Могила для горбатого - Александр Чернов

— Ну, раз вам все известно, чего же вы от меня хотите?

— Адрес.

— Чей?

— Конечно же, Султана и старика.

Каменное лицо Витька шевельнулось, изображая подобие улыбки.

— Чего же вы в "Кооператоре" о нем не поинтересовались? — спросил он добродушно. — Там его все знают. Зовут его Алексей Егорович, а фамилия Ким. Султан это прозвище. Живет он на Кара-су улица Ойбека пятнадцать. Фамилии старика я не знаю, знаю только, что зовут его Эдуард Владимирович. Где живет понятия не имею. Слышал, будто художественная мастерская у него на Максима Горького… Только учтите, граждане начальнички, я к этому делу никакого отношения не имею. Просто довез одного "бича" от ресторана "Кооператор" до дома Султана.

— Ладно, Дудник, — проворчал капитан, — суд разберется кто к чему отношение имеет. А сейчас бери-ка ручку, лист бумаги и подробно напиши обо всем том, что только что нам рассказал.

— Как скажешь, начальник, — пожал плечами Витек и придвинулся к столу, весьма довольный тем, что в разговоре не был упомянут Нечистый, иначе пришлось бы признаваться в том, что иконы добывались по Витькиному заказу, а это уже другая статья.

…Султана дома не оказалось.

— Уехал с друзьями то ли на рыбалку, то ли на охоту, — заявила узкоглазая круглолицая молодая женщина жена Султана. — Когда вернется не знаю.

При обыске в художественной мастерской были обнаружены и изъяты иконы, несколько самоцветов.

Самого хозяина предприятия Худякова Эдуарда Владимировича доставили в изолятор временного заключения, а иконы отправили на экспертизу. Предварительный допрос проводили во второй половине дня в шестнадцать часов. Допрос также вел Хошимов и снова в присутствии майора Шатохина.

— Итак, Эдуард Владимирович, — начал капитан, когда привели Худякова и усадили на стул в середине кабинета, — откуда у вас в мастерской иконы?

Тщедушный старикашка с плешивой макушкой и морщинистым злобным лицом, был мрачен, изображая обиду, и на вопросы отвечал с явным нежеланием.

— Иконы привез мне незнакомый ранее человек. Он сказал, что достались они ему в наследство, и хотел реставрировать их, как память от бабушки…

Да, совесть мучает… Да, брал иконы на реставрацию… Да, занимался не зафиксированным в прейскурантах промыслом, за что заслуживаю осуждения и наказания, и готов за это ответить, но больше ни в чем виновным себя не считаю…

Хошимов спокойно выслушал задержанного и кивнул:

— Я вас понял, Эдуард Владимирович, и приму во внимание ваше заявление. Но все-таки давайте уточним: фамилия Шиляев вам знакома?

— В первый раз слышу такую фамилию, — насупившись, заявил Худяков.

— Как же так получается, Эдуард Владимирович, — разыгрывая добродушие, сказал капитан. — Вы заявляете, что не знаете Шиляева, а вот он на допросе у товарища майора показал, что с вами знаком. Может быть, вам хочется очной ставки, так мы вас отвезем в соседний округ. Путь, правда, не близкий, зато за казенный счет. И прокатимся, я думаю, мы не зря. Шиляев обязательно вас узнает, и тогда вам будет предъявлено обвинение в организации покушения на убийство. Шиляев-то иконы из дома старухи с боем выносил. Она до сих пор в больнице искалеченная лежит.

Миролюбивый не лишенный иронии тон Хошимова возымел на Худякова обратное воздействие.

— Что вы меня запугиваете?! — неожиданно вскричал он, багровея. — Я буду жаловаться прокурору на использование следствием угроз и шантажа!

— А я и не следователь вовсе, — улыбнулся капитан, — а оперативный работник и снимаю с вас предварительный допрос с целью установления некоторых данных по делу об ограблении и хищении редких государственных ценностей, принадлежащих государству и народу. Заметьте: государству и народу! — гражданин Худяков, а не частному лицу, как вы хотели бы все представить.

— Какие государственные ценности?! — опять взорвался Худяков. — Побрякушки полуразбитые, а не государственные ценности!..

Хошимов покачал головой.

— Ошибаетесь, гражданин. Послушайте заключение экспертов — искусствоведов по этому вопросу. — Капитан взял со стола акт и принялся читать: — …Действительно, осмотрев и оценив, предъявленные нам иконы и распятие Иисуса Христа, изъятого отдельным фрагментом, мы установили следующее: Первое. Икона письмо по дереву с надписью: "Царь крепкий, сильный, страшный и грозный воевода архистратиг Михаил", принадлежит к вятской школе иконописи, относится приблизительно к первой половине семнадцатого века, мастер неизвестен. Аналогов в музеях мира, известных монастырях, храмах и скитах не имеет. Приблизительная стоимость до двадцати тысяч условных единиц по конъюнктуре коллекционных цен.

