Пути непроглядные - Анна Мистунина

Пока еще солнце светить не устало,

Пока не иссохли под небом моря,

Пока не рассыпались древние скалы —

Вовеки не знать нам покоя, мой враг,

Мы связаны крепче, чем кровные братья.

Свидетели мне свет Надзвездный и Мрак

Подземный, что истинно это заклятье.

Во главе всех дрейвов стоит один, самый искусный в их науках и колдовстве; ему повинуются беспрекословно. По смерти ему наследует наилучший из достойных. Если таковых несколько, спор решается голосованием, если же не согласятся, то и оружием. Избранный должен доказать перед всем свою силу и благоволение богов и тогда только получит он почтение, положенное верховному дрейву.

И снова, как все последние недели, Рольван спешил вслед за кем-то, спешил, чтобы сразиться насмерть. Но спутники его, друг и слуга, преданный, как друг, лежали теперь в земле, а тот, кто был его врагом все это время, каким-то образом превратился в молчаливого спутника и товарища по будущей драке. Все остальное оставалось прежним – так же мерно стучали по земле копыта, так же поскрипывала и звенела сбруя, так же безлюдно было на узкой тропе, ведущей к перевалу в обход основного пути. Разве что ветер переменился и дул теперь в лицо, неся вместо надоевшей сырости сухие запахи земли и горного вереска.

Дорогу указывал Гвейр. Он, как оказалось, неплохо знал здешние места; одолев первоначальное желание немедленно кинуться в драку за сестру, он вполне разумно предложил встретить врагов сразу за перевалом, где подступившие с двух сторон скалы делают дорогу настолько узкой, что по ней с трудом проходит повозка. Преимущество в численности там почти сойдет на нет. Все, что для этого требовалось – успеть туда первыми, а это просто, если знать нужные тропы. Рольвану оставалось только согласиться.

Теперь он молча смотрел перед собой. События последних суток отрывками всплывали в его памяти, складываясь в непонятную, пеструю, словно лоскутное одеяло, картину. Древние боги и погибшие друзья, гуляющие призраки и поникшая голова беспомощной рыжеволосой дрейвки в небрежных лапах живых мертвецов – во всем этом, казалось, было не больше смысла, чем в навеянном излишком выпитого вина сновидении. Болела голова, и сильно хотелось спать.

Молчание продолжалось так долго, что он вздрогнул, когда Гвейр наконец заговорил.

– Я подумал… – он не отрывал глаз от золотого браслета на своей руке. Другой рукой он держал длинный повод изящной белоногой лошадки, принадлежащей Игре. – Плохо будет не сказать тебе. Ты дал слово помочь убить моих врагов, но, строго говоря, они и так уже мертвы. Я хочу сказать, ты можешь не считать себя связанным словом, если…

– Если не хочу биться на стороне дрейвов? – Рольван распахнул плащ и, подумав, снял его совсем. – По-твоему, я сам не понял, что мы гонимся за ходячими трупами? Если выбирать между ними и тобой, я уж лучше потерплю тебя и помогу избавить мир от десятка-другого этих исчадий. Кем бы они ни были.

– Спасибо.

Рольван пожал плечами:

– Не за что. Скажи мне, Гвейр, что ты вообще делал на тидирской службе?

Тот подумал и сказал, словно это было само собой разумеющимся:

– То же, что и все.

– Все служат богу и Лиандарсу, а ты…

– Не смеши меня, Рольван! Тидир дал тебе коня, оружие и место в своих казармах, и ты сражаешься за это да еще за жалование, которое вечно забывают выдать! При чем тут вера? С чего ты взял, что я не могу делать того же самого? Или, думаешь, я один в Эбраке чту прежних богов?

– Еще была тидира.

Гвейр невесело рассмеялся:

– Которую вы убили, доблестные воители. Думаешь, на этом все закончилось?

– Что, есть и другие?

– Клянусь псом Каллаха, Рольван, ты как ребенок! Конечно, есть!

– Кто?

– Если бы я даже и захотел перечислить тебе имена, их слишком много. Да неужели ты и вправду этого не знал?

Рольван покачал головой:

– Я вырос в монастыре. Никогда раньше не встречал таких, как ты.

– Встречал, Рольван, поверь. Со многими из них ты ел, спал и сражался, просто не знал этого. Мы давно научились скрываться. А ты к тому же епископский любимчик, это всем известно. При тебе старались не болтать лишнего.

Упоминание об отце Кронане отбило у Рольвана всякую охоту продолжать беседу с его убийцей. Он сжал зубы и стал смотреть вперед. Тропа проходила заросшим лесистым склоном и была здесь достаточно широкой, чтобы нескольким всадникам проехать в ряд. Росшие с обеих сторон сосны тянули ветви навстречу друг другу, норовя соприкоснуться. То и дело приходилось наклоняться, чтобы избежать удара одной из них.

