Маг в пижаме - Инна Сударева

— Заварилась каша — сущая параша, — тяжко вздохнул магический врачеватель…

Апрель 2009 года

Моника спешит на помощь

Этап первый (зачинательный)

Прекрасная Моника сидела на белом песке пляжа и с тоской смотрела на волны. Они — лазоревые и теплые — ласково шелестели, поглаживая берег и изящные пальцы на ногах девушки, и словно шептали красавице слова утешения. Но Моника их не слышала, и пронзительных криков чаек не слышала. И розовых крабов, сновавших мимо, не видела. Мысли Моники были далеко. Она погрузилась в саму себя, думая о том, как ей жить дальше.

Пару часов назад в жизни девушки наступил переломный момент довольно плохого окраса.

Ее любимый, ее ненаглядный, ее синеглазый чародей Илларион дал понять, что в его сердце царит теперь другая дама. И как с ней соперничать, Моника не знала. Она ее даже не видела. А если бы такой случай и представился, то, что она — простая смертная женщина — могла бы противопоставить царице драконов?

Тяжко вздохнув, девушка вытерла скользнувшие из глаз на щеки слезы и покосилась в ту сторону побережья, где сумасшедшими темпами возводился памятник царице драконов. Седьмой по счету.

Первый (высотой в десять метров) Илларион соорудил из белоснежного мрамора и установил во дворе виллы, перед главным входом, дабы по утрам, при распитии кофе на террасе, лицезреть распрекрасное изваяние дамы сердца. Второй (примерно той же высоты) маг сложил из молодой бирюзы в парке, в кленовой аллее. Третий (из красивейшего малахита) — в конце подъездной аллеи. Четвертый (из полосатого оникса, похожего) — в ее начале. Пятый и шестой (оба из пестрого гранита) увенчали утесы, нависавшие над морем.

Теперь Илларион ваял седьмой — из розового мрамора. Этот обещал заиметь двадцать метров в высоту и должен был украсить собою склон зеленого холма, чтоб жители небольшого рыбацкого селения, которое располагалось чуть ниже, каждый день могли любоваться творением волшебника.

— Я создам сотни! Тысячи твоих образов, милая моя Катарина! — восклицал Илларион, любуясь результатом своих трудов.

Его глаза сияли, как звезды, а на щеках горел румянец, который наводил на мысли о горячке.

— Помешательство, факт, — констатировал доктор Наваркин, увидав, как чародей приложился губами к гигантской руке статуи.

Магический доктор сплюнул конопляную жвачку в траву и боком (подражал крабу) начал продвигаться к морю — к Монике…

— Надо что-то делать. Ларя помешался, — сообщил Наваркин Монике, плюхаясь на песок рядом с ней.

— Он просто влюбился, — вздохнула девушка.

— Не-ет, — протянул врачеватель, пожевывая кончик своего галстука (желтого в черный горошек, надетого поверх классической бело-синей тельняшки). — Не просто влюбился… Это тебя он просто любил. Но разве для тебя он ваял статуи?

— Не ваял. У нас как-то все по-простому было…

— То-то и оно! — врачеватель поднял вверх указательный палец правой руки, на котором красовалась стальная печатка с изображением конопляного побега. — Сейчас у него помешательство. И вот что еще скажу: я просканировал его ауру. Она с подпорчей.

— Как? — не поняла Моника.

— С подпорчей, — повторил Наваркин, швыряя в особо крупного краба свои деревянные сабо. — Аура Лари пропитана чужой магией. Если по-простому: он околдован.

— Но как? Разве кто-то может околдовать мага?

Наваркин утвердительно тряхнул лохматой головой и зачем-то продекламировал известного поэта: "Там на неведомых дорожках — следы невиданных зверей…"

— А ответ на мой вопрос? Будет? — осведомилась Моника, растеряно хлопая ресницами.

— Будет-будет, — кивнул врачеватель. — Конечно, мага можно околдовать. Главное — момент особый выловить. Когда маг ничего с направленным колдовством сделать не может. Ларю когда околдовали? Правильно — на Самхэйн. Ты помнишь, что такое Самхэйн?

— День, когда колдовать нельзя, — сказала Моника.

— Умница! Ларе нельзя было в Самхэйн колдовать, и этим воспользовалась царица драконов. Катарина не из нашего мира, и ей в Самхэйн многое можно. Так что она…

— Очаровала его, — всхлипнула девушка, вновь посмотрев туда, где, словно гриб после дождя, росла статуя из розового мрамора.

— Умница! — повторил Наваркин. — А это значит — Ларю надо спасать.

Моника покачала головой:

— Как? Что я могу?

— Тот, кто любит, многое может, — доктор подмигнул страдалице, достал из кармана джинсов шоколадку и протянул ее ей. — Съешь сладкое… Для начала надо найти Катарину…

— Ты ж сам сказал: она не из нашего мира. И что мне делать? Как мне ее искать? — вздохнула Моника и принялась за шоколад.

— В разные миры есть разные двери, — сообщил Наваркин, выуживая для себя самого из того же кармана джинсов коробочку с красными леденцами. — Я попробую найти лазейку. Но пройти туда сможешь лишь ты.

— А ты? Ты со мной не пойдешь?

— Нет! Ни в коем случае! — доктор замахал на Монику руками и из-за этого просыпал свои конфеты на песок. — Я ж не знаю, как обратно оттуда сюда вылезать. А я там зависать не хочу!

— А я? Я не могу там зависнуть?

— Зависнуть там может любой. Но мне там зависать особенно не хочется. И с Катариной встречаться не хочется… К тому же, Ларя — это твой любимый, а не мой. Я, конечно, ему симпатизирую, но все же блондины не в моем вкусе… В общем, я не пойду! Но ты должна! Должна его спасти! Иначе вся наша прекрасная планетка покроется статуями Катарины, как лицо подростка прыщами…

Тут со стороны уже готовой статуи донесся великолепный баритон безумно влюбленного чародея Иллариона:

Лю-юбовь моя!

Прекра-асная!

Красавица

Опасная!

— Я согласна! — твердо объявила Моника, и резкий порыв ветра растрепал ее огненные волосы…

Как точно Наваркин открыл проход в иные миру, Моника не поняла. Она видела лишь, что он составил как-то по-особому пять зеркал вокруг блестящего стеклянного шара в холле виллы, плеснул какой-то мутной зеленой жидкостью на сам шар, потом затянулся своей душистой сигареткой и захихикал, делая непонятные пассы руками.

— Жаль: Осип этого не видит, — помянул свою ручную белку врачеватель и толкнул Монику к шару. — Иди — сейчас чо-то будет. Гу-гу-гу…

— А что? Что мне потом делать? Если я пройду в мир Катарины? — спохватилась девушка, поправляя сползающую с плеча веревочную бухту.

Нарядилась и собралась Моника примерно так, как наряжаются и собираются те, кто вознамерился пойти в поход в альтернативные Гималайские горы.