Второе. Икона, письмо по дереву с резьбой, фрагментарная с надписью: "Всех скорбящих радость", аналогов не имеет, ориентировочная стоимость до пятнадцати тысяч условных единиц, конец семнадцатого века, и представляет особую государственную ценность.

Третье. Крест Распятие Иисуса Христа. Литье в серебре. Отливка ручная, художественная. Работа староуральских литейщиков-промысловиков, руда из заброшенных штолен, ныне не пользуемых. Ориентировочная стоимость одна тысяча условных единиц.

Пока Хошимов читал акт, злобное лицо старика из багрового становилось бледным. Он отлично понимал, что это конец. Любое с его стороны запирательство только осложнит и без того незавидное его положение.

— Хватит! — расстегивая вдруг ставший тесным ворот рубашки, хрипло выдохнул Худяков. — Все скажу, только прошу учесть, гражданин начальник, это мое чистосердечное признание… Брал. Реставрировал. Находился покупатель — толкал. И у "бича" этого Шиляева тоже взял…

— Стоп, стоп!.. — Хошимов поднял вверх руку. — Теперь поведайте-ка нам о вашем дружке Викторе Дуднике, а то, я вижу, решили всю вину на себя взять, а его чистеньким оставить.

— Он меня продал? — поинтересовался Худяков.

— Действительно, на мастерскую указал нам Дудник, — согласился капитан. — Но мы бы вас и так нашли через Султана. Просто его нет пока в городе. Так что про вашего титулованного напарника тоже рассказывайте.

Худяков тяжело вздохнул.

— Ладно, чего уж там, расскажу. Витек этот по просьбе Султана иконы собирал у бабушек. Я отбирал из них наиболее ценные, реставрировал и возвращал Султану. За работу мне платили, причем неплохо. А куда потом иконы Султан девал, это вы уж у него спросите.

26

Весь день с небольшими "отрывчиками", лишь для того, чтобы сделать глоток шампанского и выкурить по сигарете парочка провела на полу в любовных утехах. Это была самая бурная ночь, вернее, день любви, который Зойке удалось испытать в своей жизни, о Женьке же и говорить не приходится. Долженкова была в ударе. Она с рабской покорностью исполняла любые сексуальные фантазии парня, чем доставляла ему несказанное наслаждение, да и сама в эти минуты была на вершине блаженства. Вот и Зойка, наконец, к тридцать третьему году своей беспутной жизни познала, что значит отдаваться по любви. Наверное, именно такой и бывает первая брачная ночь у сгорающих от страсти людей.

Долженкова совсем измоталась. Проводив парня, она завалилась на кровать, чувствуя как у нее от перенапряжения непроизвольно подергиваются руки и ноги. Но усталость была приятной.

Она уже засыпала, когда в дом неожиданно ввалились Нечистый, а с ним какой-то тип с квадратной красной физиономией, на которой блуждала улыбка олигофрена. От обоих пахло спиртным, а по стеклянным глазам можно было заключить, что они еще и обкурились.

— Ах, вот, где ты! А мы тебя с Хряком по всему городу разыскиваем, — совсем не к месту заржал Нечистый, усаживаясь на подоконник. — Я же тебе сказал, чтобы дома ты пока не появлялась.

Зойка села на кровати, продирая глаза.

— А куда мне прикажешь идти? — сказала она неприветливо, весьма недовольная вторжением непрошеных гостей. — С бомжами ночевать на помойке или в подвале?

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Нечистый, — главное, что мы тебя разыскали. Собирайся, с нами поедешь.

Долженковой очень не нравилось, как на нее смотрел краснорожий с желтоватыми глазами дружок Нечистого — похотливо с открытым цинизмом.

— Никуда я не поеду, — сказала она, кутаясь в короткий халатик.

В глазах Алиферова мгновенно вспыхнули недобрые огоньки.

— Поедешь, Зойка! Ты нужна нам для дела, — сказал он злобно, спрыгнул с подоконника и с угрожающим видом стал приближаться к женщине. — Собирайся и живо!

Нечистый подавлял волю Зойки. После того случая, когда он расквасил ей у себя дома нос о кафель, она боялась его до смерти. Вот и сейчас Долженкова поняла, что если она не пойдет с Нечистым, он изобьет ее, и все равно заставит сделать то, что он хочет.

— Хорошо я поеду, — поспешно согласилась женщина, на всякий случай, отодвигаясь к краю кровати. — Только выйдете оба, дайте мне переодеться.