Пациентка - Родриго Кортес

Перед ней снова встало значительное лицо мистера Левадовски, но теперь она была с доктором абсолютно и почти во всем согласна. Единственное, чего не хватало именитому хьюстонскому психотерапевту, так это желания и отваги, чтобы развить этот тезис до его пределов. Ибо тогда бы он увидел, что страх — не проклятие, а величайшая ценность, преодоление которой только и делает человека человеком.

Пламя наконец-то разгорелось, а едва Нэнси сунула отложенную в сторонку папку с личным делом Рональда в самое пекло, как где-то в коридоре натужно взвыла пожарная сирена. Надрывно кашляя, женщина выскочила из кабинета, с обмершим сердцем слетела вниз по лестнице, выскочила к проходу в спортзал и как ударилась о невидимую преграду…

Взломанная дверь была распахнута настежь, а внутри уже стояли с фонариками в руках прибежавшие на звук сирены Джимми и Роуз.

— Черт! — ругнулся Джимми. — Давай в машину! Вызывай всех!

Роуз мигом выскочила в дверь, а Джимми, осторожно переступая ногами, двинулся к черному жерлу ведущего в спортзал коридора. Нэнси прижалась к стене и застыла.

— Эй! — перекрывая апокалиптический вой, крикнул Джимми, сделал еще два осторожных шага вдоль стены, рванул рычаг отключения сирены вниз и замер. — Это полиция! Сопротивление бесполезно!

На Нэнси обрушилась звенящая памятью о сирене тишина, и она болезненно поморщилась: Джимми определенно чуял какое-то движение там, в темноте, но решиться просто шагнуть вперед и вытащить нарушителя за шиворот не мог. Она помнила его совсем другим.

Джимми еще раз нерешительно переступил с ноги на ногу и, озираясь по сторонам, отступил к выходу. Нэнси буквально перекосило, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, а, скорее всего, чтобы просто не переживать этого позора, она натянула шапочку до самых бровей, взяла монтировку наперевес и двинулась прямо к нему.

Джимми вздрогнул, начал судорожно расстегивать кобуру и вдруг замер, поднял трясущиеся руки вверх и прижался спиной к стене.

— Не стреляйте… прошу вас.

Нэнси оторопела, глянула на свою взятую наперевес монтировку и все поняла. Стиснула зубы, стремительно прошла мимо Джимми к выходу, все более ускоряя ход, промчалась мимо полицейской машины с замершей у рации Роуз внутри, нырнула в ближайшие кусты и только там не выдержала — разрыдалась.

Джимми Дженкинса вызвали к этому старому дураку первым.

— Рассказывай, — мрачно распорядился босс и замер напротив — старый, морщинистый, брюзгливый — руки в карманах, живот вперед.

— У него был автомат, — сказал Джимми.

— То, что он был вооружен, это и ослу понятно, — выпятил нижнюю губу Бергман и начал медленно наливаться кровью. — Я спрашиваю, почему ты его наружу выпустил!

— Я не мог ничего поделать, — мотнул головой Джимми. — Даже до кобуры дотянуться не успевал.

Старый начальник полиции сокрушенно покачал головой.

— А какого черта ты в полиции тогда делаешь?

Джимми понурился.

— Что, вопрос непонятен? Тогда я тебя еще раз спрошу, Дженкинс. Почему ты не пошел торговать пылесосами?

Ответа у Джимми не было.

— Ладно, — вздохнул Бергман. — Твое счастье, что мне люди нужны, работы по горло. Так что бери отгулы и иди с глаз долой — отдыхать. Но чтобы через три дня был как новенький!

Джимми обрадованно кивнул. Он уже думал, что Бергман его выгонит.

Когда Бергман вошел в провонявший гарью кабинет директора школы и увидел в середине кучу основательно прогоревшей бумаги, первой мыслью стало: один из двух его заместителей и есть тот стукач, что сливает информацию итальянцам. Однако, хорошенько подумав, он отказался от этой версии и пришел к пусть и менее катастрофическому, но тоже весьма неприятному выводу: его дальнейшие действия уже просчитали.

Это означало, что если Бергман прав, итальянские дилеры, а то и колумбийские курьеры лягут на дно.

— Кому вы сказали о том, что я запросил личные дела учеников? — резко повернулся он к директору школы мистеру Кейси.

Директор понурился.

— Отцу Гольдбаха, матери Дженкинса, отцу братьев Литтлстоунов…

Он перечислял и перечислял имена родителей учеников, а Бергман все сильнее и сильнее стискивал зубы. Превративший обычное служебное дело в мощную воспитательную акцию, директор по сути разболтал о запросе Бергмана доброй полусотне людей! И теперь любой из перечисленных мог рассказать об этом другу, сослуживцу и вообще кому угодно… А точнее — вот она, обгорелая куча доказательств того, что уже рассказал.

