Маг в пижаме - Инна Сударева

Огромные глаза дракона были закрыты, веки слегка подрагивали, ноздри то раздувались, то почти смыкались, и Моника заметила, что холм едва заметно вибрирует от могучего, ровного дыхания.

— Катарина, — прошептала девушка. — О, Катарина…

Ей вдруг захотелось гневно вскрикнуть, чтоб царица драконов проснулась, чтоб в ее глазах заплескался страх из-за того, что кто-то вопит на нее, обзывает нехорошими словами и желает кучи гадостей в будущем, но Моника сдержалась, увидав еще кое-что.

Корни.

Корни Валентина множились и стремительно росли, пробиваясь сквозь землю легко, словно горячий нож сквозь масло. Они и ввинчивались и проскальзывали, пользуясь встречными пустотами и более мягкими слоями породы. Они уже достигли Катарины, зависли над ней, словно щупальца гигантского кальмара, а потом устремились вниз, оплетая спящую драконицу прочной сетью, проникая в плоть, сковывая мышцы.

— Да-да! Чтоб двинуться не могла! — захлопала в ладоши Моника. — А уж потом разбудим! Потребуем все, что надо!

Катарина между тем что-то почувствовала: не открывая глаз, она сжала и разжала пальцы, и ее когти вонзились в землю, оставили на ней глубокие борозды.

"Одного их удара хватило бы, чтоб превратить меня в фарш, — невольно подумала Моника. — О, нет, мы не можем говорить на равных…"

— А сейчас я пленю ее сердце! — завопил вдруг Валентин.

Его голос был другим — он звучал ниже и громче. Но это не удивило Монику: она видела, что маг рос не только корнями — он рос и стволом и кроной и теперь превратился в гигантское толстое дерево с мощными ветвями и густой листвою. Он высился на драконьем холме и грозно скрипел, не останавливая увеличения своих размеров.

Катарина застонала во сне, забилась в своих путах и, наконец, открыла глаза. Огромные, похожие на изумруды. В них было то, что желала видеть Моника — дикий страх.

Царица драконов завопила страшным голосом — так вопят раненые лошади.

Моника не выдержала, закрыла уши ладонями, и уронила при этом волшебные лепестки с глаз.

— Видите? Видите? — торжествуя, кричал Валентин. — Холм-то заплясал! Я держу ее сердце! Я могу убить ее!

Катарина вновь завопила, еще громче, с таким невыразимым страданием, что Моника взмолилась:

— Отпустите! Отпустите ее!

— Нет-нет! — отозвался Валентин. — Надо сперва выставить свои условия — пусть выполняет. Иначе нельзя! Говори условия, пока я держу ее!

Моника растерянно хлопала глазами и ничего пока не могла сказать: она была так потрясена увиденным, что потеряла дар речи.

Зато Катарина времени не теряла и закричала в третий раз — тут запульсировали, засияли соседние взгорья. Дрожь прокатилась по их вересковым склонам, многие каменные глыбы обрушились вниз, растревоженные земным трепетом, и холмы начали извергать из себя драконов.

Зеленые и красные, синие и серые, они заполонили собою небо, и на пустоши потемнело.

Моника в ужасе вскочила с камня, зачем-то схватив рюкзак и веревки, и в этот миг эльфы оставили хлеб и яблоко и бросились к девушке, стали быстро-быстро летать вокруг нее — так кружат вокруг чего-нибудь сладкого пчелы — и осыпали испуганную красавицу новой порцией радужной пыльцы.

Драконы, вереща и воя, носились над холмом Катарины, то взмывая далеко вверх, то складывая крылья и камнем падая вниз, но ничего сделать не могли: они опасались трогать Валентина, потому что один из центральных корней мага-дуба обвился вокруг сердца царицы и в любую минуту мог раздавить его.

— Пусти! Пусти! — кричали они на разные лады и гнали крыльями ветер на волшебника.

— Говорите же! Не молчите! — заорал Валентин на Монику.

Эльфы, носившиеся вокруг девушки, тоже пропищали что-то призывное и разлетелись в стороны.

Девушка сделала два глубоких вздоха, чтоб прийти в себя и набраться смелости для речи в присутствии стольких гигантских чудовищ, и заговорила, быстро и твердо, стараясь не допускать дрожь в голос:

— Меня зовут Моника! Ваша царица на Самхэйн очаровала моего любимого, мага Иллариона! Я хочу, чтоб она сняла с него чары, чтоб он стал прежним! Если она этого не сделает, мы… — тут девушка запнулась, потому что предстояло говорить нехорошие слова. — Мы тогда… убьем ее! Убьем!

— Да-да! Убьем! — закричал с холма Валентин. — Своими корнями я разорву ей сердце!

Это заявление вынудило драконов зареветь так, что Моника в ужасе зажала уши ладонями, рухнула на землю и попыталась заползти под камень.

— Где ты? Где ты, подлая тварь?! — ревел один из драконов — могучий черный монстр с алыми глазами и огромными когтистыми лапами. — Покажись! Покажись! — он носился вокруг холма Катарины со скоростью самолета-штурмовика, а меж двух его белоснежных рогов проскальзывали золотистые молнии.

Оскорбление вдруг пробудило в Монике злость. А может и не только оно…

Девушка выпрямилась, откинула волосы с лица и заорала почти так же громко, как летающие чудовища:

— Молчать! Всем молча-ать!

И драконы смолкли, перестали носиться по небу, спустились ниже, зависли над холмом, у подножия которого стояла дрожащая и бледная Моника.

— Покаж-жись, — уже тихо прошипел черный дракон, широкими ноздрями принюхиваясь к воздуху, а красными глазами пристально всматриваясь в склон.

"Он не видит меня! — сообразила девушка. — Наверно, из-за эльфийской пыльцы. Малыши захотели защитить меня…"

Но теперь она считала, что ей нечего бояться. Поэтому Моника замотала головой, замахала руками, запрыгала на одном месте, чтоб стряхнуть с себя волшебную пыльцу.

И драконы увидели девушку.

— А, — зарычал черный, протягивая голову к Монике и выпуская из ноздрей столбы серого дыма ей и лицо. — Вот ты какая… Подлая мелочь!

— Да, я мелочь! — с вызовом заявила девушка, отмахиваясь от дыма. — Но подлость вы сделали! Ваша царица Катарина! Зачем ей мой Илларион?

— Илларион ей не нужен, — ответил дракон, опускаясь на камни перед Моникой. — У Катарины есть я, Клаус. Больше ей никто не нужен, — он взмахнул крыльями и обратился в высокого темноволосого мужчину с красивым лицом и большими глазами цвета вишни.

Моника на минуту смешалась, чуть назад отступила, а потом решительно вскинула голову и задала вполне резонный вопрос:

— Тогда зачем она его очаровала? Зачем целовала?

— Она его целовала? — нахмурившись, переспросил Клаус.

— Она его целова-ала! — отозвался Валентин с холма. — И ее поцелуй очаровал Иллариона! Пусть теперь расчаровывает! Иначе порву ей сердце в клочки!

Глаза Клауса горели, как угли. Он стиснул пальцы в кулаки и процедил сквозь зубы: