Тайна Крикли-холла - Герберт Джеймс

Но все же трагедия сильнее повлияла на Эву, чем на Гэйба.

Когда они познакомились, Эва работала в журнале под названием «Изобилие» обозревателем в разделе «Мода». Она организовывала фотосъемки модных показов, нанимала на работу моделей, подбирала фотографов, искала подходящие, достаточно живописные места для съемок, вела переговоры с пиар-компаниями, писала репортажи о модных шоу в Соединенном Королевстве и в Европе, брала интервью у знаменитостей, чтобы выяснить, одежду каких модельеров они предпочитают.

Они с Гэйбом были женаты всего шесть месяцев, когда на свет появилась Лорен, и Эва ушла из штата, чтобы работать только по контракту. Ее связи и репутация были достаточно солидны, вскоре она выполняла задания для множества разных журналов — среди которых были и «Мэри Клэр», «Вог», «Элль» — и могла писать только о моде, не обременяя себя чисто организационными делами. Но потом родился Камерон, а следом за ним, через год, Катерина (Келли), и тогда Эва на время забросила карьеру, чтобы уделять больше времени семье.

В то время они жили в довольно большом викторианском доме в Кэнонбари, в северной части Лондона, и жалованье Гэйба было достаточно велико, чтобы удовлетворять большую часть их нужд. Но Эва все-таки не отказывалась от наиболее интересных предложений и тогда уж выкладывалась на полную катушку; именно поэтому ее последняя работа по контракту — репортаж о лондонской Неделе моды — довела Эву до полного изнеможения. И именно от усталости она заснула тогда на несколько минут — в парке, где исчез их Камерон…

Эва была не права, обвиняя себя во всем, но как он мог переубедить ее? Гэйб отогнал от себя эти мысли, насыпал в кружку растворимого кофе, налил горячей воды. Слишком много размышлений, слишком долго тянется. Хотя бы ради Лорен и Келли Эве следует отбросить прошлое. Но как он может помочь ей в этом?

Камерон был настоящим мальчишкой, сыном, каким мог бы гордиться любой отец; Эва, похоже, имела с ним какую-то особую внутреннюю связь. Нет, он не был маменькиным сынком, но между ними существовало некое особое родство. У них даже был один и тот же небольшой физический изъян: мизинец на правой руке Кэма был короче, чем мизинец на левой, точь-в-точь, как у Эвы. И еще очень похожие рисунки линий на правых ладонях и одинаковые бугорки. Это сходство очень веселило их, правда, чтобы обнаружить его, приходилось очень внимательно присматриваться к рукам.

Глянув в окно, Гэйб обнаружил, что дождь прекратился, пусть и не надолго, но зловещие тучи по-прежнему толпились в небе. Пока Гэйб рассматривал их, из бреши между ними выглянуло солнце, и лужайка мгновенно засверкала промытой дождевыми каплями травой. Внезапно возникшие яркие краски травы и живой изгороди немного улучшили настроение Гэйба, слегка отогнав тяжесть с души. Каковы бы ни были недостатки самого Крикли-холла, расположен он в прекрасном месте. Стоя в кухне, Гэйб видел не только старый дуб с качелями, но и воды реки Бэй, которая торопливо уносила к Бристольскому заливу опавшие листья и мелкие сухие ветки. Он видел, как на противоположный берег рядом с деревянным мостом опустилась цапля, но крупная птица, видимо, решила, что это место не слишком подходит для ловли рыбы, потому что вскоре ее большие крылья вновь раскрылись и цапля медленно, очень медленно поднялась в воздух.

Гэйб почувствовал, что и ему тоже необходимо глотнуть свежего воздуха, так что, прихватив с собой кружку с кофе, он вышел в большой холл и открыл огромную парадную дверь, чтобы позволить ветру ворваться внутрь и хотя бы отчасти развеять пыльный запах, заполонивший дом. Гэйб стоял на пороге, попивая кофе, а в саду тем временем вертелись серые трясогузки с черными грудками — они гонялись за насекомыми, радуясь солнечным лучам.

