Газета Завтра 473 (51 2002) - Газета Завтра Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В.Б. Вы заявили о своем "новом реализме". Что же это такое? Чем он отличается от старого реализма? От реализма Толстого? Или же от реализма знаменитой деревенской прозы? Вы видите эстетическую разницу в этих понятиях, или же существует некий бытийный разрыв?
С.Ш. Когда я писал статью о "новом реализме" в "Новом мире", озаглавленную "Отрицание траура", которую все окрестили манифестом, речь шла скорее о разнице, идущей от новой реальности жизни. Есть действительность наркотиков, ментовского шмона, чеченских вылазок, бандитских разборок, убийственная динамичная реальность, которая отличается от предыдущей сомнительной, но стабильной реальности. И соответственно несколько меняется эстетическое освещение этой реальности. Но основные принципы остаются все теми же, принадлежащими золотой школе словесности. Поэтичность, психологический реализм в описании героев не ржавеют.
В.Б. А кого вы, Сергей, хотели бы сбросить из былых писателей со своего корабля современности?
С.Ш. Всех мертвых, хотя еще и живущих писателей самых разных направлений. Не хочу быть жестоким. Не буду называть персоналий. В первую очередь нужно отвергнуть любой догматизм. Перестать делить литературу на идеологические лагеря. Я спокойно смотрю на то, что главы из повести "Ура" выходят и в ультралиберальной "Новой газете" и в вашем консервативном "Дне литературы". Это тоже осуществленный проект новой литературы, когда люди расходятся не по сиюминутным политическим причинам, а скорее по мировоззренческим или эстетическим взглядам. Прежде всего нужно писать хорошо, и выделять критикам надо тех, кто пишет хорошо, независимо, левых или правых они взглядов. Мне кажется, также думают почти все мои сверстники. Мы по-настоящему свободны от политических пристрастий, мы независимы от былых идеологических разногласий. Кто пишет хорошо, тот и побеждает. Не принимаю догматиков с обеих сторон.
В.Б. А зачем вообще нужна литература? Для кого и для чего пишет писатель? Для себя и друзей? Для человечества? Как вы думаете, поэт в России больше, чем поэт? Мы по-прежнему литературоцентричная страна? Или же литература — это лишь игра в буковки?
С.Ш. Художник может прожить в нищете и безвестности. В гнилой яме, без попечения общества. Но что заботит его, когда он пишет? Зашел я на днях в этот подвал ОГИ, где на меня набросились с кулаками, подумал: кому нужны эти кривляки? Жалкий, в пыли и дыму подвал... Но они чувствуют себя весьма комфортно. Их не волнует улица, сто бомжей замерзли за месяц, дети чумазые и голодные, их не беспокоит красота или уродство мира. Их предел мечтаний — сидеть в жалком удушливом подвальчике. Вести клонированную жизнь, повторять калькированные словечки. Это мир гламура. Мне представляется, что настоящий писатель — громовержец, человек, которого волнует бытие. И в этом смысл написанного слова. Если жизнь, смерть, любовь, страна — не интересуют тебя, уже под большим сомнением твое творчество. Не могу назвать ни одного отечественного писателя, которого бы эти глобальные вопросы не волновали. Будь это Сирин или Северянин… Уверен, что высокая, не мнимая и спекулятивная, идейность вернется.
В.Б. Молодости свойственно объединяться в стаи, стенки, обоймы. Будь это Маяковский с ватагой футуристов, или же Вампилов, Распутин и их иркутская стенка, французские сюрреалисты или русские передвижники. Последняя такая литературная обойма — "проза сорокалетних". Последнее в литературе великое поколение… Проходит время, обоймы распадаются, художник возвращается в свое одиночество. Сейчас есть у вас ощущение своей обоймы? Есть близость направления?
С.Ш. Возможно, это и есть то явление, которое я обозначил как "новый реализм". Например, мой друг Аркаша Бабченко, который с автоматом, как рядовой, проскользил сквозь всю Чечню. Сделал несколько повестей на эту тему. Я сам на днях тоже улетаю в Чечню, увижу русских солдат, увижу чеченов. Хочется ступить на эту землю, увидеть, как пар поднимается от нее, толкнуть камень в горах. Сам факт появления на территории Чечни важен для меня в поэтическом смысле. Мы — поколение "нового реализма", и что нас объединяет прежде всего — это окружающая нас жизнь. Все пишут практически на одни и те же темы. Девочка Лимонова — Настя, прислала мне повесть "Чума", прочел, тоже отличный реализм. Ад современности — и наркотики, и гулянки. Остро выраженная экзистенция. Наступает наш новый период в литературе. Был постмодернистский период, связанный с крушением всех идеалов и статуй. Сегодня снова появляется серьезность. Пусть и связанная с дефицитом культуры, с варварством. Люди заново открывают для себя мир. Появляется потрясающая серьезность.
