Пути непроглядные - Анна Мистунина

Стройная, как тростинка, бледная и почти всегда растрепанная, с быстрыми, по-звериному изящными движениями, она гораздо больше походила на лесного духа из сказок древнего Лиандарса, чем на женщину из плоти и крови. Все в ней казалось чуждым до нелепости. Возможно, именно поэтому взгляд Рольвана то и дело возвращался к ее лицу и ему приходилось с усилием заставлять себя отворачиваться.

Они сложили в общую кучу припасы и обнаружили, что их хватит от силы на два дня. Гвейр вновь пересчитал стрелы, которые заботливо собрал на месте сражения с мертвецами, и сообщил, что заботу о пропитании он берет на себя. С тех пор каждое утро он уходил в лес. Возвращался, неся то подстреленного зайца, то фазана с ярким оперением. В первый раз, оставляя сестру наедине с Рольваном, он встревоженно оглядывался и наверняка просидел какое-то время в кустах, наблюдая за ними обоими, но в дальнейшем уходил спокойно. Рольван занимался лошадьми, точил меч или просто сидел, прислонившись к дряхлому осиновому стволу, не забывая поглядывать по сторонам, и был готов встретить незваных гостей, будь то разбойники, бродяги или мертвецы. Игре оставалась погруженной в свои непонятные мысли. Друг с другом они не разговаривали.

Каждый вечер с наступлением темноты Игре, в точности как в первый раз, чертила вокруг их лагеря огненные письмена и запрещала выходить за пределы круга. По ночам долго смотрела в пламя и шептала свои заклинания, потом уходила спать. Рольван с Гвейром по очереди несли стражу и поддерживали огонь. Всякий раз, уступая Гвейру свой пост у костра и забираясь под навес, где на прикрытом попонами веточном настиле спала, свернувшись клубком, будто кошка, Игре, Рольван старался улечься с самого краю, как можно дальше от нее. Но ночи стояли прохладные, и не раз, внезапно проснувшись, он обнаруживал ее тесно прижавшейся к своему боку. Потом Игре спохватывалась и резко отодвигалась, а Рольван смотрел в темноту и мечтал о своей прежней жизни, в которой ему ни разу не случалось беспокоиться о таких вещах, как демоны, дрейвы или ходячие мертвецы. Вместо этого у него была служба, дружина, походы и сражения, отдых, вино и веселые женщины, которые не колдовали, не скалились по-волчьи. Как бы ни был он грешен в той, другой жизни, его всегда ждало высокое крыльцо знакомого дома, и тепло за этой радушной дверью, и понимающая улыбка епископа, которому без сомнения можно было рассказать обо всем и знать, что он простит. Вспоминая его сейчас, Рольван думал, что не в раннем детстве, а именно теперь он в действительности стал сиротой.

На четвертый день Игре оживилась, как будто очнулась от своего призрачного сна. Она звонко поспорила с Гвейром из-за погодных примет, в которых он, по ее словам, ничего не смыслил, с аппетитом поела и отправилась купаться в ручье, перед этим пригрозив страшными карами любому, кто сделает шаг в сторону заслонявших его кустов. На вопрос Гвейра, значит ли это, что она закончила думать, Игре преспокойно сообщила, что думать тут не о чем, все ясно. И исчезла, оставив мужчин приходить в себя от недоумения.

– Кажется, мы скоро куда-то отправимся? – поинтересовался Рольван.

Гвейр пожал плечами:

– Похоже на то.

Рольван кивнул, поймав себя на том, что с нетерпением посматривает в сторону ручья. Сидение на месте утомило его, еще больше утомили собственные непонятные мысли и ощущения. Ехать, все равно куда и сражаться, все равно с кем – это казалось желанной переменой.

Игре вернулась раскрасневшаяся от холодной воды, с решительным блеском в глазах. Уселась, скрестив ноги, на свернутую попону, ставшую уже ее привычным сидением. Мокрые волосы она пригладила, стянув назад, и ее остроносое лицо от этого казалось еще уже. Одежду, в которой побывала в плену у мертвецов, Игре сожгла еще в первый день. В зеленой шерстяной тунике и кожаных штанах, заправленных в высокие сапоги на шнуровке, она еще больше, чем прежде, походила на мальчишку. На груди на кожаном шнурке висел амулет – бронзовая волчья голова. Если смотреть на нее пристально, казалось, что волк скалится и готовится зарычать.

Гвейр сидел рядом. Он перебирал стрелы для обоих луков, внимательно осматривая каждую, прежде чем засунуть их в связки, отдельно – охотничьи и отдельно – боевые с тяжелыми гранеными наконечниками, и терпеливо ждал, когда сестра соизволит заговорить. Прячущий нетерпение Рольван остановился поодаль. Игре переводила взгляд с него на Гвейра. Молчала – из упрямства, как показалось Рольвану. Гвейру, видимо, почудилось то же самое: он нахмурился и произнес:

– Говори.