Мысли Гэйба вернулись к Эве — он думал о том, как она изменилась, какой была до того страшного дня… Для него она и теперь оставалась прекрасной — стройная, с маленькой грудью, длинными ногами, с глубокими карими глазами, так хорошо сочетавшимися с темно-каштановыми волосами, — но теперь на лице появились морщинки, возникшие за несколько последних месяцев, а под глазами — темные круги, что говорило о бессонных ночах и печали, поселившейся в душе. Волосы Эвы, прежде такие длинные, что падали ниже плеч, теперь были подстрижены на мальчишеский манер — просто из-за того, что такая прическа требовала меньше хлопот. Какой-нибудь психолог с готовностью прокомментировал бы ее выбор, разъяснив, что стрижка выбрана ради наказания себя и что причиной поступка было чувство вины…

Эва всегда обладала тонким чувством юмора и острым умом, но теперь она находилась в состоянии подавленности, ее мысли — и ее чувства — были сосредоточены на потере. Глядя на нее в эти дни, Гэйб еще сильнее ощущал собственное горе, но ничего не мог сделать, чтобы облегчить ее страдания, смягчить отчаяние. Далее резкие, отчаянные слова — суровая любовь, так они это называли, — не могли вызвать в ней ни малейшего положительного отклика, потому что она полностью ушла в свое состояние и отказывалась реагировать на критицизм Гэйба. И в конечном счете он мог только любить ее, но не потворствуя и терпя, а давая ей знать, что он ее ни в чем не винит.

Гэйб глубоко вдохнул свежий влажный воздух и подумал о том, как меняет все солнечный свет. Он бодрит, освежает. Если бы только дождь…

Нога Гэйба чуть не подогнулась, с такой силой толкнул ее промчавшийся мимо Честер. Пес сделал стремительный круг по лужайке мимо качелей, лениво качавшихся под дуновениями ветра.

Черт побери! Гэйб совсем забыл о зверюге и не закрыл за собой кухонную дверь. Честер, конечно же, не упустил шанса вырваться на свободу. И теперь он, как будто за ним гнались все демоны ада, несся к мосту.

— Честер! Назад!

Пес чуть помедлил у моста, оглянувшись на хозяина, и птицей перелетел на другую сторону реки. Гэйб сделал шаг вперед, все так же держа в руке кружку с кофе, и с открытым ртом смотрел вслед собаке.

— Честер! — позвал Гэйб еще раз.

Рассерженный, он поставил кружку на порог и поспешил следом за беглецом. Гэйб бегом миновал мост, продолжая звать собаку, но уже понимал, что, судя по решительности Честера, несшегося вверх по склону, никто не сможет остановить пса. Гэйб остановился на берегу, надеясь рассмотреть, куда делся пес, но Честер исчез из виду.

Гэйб еще раз позвал пса, на этот раз приложив ладони ко рту в виде раструба, но все было тщетно: Честер пропал. Громкий крик позади заставил Гэйба резко обернуться.

— Папочка!

Эва и девочки поднимались по склону со стороны церкви.

— Что случилось, Гэйб? — спросила Эва, когда они подошли немного ближе.

— Да эта чертова дворняжка! — Гэйб огорченно встряхнул головой. — Сбежала!

— Папочка! — Это одновременно застонали обе его дочери.

— Все в порядке. Мы найдем его. Он не мог убежать далеко.

Личико Келли скривилось; девочка была готова разразиться слезами.

— Как он сумел выскочить из дома? — Эва слегка задыхалась после долгого подъема.

— Ай, да это я оставил входную дверь открытой, вот он и рванул наружу. — Гэйб снова встряхнул головой, злясь на самого себя. — Черт побери!

Лорен выглядела очень обеспокоенной.

— Мы ведь его не потеряем, па, правда, не потеряем?

— Нет, милая. Мы его отыщем, — И он добавил, обращаясь к Эве: — Я пройдусь вдоль дороги. Если я буду постоянно его звать, он, может быть, в конце концов послушается и вернется.

— Я с тобой, пап, — тут же заявила Лорен.

— Я тоже, я тоже! — Келли подбежала к отцу и схватила его за руку.

Гэйб наклонился к ней.

— Нет, ты пойдешь с мамой, солнышко. Мы быстрее найдем его, если отправимся вдвоем с Лорен.

Гэйб очень осторожно выбирал слова, так, чтобы у дочери не возникло сомнений в том, что дворняжка найдется. Он поцеловал Келли в пухлую щечку, почувствовав вкус слез, уже катившихся из глаз малышки.

Эва не слишком верила в успех.

— Ох, Гэйб, мы ведь его не потеряем, нет? Ты приведешь его обратно?