Легенда об Иных Мирах - Наталья Баранова

Он вспомнил облако вьющихся волос, звонкие колокольчики серег, поющие мелодично и грустно, быстрые жесты рук, стремительность и гибкость. Она была сродни пламени; то смеялась его шуткам, то обрывала их, танцевала как богиня, заставляя позабыть всё на свете, и прятала глаза за густыми ресницами, улыбалась загадочно и, дразня, ускользала, как туман из рук.

Если б не Шеби, он бы так и остался на Эрмэ, не имея сил вернуться назад. Бесконечное множество дней, сложенных в годы, он не позволял себе вспоминать о ней, о голосе обволакивающем своей мягкостью, о звоне колокольцев в браслетах и серьгах. Сладостном, лёгком звоне, раздававшемся при каждом движении, и окружавшем её особым ореолом звука.

Наверное, бессознательно он боялся и её, как и всех эрмийцев, как всю эту проклятую расу, чувствовал в её легких жестах, и интонациях мягкого глубокого голоса, не поддающуюся осознанию власть над собой. Ей удавалось то, что не удавалось Властителям. И он доверял ей так, как никому и никогда не доверял, где-то в глубине души чувствуя её непохожесть и чуждость эрмийцам.

Она была невысока как большинство из них, как подавляющее большинство темноволоса, кожа, где её не скрывала одежда, казалась золотой и тёмной одновременно. А когда ему в первый раз удалось поймать её взгляд, то он подивился его неправдоподобной нереальной синеве, сходной своим цветом лишь с бесподобными оттенками камней Аюми. Она кружила головы, словно рождённая для власти, а была лишь танцовщицей, пусть самой искусной, пусть самой красивой, пусть безупречной, но только лишь, всего лишь, танцовщицей при особе Императора – Властителя Эрмэ.

Не вспоминать о ней не удавалось. Память упорно возвращала образ – отголоски и оттенки всего, что не удавалось забыть. Таганага, придя в этот дом, принёс с собой её имя, и изгнать его из стен дома не удалось, оно впиталось в воздух, сплелось с ароматами и проникло в камень.

Оно приносило память об облаке вьющихся тёмных волос, о движениях рождающих звуки, о голосе мягком и завораживающем своими интонациями, отчего-то вспоминались чёрные буйные локоны, спадавшие с затылка до талии, тонкой как у ребёнка, цвет её кожи и тонкий аромат духов, в котором мешалась медовая сладость с горечью полыни.

«Надо спросить Таганагу», – прошила мысль. Да-Деган знал, что не спросит, и, тем не менее, желание это никуда не исчезало, знал и то, что бороться с ним бесперспективно и бесполезно, можно только отодвигать во времени этот миг, забывая в нужный момент вспомнить о вопросе. Как всегда надеялся, что что-то: событие, состояние, мысль или просто несмелость не позволят проявить интерес, задать вежливый вопрос, не снимая с лица идеально подогнанной, почти, что сросшейся с ним, маски вежливого безразличия и бесстрастности. Боялся, что безразличие как сухая шелуха слетит, стоит лишь произнести её имя вслух, и что память вытолкнет на поверхность нечто иное – неистовую нежность, а вовсе не безразличие, которым он лишь прикрывался, обманывая память.

Он вспомнил тихий звон колокольчиков, которым она окружала себя, её стремительное движение – то ли скольжение, то ли полёт. Она приложила палец к губам, призывая молчать, приподнялась на кончики пальцев, что б стать немного повыше. « Сегодня, – прошептали её губы, – я уговорила стражу, они пропустят тебя, лишь бы только об этом не узнали Властители. В порту тебя будет ждать корабль Гильдии Оллами. Корабли Оллами редко приходят сюда, он единственный, поэтому – не спутать. Сошлёшься на меня, назовёшь моё имя, тебе поверят. И все. Этой ночью ты попрощаешься с Эрмэ». Он хотел что-то возразить, сказать, что благодарен ей за всё, но только всего этого – мало. Но она угадала, закрыла его губы своей ладонью. «Не возражай, – проговорила так же беззвучно, – я сделаю всё, всё, что б ты только никогда не вернулся сюда. Слышишь, никогда...» Она отвернулась от него порывисто и резко, качнула головой, выскользнула так же, как и пришла – неожиданно, не закончив разговора, упорхнула вспугнутой птицей, даже не подарив на память короткого: «прощай». То ли это не пришло это ей на ум, то ли... то ли она просто не пожелала прощаться....

Да-Деган легонько вздохнул, чувствуя, что проворные руки парикмахера оставили его волосы в покое, увидел легкий поклон и понял, что обычная утренняя пытка закончена. Теперь он мог быть свободен, от необходимости сидеть неподвижно, как статуя, не смея шевельнуть головой и шеей.