— Ладно, хватит, — Бергман развернулся к своему заместителю. — Усиленное патрулирование прекратить, всех собрать, а время операции «Сеть» перенести на… — он глянул на часы — 01.25 ночи, — операцию перенести на сутки раньше. Начнем в 02.00.

— Вы уверены? — удивленно поднял брови офицер.

Бергман усмехнулся. Заместитель явно считал, что пытаться застать итальяшек и колумбийцев врасплох все равно уже не выйдет, а значит, лучше не позориться. Но именно так думают и те, кто учинил этот предупредительный пожар.

— Уверен, — кивнул Бергман.

В целом результатами последних дней Салли был доволен.

После того как он примерно наказал эту колумбийку, с улиц напрочь исчезли проститутки — все до единой! И главное, это понравилось горожанам.

Дожидаясь своей очереди, Салли сидел в маленькой душной, провонявшей одеколоном парикмахерской, слушал по-женски бесконечные сплетни здешних немолодых мужчин и радовался всем сердцем.

— Карлос, говорят, всех шлюх с перекрестков распорядился убрать, — делился с посетителями новостями толстый смуглый парикмахер.

— Не может быть! — не поверил кто-то.

— Видно, крепко на него копы навалились, — со знанием дела пояснил парикмахер. — Я слышал, Бергман вообще объявил всем колумбийцам войну.

— И правильно! — дружно поддержали парикмахера посетители. — А то здесь столько этих латинос развелось — на каждом шагу!

— А про офис итальянский слышали? — встрял поперек разговора маленький рыжеватый мужичок.

— Ну и что? — насмешливо отреагировали остальные. — Про этот погром все читали. Троих задержали…

— И вы этим писакам верите?! — возмутился рыжий. — Я так слышал, что это все люди Карлоса…

— Да пошел ты! Это тебе, небось, Эдгар сказал! Нашел кого слушать!

Салли слушал и переполнялся гордостью. Да, пока обыватели не знали всех деталей — ни о проститутке, брошенной им в старом гараже, ни о четвертом мальчишке… Но он был уверен, что пройдет совсем немного времени, и все они заговорят по-другому — было бы положено начало.

На следующее утро после поджога Нэнси посадила успешно сдавших тесты Ронни и Энни в машину и, старательно избегая взглядом взявшего отгулы и только поэтому оставшегося дома Джимми, села за руль сама. Аккуратно вывела машину на главную улицу и, улыбаясь щебетанью детей на заднем сиденье, постепенно ушла в себя.

Вчера в спортзале она увидела самую яркую иллюстрацию правоты мистера Левадовски, какую только можно вообразить. Ее муж, профессиональный полицейский, вооруженный дубинкой, пистолетом и наручниками, начисто забыл, как превращать риск в удовольствие, и отступил перед наряженной в старый тренировочный костюм женщиной с монтировкой в руках. Только потому, что испугался.

Нэнси смахнула сбежавшую слезу и снова подумала, что именно страх, который способен преодолеть человек, и является главным его мерилом. Все мы время от времени сталкиваемся с теми или иными препятствиями, но перед одними отступаем, как Джимми вчера, а преодоление других превращаем в самое яркое, самое сладостное наслаждение, какое только можно представить.

Она вдруг вспомнила их последний поход в пустыню. К ночи любопытные, как дети, койоты окружили их палатку со всех сторон, но едва Джимми вышел наружу, вся стая мгновенно, с громким обиженным тявканьем рассыпалась в разные стороны и растворилась в темноте.

Тогда Нэнси еще не была способна осознать глубинную разницу между человеком и зверем и воспринимала койотов именно как маленьких детей — пусть и в шкуре. И только теперь она ясно видела: зверь не способен выдержать страха сколь-нибудь долго — он или нападает, или бежит прочь. И только человек, например, такой, как Джимми, способен жить со своим страхом неделями, месяцами, годами, — не отваживаясь ни посмотреть ему в лицо, ни признать свое поражение и отступить.

Нэнси вспомнила, как яростно, как азартно жил ее муж в самом начале их брака, и вздохнула. Момент, когда Джимми не сумел посмотреть своему страху в лицо, стал последним моментом его человеческой жизни. Теперь страх вольготно, по-хозяйски жил в нем, — как паразит, — пожирая в Джимми и человека, и мужчину — кусок за куском.

Сзади протяжно просигналили, и Нэнси вздрогнула и глянула в зеркальце — ее нагонял выскочивший откуда-то от старой брошенной фабрики древний, потрепанный «Шевроле». Она аккуратно приняла вправо и кинула быстрый взгляд на заднее сиденье: мгновенно укачанные дорогой Энни и Ронни крепко спали.