Стихотворения - Окуджава Шалвович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мне все известно. Я устал всё знать…»
Мне все известно. Я устал всё знать,и всё предвидеть.А между тем как запросто опятьменя обидеть.
Как мало значу я без гордых сил,в костюм зашитый.Мой опыт мне совсем не накопилот бед защиты.
Судьба моя, беспомощна сама,и в ус не дует.История, сходящая с ума,со мной флиртует.
Флиртуй, флиртуй, сентябрьская ночь,кажись забавной.Невыносимо, но не превозмочьпечали главной.
Она стоит, как стрелочник, за мной —служака честный —и отправляет мой состав земнойв тупик небесный.
«Надежды крашеная дверь…»
Оле
Надежды крашеная дверь.Фортуны мягкая походка.Усталый путник, средь потерьвсегда припрятана находка.И пусть видна она нечетко,но ждет тебя она, поверь.
Улыбка женщины одной,единственной, неповторимой,соединенною с тобойсуровой ниткою незримой,от обольщения хранимойсвоей загадочной судьбой.
Придут иные временаи выдумки иного рода,но будет прежнею она,как май, надежда и природа,как жизнь и смерть, и запах меда,и чашу не испить до дна.
«В больнице медленно течет река часов…»
В больнице медленно течет река часов,сочится в форточки и ускользает в двери.По колким волоскам моих седых усовстекает, растворяясь в атмосфере.
Течет река. Над нею — вечный дым.Чем исповедаюсь? Куда опять причалю?Был молодым. Казался молодым.О молодости думаю с печалью.
В больнице медленно течет поток времен,так медленно, что мнится беспредельным.Его волной доставленный уронне выглядит ни скорбным, ни смертельным.
На новый лад судьбу не перешить.Самодовольство — горькое блаженство.Искусство все простить и жажда жить —недосягаемое совершенство.
«Мне нравится то, что в отдельном…»
Мне нравится то, что в отдельномфанерном домишке живу.И то, что недугом смертельнымеще не сражен наяву.И то, что погодам метельнымлегко предаюсь без затей,и то, что режимом постельнымне брезгаю с юных ногтей, —
Но так, чтобы позже ложиться,и так, чтобы раньше вставать,а после обеда свалитьсяна жесткое ложе опять.Пугают меня, что продлитсянедолго подобная блажь…Но жив я, мне сладко лежится —за это чего не отдашь?
Сперва с аппетитом отличнымсъедаю нехитрый обеди в пику безумцам столичнымныряю под клетчатый плед,
а после в порыве сердечном,пока за окошком черно,меж вечным и меж быстротечнымищу золотое зерно.
Вот так и живу в Подмосковье,в заснеженном этом раю,свое укрепляя здоровьеи душу смиряя свою.Смешны мне хула и злословьеи сладкие речи смешны,слышны мне лишь выхлопы кровида арии птичьи слышны.
Покуда старается генийзакон разгадать мировой,покуда минувшего тениплывут над его головойи редкие вспышки прозренийтеснят его с разных сторон,мой вечер из неги и ленинебесной рукой сотворен.
И падает, падает наземьзагадочный дождик с небес.Неистовей он раз за разом,хоть силы земные в обрез.И вот уж противится разум,и даже слабеет рука,но будничным этим рассказомя вас развлекаю слегка.
На самом-то деле, представьте,загадочней всё и страшней,и голос фортуны некстати,и черные крылья за ней,и вместо напрасных проклятий,смиряя слепой их обвал,бегу от постыдных объятийеще не остывших похвал.
Во мгле переделкинской пущи,в разводах еловых стволов,чем он торопливей, тем гуще,поток из загадок и слов.Пока ж я на волю отпущен,и слово со мной заодно,меж прожитым и меж грядущимищу золотое зерно.
«Париж для того, чтоб ходить по нему…»
Париж для того, чтоб ходить по нему,глазеть на него, изумляться,грозящему бездной концу своемуне верить и жить не бояться.
Он благоуханием так умащен,таким он мне весь достается,как будто я понят уже и прощен,и праздновать лишь остается.
Париж для того, чтоб, забыв хоть на часборения крови и классов,зайти мимоходом в кафе «Монпарнас»,где ждет меня Вика Некрасов.
«Пишу роман. Тетрадка в клеточку…»
Пишу роман. Тетрадка в клеточку.Пишу роман. Страницы рву.Февраль к стеклу подставил веточку,чтоб так я жил, пока живу.
Шуршат, шуршат листы тетрадные,чисты, как аиста крыло,а я ищу слова нескладныео том, что было и прошло.
А вам как бы с полета птичьегомерещится всегда одно —лишь то, что было возвеличено,лишь то, что в прах обращено.
Но вам сквозь ту бумагу белуюне разглядеть, что слезы лью,что я люблю отчизну бедную,как маму бедную мою.
«Восемнадцатый век из античности…»
Восемнадцатый век из античностив назиданье нам, грешным, извлеккульт любви, обаяние личности,наслаждения сладкий урок.
И различные высокопарности,щегольства достославный парад…Не ослабнуть бы от благодарностиперед ликом скуластых наяд.
Но куда-то лета эти минули,как под жесткой ладонью раба:невеселую карточку вынулинаше время и наша судьба.
И в лицо — что-то злобное, резкое,как по мягкому горлу ребром,проклиная, досадуя, брезгуятем, уже бесполезным добром.
Палаши, извлеченные наголо,и без устали — свой своего…А глаза милосердного ангела?..А напрасные крики его?..
Батальное полотно
Сумерки. Природа. Флейты голос нервный. Позднее катанье.На передней лошади едет император в голубом кафтане.Серая кобыла с карими глазами, с челкой вороною.Красная попона. Крылья за спиною, как перед войною.
Вслед за императором едут генералы, генералы свиты,славою увиты, шрамами покрыты, только не убиты.Следом — дуэлянты, флигель-адъютанты. Блещут эполеты.Все они красавцы, все они таланты, все они поэты.
Всё слабее звуки прежних клавесинов, голоса былые.Только топот мерный, флейты голос нервный да надежды злые.Всё слабее запах очага и дыма, молока и хлеба.Где-то под ногами да над головами — лишь земля и небо.
Арбатский романс
Оле
Арбатского романса старинное шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастие;из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…
Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра.Светло иль грустно — век почти что прожит.Поверьте, эта дама из моего ребра,и без меня она уже не может.
Бывали дни такие — гулял я молодой,глаза глядели в небо голубое,еще был не разменян мой первый золотой,пылали розы, гордые собою.
Еще моя походка мне не была смешна,еще подошвы не поотрывались,за каждым поворотом, где музыка слышна,какие мне удачи открывались!
Любовь такая штука: в ней так легко пропасть,зарыться, закружиться, затеряться…Нам всем знакома эта мучительная страсть,поэтому не стоит повторяться.
Не мучьтесь понапрасну: всему своя пора.Траву взрастите — к осени сомнется.Вы начали прогулку с арбатского двора,к нему-то всё, как видно, и вернется.
Была бы нам удача всегда из первых рук,и как бы там ни холило, ни било,в один прекрасный полдень оглянетесь вокруг,и всё при вас, целехонько, как было:
арбатского романса знакомое шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастье,из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…
Прогулки фрайеров
