что дело обязательно закончится судом, вырастает в несколько раз. При этом еще не известно, каким именно образом в руки того каратиста-спасителя из ресторана эта картина попала! Возьмут с картиной, а «шить» начнут и измену Родине, и убийства, и членство в организованных преступных сообществах, и расчленение трупов...