В.Б. Может быть, православное неофитство Алексея Шорохова и других молодых христианских литераторов, их такое дремучее, почти сектантское, фанатичное исполнение обрядов и сбрасывание с корабля современности своих недостаточно воцерковленных старших литературных братьев и отцов тоже связано с потрясающей серьезностью варваров?
С.Ш. Надо ли входить в православный изоляционизм? Если у Шорохова и его друзей — это искреннее открытие нового для них мира, только прекрасно, но если его тянет к шороховатой и корявой закрытости — это тинэйджерский максимализм и ничего больше. Корни отечественной словесности, несомненно, связаны с византийской культурой. Неизвестно, стал бы я писать, если бы не родился в семье священнослужителя… Определенная связь с богослужением, с литургикой, конечно, была у меня в детстве. Я прекрасно знаю всю православную традицию. Даже прислуживал в детстве в алтаре, шел впереди пасхального крестного хода с высокой свечой. Знаю множество молитв. Жития святых… Сейчас я далек от конфессиональной конкретики, но считаю, дыхание православной традиции является важнейшим для нашего искусства.
В.Б. А как смотрит на ваше творчество отец, известный священник?
С.Ш. Во многом у нас сейчас разные позиции… Самое главное, чтобы никто напрямую не связывал те смелые публицистические заявления, те раскованные тексты, которые принадлежат мне, с отцом, строгим поборником нравственности. Но влияние, конечно, есть и сегодня. Можно вспомнить, что Чернышевский был сыном известного саратовского проповедника, и в его текстах всегда оставалась назидательность. Вот и у меня, возможно, от отца идет некое проповедничество. Мне не близка жреческая, фарисейская современная иерархия. Я обожаю монашеское пение, подобное крепкому кагору, люблю перезвон колоколов, соревнующийся с пташками. Такое русское классическое, наверное, бунинское отношение к Православию. Я любуюсь красотами. Но, с другой стороны, вижу, что ситуация чудовищная, и церковники пытаются утешить народ совсем не теми словами. Не буду говорить более рискованно и громко…
В.Б. А кто ваш читатель? Чувствуете ли вы, Сергей, своего читателя? Зачем вы едете в Чечню? Найти своего читателя? Сблизиться со сверстниками? Я тоже когда-то специально летал в длительную командировку в Афганистан, добирался из Герата до Кандагара на БТРе, чтобы понять своего воюющего сверстника, не быть чуждым его пониманию мира. Меня мало интересовали афганцы, их мусульманские святыни, их красоты, я стремился постичь характер изменений в русском солдате и офицере. Вот и вы что-то хотите зафиксировать на будущее. Что?
С.Ш. Я хочу ощутить в себе не только писательское "я", но и народное "мы". Это для меня очень важно. Я хотел бы найти своего читателя среди всех сверстников, естественно, мечтаю о больших тиражах. Даже не о гонорарах, а о тиражах. Чтобы меня понимали. Чтобы повесть "Ура" прочел обычный пацан. Пускай он откупорит бутылку пива и откроет мою книгу. Выпьет глоток и перелистнет страницу. Важна эта народность в литературе. Новая народность. Сейчас ее можно найти только в массовой литературе. Как и ту жизнь, которой живет народ. Чем замечательна премия "Дебют"? Тем, что она апеллирует к миллионам молодых людей. Действительно, десятки тысяч подростков слали свои тексты на конкурс этой премии. Может быть, эта премия и активизировала наше поколение, двадцатилетнюю литературу? В России искусство очень народно. Сам по себе народ весьма поэтичен. Даже наши варварские подростки могут окружить с ножами в темном дворе и вдруг заговорить стихами. Мыслят образами. В этом, может быть, призвание нашего народа.
В.Б. Хоть мы и говорим с вами, Сергей, о литературе, но с неизбежностью нас выводит на проблемы жизни. Значит, и на политику. Как вы думаете, Россия уже обречена навсегда на эту "убийственную взрывную реальность"? Это уже наша участь в истории — нищета и преступность, коррупция и вымирание? В какой России хотите жить вы все — молодые? На что надеетесь?