Гвейр заговорил снова, с такой деланной беззаботностью, что стало ясно – разговор нужен ему, чтобы отвлечься от тягостного страха за сестру.

– Я поступил на службу после смерти отца. Игре к тому времени давно уже не жила дома. Она была еще ребенком, когда один дрейв, наш родственник, объявил, что она избрана богами. Я оставался с отцом до его смерти, а потом… Имение наше приносит больше долгов, чем доходов. Сражаться – это все, что я умею. Служить тидиру лучше, чем промышлять грабежами.

– И за все ты отплатил ему, участвуя в заговоре? Подготавливая его убийство? – Рольван сам удивился тому, насколько безразлично прозвучал его голос.

– Я даже не знал ни о каком заговоре, пока это все не случилось.

– Разве?

– Клянусь! Думаешь, если я старой веры, значит, обязательно предатель и убийца?

Он выглядел искренне задетым. «Отец, – с болью подумал Рольван. – Почему я вообще с ним говорю?»

– Ты предатель и убийца.

Гвейр резко ударил шпорами в конские бока. Конь рванулся вперед, потянув за собой вторую лошадь, и Рольван остался на тропе один. Со злости выругался и поспешил следом. Тропа сделала крутой поворот и пошла в гору. На склоне лошади вновь поравнялись, и тогда Гвейр спросил:

– Значит, вот кем я теперь считаюсь? После стольких лет! Разве давал я хоть раз повод себя упрекнуть?

– Какой еще нужен повод, когда ты убил епископа?!

– Проклятие, – выдохнул Гвейр. – Я его убил, потому что не мог достать ни тебя, ни Ториса! Потому что знал, кто во всем виноват, кто отправил вас убивать людей только за то, что они молятся не вашему богу! Это было сразу, как меня нашла Игре – хочешь знать, как это было?!

Последние слова он прокричал во весь голос. Рольван взглянул на его перекошенное гневом лицо и ничего не ответил. Но Гвейр уже не мог остановиться.

– Он нашла на меня во дворе, у казарм, ночью. В зверином теле человеческий разум не держится долго, еще немного, и ее было бы не вернуть. Она стояла передо мной и рычала, а я вытащил меч – я чуть не зарубил собственную сестру! Но когда она бросилась на меня, Рольван, я узнал ее по глазам, почувствовал. Я обнял ее и звал по имени… она прокусила мне руку. Потом откликнулась. Обратилась. Но не стала собой, еще долго. Только колдунья из Гида смогла ее полностью вернуть. Больше всего на свете, Рольван, я хочу снести тебе голову и бросить тело птицам!

– Я упросил тидира послать меня в погоню за тобой, – ответил Рольван после паузы. – Я любил епископа, как родного отца. Больше всего на свете я хочу снести тебе голову и бросить тело птицам.

– Знаю, – сказал Гвейр. Помолчал и спросил уже спокойно: – Что мы будем с этим делать?

Рольван хотел ответить разумно, но ничего подходящего в голову не шло. Тогда он сказал – и только после сообразил, что это и было самым разумным из всего, что только можно придумать:

– Давай попробуем убить мертвецов.

Первым появился лысый верзила в пестрой рубахе с оторванным рукавом и закатанных выше колен штанах. Все его тело покрывали длинные царапины, местами синюшная кожа была содрана до мяса, но мертвецу это, похоже, нисколько не мешало. Он выдвинулся навстречу с ловкостью ожившего глиняного истукана. Дорога в этом месте резко поворачивала, поросшие рыжим мхом и редкими кустами скалы теснили ее с обеих сторон, так что у мертвеца не было никакой возможности увидеть засаду, пока не стало слишком поздно. Тяжелый Гвейров меч уже двигался ему навстречу, и прежде, чем неуклюжий пришелец догадался отшатнуться, острая кромка лезвия с хрустом разрубила его шею. В этот же самый момент из-за поворота показался второй, которого встретил Рольван. Он разворачивался всем телом, держа меч двумя руками и рубил, чувствуя себя скорее дровосеком, чем воином. Сухие звуки разрубаемых бескровных тел усиливали это чувство. Они появлялись один за другим, рычащие, неловкие, они не были людьми, теперь в этом уже не оставалось никаких сомнений. Рядом хрипло вскрикивал и рубил Гвейр. Краем глаза Рольван замечал его стремительные движения, многократно приносившие ему победу в поединках и на поле брани. Из всех, кого знал Рольван, быстрее Гвейра двигалась только его сестра.