– Господин, – тихо проговорил цирюльник, наклоняя голову, – понимаю, что мой совет может быть неуместен, но ... говорю как профессионал, удивляясь. Форма этой причёски не идёт к Вашему лицу. Конечно, не моё дело давать Вам советы, я всегда лишь учитываю Ваши пожелания, и, тем не менее, должен заметить, что у Вас прекрасные черты и пропорции, а Вы своим выбором делаете их менее заметными, и Ваша внешность отнюдь не выигрывает от Вашего вкуса. Простите, но вы выглядите... глупо. И смешно.

Да-Деган слегка улыбнулся, равнодушно пожал плечами, посмотрел на мастера спокойно и безразлично.

– Друг мой, – проговорил тихо, – я не желаю что-либо менять. И знаешь почему? На этой милой планете и так слишком много писаных красавцев. Могу я пожелать хоть немного быть отличным от них?

Он устало взглянул на часы, подумав, что времени почти не остаётся, Фориэ Арима назначила ему свидание в садах Джиеру на самый ранний час дозволенный этикетом, пользуясь маленькими женскими привилегиями и зная, что он не позволит себе опоздать. А он бы не вздыхал и не смотрел на часы, как на злейшего своего врага, если б за всю истекшую неделю удалось хоть раз по-человечески выспаться. Отчего-то события накатывались волна за волной, грозя оторвать и понести, играя им, как щепкой, в бурном потоке. Накатывались воспоминания и мысли, они тоже не давали уснуть.

Вот и сегодня он лёг под самый рассвет, не успел закрыть глаза, как наступило утро с его обычными маленькими событиями. Он хотел отмахнуться от рассвета, но вспомнил о назначенном рандеву, и ничего не оставалось делать, как подниматься, пить бодрящий обжигающий напиток и уговаривать себя, что отоспаться успеет.

Взглянув за оконное стекло, понял, что уговаривать себя придётся и в том, что промозглый, навалившийся свинцовой тяжестью на город дождь приятен так же, как приятен свежий ветер дующий с вершин Форэтмэ.

« Завтра же, – решил он, – уеду. К солнцу и спеющим лозам. Скоро сбор винограда. Очень скоро, и в это время я должен быть там». Он без удовольствия позавтракал, чувствуя, что без заноз – высказываний Иланта еда кажется пресной и совершенно безвкусной. А, возможно, и не кажется. Как только мальчишка – управляющий покинул дом, так все в нем стало иным.

Он прошёл к себе в комнату, по привычке образовавшейся в эти несколько суток, взял нож и отметил странный беспорядок, которого не было утром. Ощущение, что некто что-то искал в его вещах, возникло сразу, и хоть он попытался откинуть столь нелепую мысль ощущение не прошло и даже не приглушилось. « Забавно, – скользнула мыслишка, кольнула искоркой, – в доме появились любопытные. Знать бы кто».

Да-Деган вышел из дома, не спеша пересёк двор, свернул на давно нехоженую тропинку, ведущую к морю, к скалам, отвесно встающим из воды. Иногда он любил прогуляться вдоль берега, посмотреть на пенные буруны, где вода накатывала на подводные скалы, постоять, помолчать, подумать.

Тропинка вилась побережьем, открывая вид на туманные, залитые дождём дали, острова Архипелага тонули в плотном киселе белой завесы. В любое другое время вид на Архипелаг открывался чудесный, мало чем, уступавший виду с верхней смотровой площадки дворца. Тропинка ветвилась, тонкие, чуть заметные стёжечки вливались в её русло повсюду, сбегали с шумных и тихих улочек, скатывались с высот садов Джиеру и Аррат. Протоптанные сотнями ног, не стирались совсем, не исчезали в никуда, оставались на старом месте.

Некогда, из праздного любопытства, он обошел их все. Теперь, даже с закрытыми глазами, ему не удалось бы потеряться в их водовороте. И всегда, желая уйти незамеченным, он сначала шёл к взморью, на котором любой преследователь, разве кроме что Таганаги, выдал бы себя с головой.

Да-Деган неспешно осмотрелся, прочесал взглядом окрестности и стал подниматься по крутой тропке ведущей на высоту, к садам Джиеру. В знойные дни, спасающие от неимоверной жары, они, как и всё в городе пропитались влагой. Дождь смыл пыль с раскидистых крон, промыл каждый лист, отчего казалось, будто некто невидимый перекрасил листву в более яркий насыщенный цвет.

Фориэ ждала у бездействующего фонтана, из чаши которого насмешливо улыбалась бесстыжая каменная русалка, одетая лишь ожерельем таких же, как она сама, каменных лилий. Вода выплёскивалась из чаши, собиралась в ручей, утекала по ложу арыка в море.

Фориэ нервничала, поглядывала на часы и не сводила взгляда с веера аллей, подходящих к фонтану отовсюду, и лишь с побережья она его не ждала. Отчего-то мужчина не смог подавить мальчишества, подкрался незамечено, прикрыл ладонями её глаза. Женщина вздрогнула, вывернулась, хоть он её и не держал, рука её, уже готовая нанести удар замерла, когда она его узнала.