– Что говорить?

– Да уж скажи хоть что-нибудь, Игре!

Она язвительно сощурила глаза:

– Хочешь узнать, что сказала о вас богиня?

– Надо понимать, она с тобой наконец заговорила? И что же?

– Вы похожи на щенков – слепые, неуклюжие, а воображаете себя грозными псами. А я…

Игре подтянула к себе колени, уткнулась в них подбородком.

– Что же ты? – поинтересовался Гвейр. – Тоже на кого-то похожа?

– На преступницу. Потому что сижу здесь и взываю к ней, вместо того, чтобы самой исправить последствия своих ошибок.

– Каких ошибок, Игре?

Она поморщилась:

– Ну, не только моих. Но Учитель мертв, с него спроса нет. А я…

– Игре, – сказал Гвейр. – Я ничего не понимаю. Объясни толком.

Теперь она смотрела прямо на Рольвана, и взгляд ее желтел ненавистью. Он опустил глаза, ощутив невольную дрожь.

– В ту ночь, когда они нас взяли, – проговорила Игре, – Учитель решил меня спасти и нарушил правило. Передал мне власть, хоть она мне никогда не предназначалась, влил в меня силу, какую я не могла принять. Его собственную и ту, что была в воздухе из-за всех смертей, все, разом, без обрядов – так никогда не делалось. И он не должен был этого делать. А не сделать этого он тоже не мог, потому что в Лиандарсе должен быть Верховный дрейв! И вот…

– Что?

– Врата открылись. Так бывает в Великие ночи, но к утру они всегда закрываются. А тут – сила, которую упустила я, прошла по всей земле, как волна и влилась во Врата. Они остались полуоткрыты, ну, как если бы ты камень подложил под дверь. Если их не закрыть, призраки будут приходить и пожирать души, пока не погубят все.

– Почему же боги их не закроют?

Игре скривилась.

– Потому что они так не делают. Не нарушают правил. Получается, что эти Врата открыла я и я должна их закрыть. А боги, они больше не делают ничего явно, с тех пор, как, – еще один неприязненный взгляд на Рольвана. – Появился этот новый бог. Их время в этом мире уходит, сказала богиня, и теперь надо быть осторожными, чтобы сохранить равновесие. А мы, получается, это равновесие нарушили.

– Как же ты собираешься их закрывать? – спросил Гвейр.

Игре усмехнулась неожиданно весело:

– Например, можно принести меня в жертву возле того места, где они открыты.

– Даже думать не смей!

– Скорее всего, это поможет, моя сила освободится и вытолкнет ту, что мешает им закрыться. Призраки этого и боятся, поэтому собирались утащить меня на ту сторону. Ведь если я умру там, а не здесь, Врата распахнутся во всю ширь!

– Игре!

– Не бойся, брат. В Лиандарсе должен быть Верховный дрейв, поэтому боги не хотят моей смерти, пока не найдут мне замену. Они… они решили принять меня, хоть я и получила власть незаконно. Теперь я на самом деле Верховный дрейв, хранитель Лиандарса. Я закрою Врата.

Они вздрогнули, когда Рольван остановился рядом. Обернулись, и сразу стало заметно, до чего они похожи.

– Верховный дрейв? – повторил Рольван.

Гвейр тут же вскочил и оказался между ним и Игре. Рольван не обратил на него внимания. Перед его глазами снова, как наяву, был костер в ночи, усталые, запятнанные кровью воины и два дрейва, привязанные к древесным стволам. Ночь Избрания? Он не ожидал ответа, но Игре ответила:

– Когда Верховному дрейву приходит время умирать, он должен в одну из Великих ночей вручить свою власть преемнику. Преемник должен исполнить обряды, принести жертву богам и…

– Человеческую жертву, – перебил Рольван.

Эту историю он слышал и раньше. Игре пожала плечами:

– Конечно.

Крахнен. Самый набожный из отряда стал жертвой для посвящения нового Верховного дрейва. Игре спросила – казалось, ей в самом деле очень любопытно:

– И что ты теперь будешь делать?

Гвейр загораживал ее собой. Он не схватился за оружие, но был готов это сделать в любой момент.

– Не знаю, – сказал Рольван и отступил назад, – не знаю, что мне делать, все перепуталось! Уймись, Гвейр. Если бы я собирался на нее напасть, сделал бы это давно.

Серые с желтоватым отсветом глаза Верховной дрейвки казались опаснее отточенного железа. Рольван сказал ей, подавляя желание отвести взгляд:

– Я обещал тебя защищать и выполню обещание. Закрывай свои проклятые Врата, хватит уже ходячих мертвецов в Лиандарсе. Если конечно, ты их сможешь закрыть. Ведь твои хозяева, я понял, помогать не собираются?